Борис Иванович Пророков
Борису Ивановичу Пророкову в нынешнем году исполнилось бы 105 лет. Родился Пророков в Иваново-Вознесенске — старом русском городе со славными революционными традициями. Одно из самых первых и ярких впечатлений его детства — события августа 1915 года: мирная демонстрация ивановских рабочих и ее расстрел царскими войсками. Может быть, именно эти трагические картины, пронесенные памятью художника через всю жизнь, и вылились впоследствии в патетические образы произведений.
Суть творческого стиля Бориса Пророкова — лаконизм и яркая образность. А как назвать основную черту личности самого художника? Непримиримость. Непримиримость ко всем врагам страны, народа, высоких коммунистических идей. Непримиримость к собственному несовершенству, к тому, что не смог или не успел освоить. Непримиримость к судьбе, пославшей суровые испытания…
Сегодня его политическая графика широко популярна не только в Советском Союзе, но и во многих зарубежных странах. Однако мало кому известна личная трагедия художника. Тяжелые последствия двух контузий на войне не только лишили возможности полноценно творчески работать: порой художник целиком терял трудоспособность на месяцы и даже на годы. И тем невероятнее представляется тот факт, что Борис Пророков оставался в строю буквально до последних дней жизни. Превозмогая нестерпимую боль, вставал к мольберту, работал лежа, делал наброски, вел дневник, диктовал записки жене.
Только теперь, знакомясь с его воспоминаниями и дневниками, подготовленными к печати Софьей Александровной Пророковой, мы можем понять, что стояло за созданием каждой из работ 19 многосюжетных серий, за которые художник был удостоен Ленинской и Г осу дарственных премий, звания народного художника СССР, члена-корреспондента Академии художеств. Эмоциональные, всегда предельно искренние записи, изданные отдельной книгой, открывают нам главную силу, источник его героизма. Ибо художник-коммунист Борис Иванович Пророков к своему творчеству относился как к высочайшему долгу перед людьми, к святой гражданской обязанности.
тууГ не повезло в жизни — у меня был очень хороший отец. Он научил меня Читать звезды и полюбить их, полюбить русский лес, деревни с пашнями; Волгу и Талку; прошлое и будущее.
Он научил любить Некрасова. Я уже не говорю о Пушкине, Гоголе; наши ивановские фабрики и революционную душу нашего города; Бетховена и Бородина, к которому питал как химик родственную симпатию; Леонардо и русских художников; землю.
Между тем он был самоучка, выучил химию и всю технологию печатного производства. Сам играть на альте и скрипке, теории нии и истории музыки. Сам садоводству. Любил много читать физический труд.
Я благодарю судьбу за то, что ни разу не видел отца пьяным и ни разу не слышал из его уст бранных слов. А жизнь прожил он трудную.
И еще: заразительно умел посмеяться…
Рисовал с малых лет. Рисовал плохо. Понимал это и все же рисовать любил. Но вынужден был идти на хитрость: избегать того, что трудно для изображения. Отец заметил это и высмеивал мои рисунки. Пришлось рисовать смелее и страдать от неудовлетворенности.
В журналах печаталось много слащавых картин и рисунков. Слащавых и фальшивых. Пошлые открытки, лубки развращали вкус.
На счастье, у отца были репродукции картин русских художников. Монохромные, но очень хорошие.
Мы садились у печки и начинали разглядывать «большие картины». Отец объяснял содержание картины. Разбирал каждый персонаж.
«Запорожцы». Эта вещь занимала целый вечер. Сколько юмора и фантазии у отца и какое знание людей!
Письмо султану у него было записано в тетради. Мы не оставляли ни одной детали без пристального внимания. О каждом запорожце он говорил как о живом, знакомом ему человеке, изображал многих.
«Бурлаки». Здесь и рассказы о Волге, и свои воспоминания, и Некрасов, и даже Чайковский. Отец говорил, что анданте кантабиле из Первого квартета Чайковского навеяно песней бурлаков. Я слышал часто у нас этот квартет и привык к этой мысли… — сердцем остался верен рассказу отца. Так картина за картиной.
Мне нравилось все то, что было ближе моему пониманию, все то, что было похоже на окружающую жизнь. «Крестный ход». Все это я видел. Полицейский, замахнувшийся нагайкой,— это портрет полицейского — нашего соседа из банка Рябушинского. Как бьют людей нагайками, я видел.
Верещагина — «Панихида после боя» — сначала не понимал. Потом, когда отец объяснил, очень нравилось. Так же и «Утро стрелецкой казни» Сурикова.
Сюжеты Сурикова мальчишке были плохо понятны, но у нас было много фрагментов его картин. Живые, настоящие люди. Казалось, что ты их всех уже где-то видел.
Отец был мало эрудирован в вопросах живописи, и все, что говорил мне,— это только чувства. Конечно, и знания, но знания не искусства, а жизни. Он никогда не говорил: как красиво, как скомпоновано, как объемно, но говорил: как верно, как глубоко, как смело. Мне бы хотелось подчеркнуть это.
Появиться на свет мне суждено было в 1911 году. Работали еще Репин, Серов, Поленов, Васнецов, Роден, Клод Мане, Ренуар, Дега. Это, однако, уже были «классики на полке». Погоду в искусстве делали другие. На Западе был расцвет кубизма и экспрессионизма, в России дошли до абстракции, а там и до «Ослиного хвоста». Ну хвост, а что за ним? И стоило ли посвящать свою жизнь искусству?.. Лет через пятнадцать увидел в журнале фотографию скульптур Менье. Его грузчики, углекопы, пудлинговщики поразили меня своей мощью и красотой. Это будущее. В искусстве появился новый класс — пролетариат. Рядом были литографии Стейнлена, офорты и литографии Кетэ Кольвиц, рисунки и ксилографии Франса Мазереля, сокрушительной силы сатиры Георга Гросса, рисунки и живопись Дейнеки.
Мастера очень разные, но объединенные идеалами социализма. Искусство не разрушения, а созидания.
У этого принципиально нового искусства, социального и демократического, были свои корни.
Остросоциальные проблемы находили отражение в творчестве больших мастеров: «Свобода на баррикадах» Делакруа, «Баррикады» Мане, «Мыслитель» Родена.
Это новое, революционное искусство было близко сердцу и привлекало меня.
Сатира была не просто профессией. Это убеждение. Убеждение в том, что за человека социалистического общества надо повседневно бороться. Строить не только индустрию, плотины, колхозы, но строить и человека. Так я думал. И так поступал. Классовый враг жил не только «в сознании людей». В Иванове он жил напротив, на нашей улице. Не стану перечислять всего. Я сознательно и убежденно, во имя революции и построения социализма, отдавал свои силы сатире как острейшему оружию критики и самокритики. Карикатуру находил во сто раз полезнее и нужнее цветочков и видочков.
Да, это высказывание П. Пикассо может служить определением места художника и его творений в жизни.
Дело в том, что ненависть после вероломного нападения на нас Германии стала действенной, помноженной на ярость благородную и благородную месть.
До войны я рисовал фашизм в виде гориллы, во время войны задача усложнилась. Нужен был конкретный облик фашиста, конкретный, реальный облик фрица. Мне приходилось много рисовать солдат и офицеров противника для нужд пропаганды. Меня предельно интересовало психологическое постижение немецкого оккупанта или его сателлитов. Задача нелегкая. Для листовки нужно было только внешнее сходство, для себя — истинный облик фрица.
В 1943 году, когда приказано было явиться в Москву, я среди других рисунков привез с фронта целую папку фрицев… Приказано было взять ее обратно с собой на флот и пустить по кораблям, эскадрильям, бригадам, полкам. Это было сделано, но я следил, чтобы папка не ушла от меня.
Фрицы мои наполовину стерлись, но зато прошли через множество рук, и это оказались фрицы не «для себя», а для нашей пропаганды. Политработники проводили беседы, используя материалы этой папки; я сам рассказывал персонально о каждом, кто, откуда, где взят в плен, в каком бою, что он говорил, почему немецкий рабочий или крестьянин терзал нашу землю и зверствовал.
Врага надо было знать. Гориллой, как все еще рисовали его в «Окнах ТАСС», делу не поможешь.
Мы снова наступаем. А мне привелось видеть, как насмерть бьют наши воины немцев. Особенно морская пехота.
После войны я бы во всех странах мира воздвиг памятник русскому солдату. Сколько величия и красоты в этом человеке с воспаленными глазами, в просоленной потом шинели!
Мне думается, у нас еще будут великие люди в искусстве, и думается, что они посвятят свое творчество великому советскому солдату.
«Серия «За мир» — это отзвук сердца на грандиозный размах движения за мир. Серия задумана как патетическая. Эта новая для меня задача была нелегка, она требовала новых формальных решений.
«Танки агрессора — на дно!» Тема: борьба сил мира и сил войны. Надо было показать, что если люди объединят свои усилия, то мир победит войну.
Тема, как, впрочем, и темы всех остальных рисунков, основана на реальных событиях, то есть подсказана самой жизнью. Во Франции докеры сбросили в воду Фау-2, сбрасывали с вагонов танкетки, останавливали поезда с военными грузами.
Надо сказать, что ни в одном случае рисунок не является просто иллюстрацией того или иного события. Мне хотелось на основании ряда фактов создать обобщенный образ.
Композиционно решить этот рисунок было также очень трудно. Само по себе явление и тема рисунка новые, и в арсенале художника не оказалось примеров подобного решения. Были сделаны десятки эскизов: докеры разбивали ящики с вооружением, спихивали в воду пушку как символ войны, потом пушку заменил современный танк и так далее.
После долгих поисков удалось прийти к простому и ясному решению. Вся композиция заключалась в треугольник. С одной стороны — силы войны, с другой — силы мира. Но недостатком этого решения было то, что людей оказалось мало, а по замыслу мне хотелось показать народ, но не маленькую кучку людей. Если я увеличивал толпу, терялась монументальность, простота композиции, исчезал классический треугольник.
Вот здесь пришлось пойти на активное использование черного и белого. Я сделал толпу, уходящую на грань рисунка, но двумя белыми фигурами подчеркнул активную грань треугольника. По-моему, это должно было придать рисунку движение и монументальность…
Самое трудное в работе — искать пластическое решение темы. Этот процесс поглощает большую часть времени.
Я думаю о том или ином сюжете иногда в течение многих месяцев. Когда Медсестра, решение сюжета придумается, то я пытаюсь представить его в реальной и конкретной обстановке. Если это удается, то я начинаю делать десятки зарисовок сюжета как бы с натуры. Такие эскизики делаются до поры, пока не утрясется композиция. Только тогда начинаю делать эскиз в нужный формат. Делаю необходимые зарисовки фигур, рук, ног, одежды и так далее. И все же, несмотря на тщательную подготовку, я делаю каждый сюжет несколько раз, иногда десять, иногда двадцать раз пробую рисовать одно и то же. Конечно, если позволяет время.
Студентка была… Ее интересует процесс возникновения публицистических произведений, где и в чем корни его,
Б. Пророков.
Танки агрессора на дно!
Из серии «За мир!».
Бумага, тушь.
1950.
в какой степени все это официально, велика ли роль заказа.
Что тут можно сказать?
Барышне я сказал, что все вещи за последнее время я делал без заказов и все сделанное является отражением не только дум и чувств, но также и виденного где-то, когда-то, но виденного. И к тому же глубоко пережитого. Война для меня не окончена, пока я не вылечен (и это не такой уж маловажный факт), но главное, конечно, не в этом, а в том, что, пока существуют реальные бомбы, снаряды, тюрьмы, танки, я не могу заниматься абстрактными вещами. Все, что я делаю, все это мое, все живет во мне, все глубоко личное.
Художник должен изучать жизнь своего народа всегда, до конца дней своих.
Надо ездить, надо ходить. Но как это делать мне? Надо придумать, иначе художник Пророков умрет раньше, чем Борис Иванович… Не надо рисовать того, чего не знаешь. Это закон.
Хорошо, когда художник много знает. Но беда, когда умеет меньше, чем знает.
…Горький прав — нужно уметь ненавидеть враждебный нам мир. Кто умел так ненавидеть, как Маяковский, да и сам Горький?..
И вот о наследии мещанства. Бороться непримиримо и помнить, что мещанин — в каждом из нас… Надо ковать из себя коммуниста с утра до ночи, и так всю жизнь. Мещанство надо выбивать из мыслей, желаний, поступков, слов, красок.
Самое тяжелое в жизни — не работать.
Хочу заставить мысль проникнуть в мысли Микеланджело. Мы слишком земны. Реалисты «с мордой, упершейся вниз», «на подножном корму».
Микеланджело считал первым художником бога и яростно соревновался с ним, и он создал не только героического и прекрасного человека, но и бессмертного, что богу не дано.
Я должен постичь его так же, как он постиг антиков.
…Я не копирую, но хочу постичь образ его мыслей. Так же, как мне хочется постичь мышление Эль Греко или Гойи.
Искусство Микеланджело зиждется на высочайших идеалах и высочайших познаниях… «День» не срисуешь с натуры. Для «Раба» нет в мире натуры. Микеланджело— величайший из пророков.
Позор человечества в том, что ничтожные тираны стремились поработить гения… Больше всего художник боролся с рабством, и его «Рабы» нам говорят: из каменных лап рабства вырваться трудно, но стремиться к этому надо. Одни погибнут, но другие освободятся. Завещание свободолюбивого гения.
А сегодня зима. Дивный девственный снег покрыл улицу, дома и бедный сад наш. И только пожелтевшие березы торчат над ослепительно белой землей.
Видит бог, я бился до последнего патрона. И вот говорю: трижды да здравствует жизнь после меня! Ради этого я жил и боролся.
Я видел счастье. Вот чего я желаю сыну…
Дети из одной школы спрашивали, почему я пишу черными красками. Я сказал, что больше всего люблю яркие краски, но скорбь и гнев водят кистью. Всю жизнь мечтал писать красивые картины, которые наполняли бы человека радостью. Но вот ничего не получилось.
И сейчас, измученный всеми напастями, хочу еще воздать людям за хлеб и любовь.
Сильные, выдающиеся художники нашей эпохи — члены своих национальных коммунистических партий: Ороско, Ривера, Сикейрос, Пикассо, Леже, Гуттузо и так далее. Вот прекраснейший факт в мире прекрасного.
Думаю я — художник должен учиться.
Учиться ремеслу, то есть с утра до вечера рисовать, если устанешь, то писать, устанешь писать — лепить.
Учиться думать, учиться образному мышлению, изучать постоянно людей, их мысли, труд, отношения. Изучать политику, историю, философию, изучать физику, химию, естествознание. Наконец, историю искусства, музыку, литературу, архитектуру. Классовые битвы и историю классовой борьбы. Учиться мужеству, принципиальности, дерзанию, требовательности к себе.
Художник должен быть мыслитель и рабочий, как Микеланджело.
Нахожусь под впечатлением рассказа о публикации в «Прометее» фронтовых записей Лили Карастояновой. Пишет, что уходит в бой за Риту Кирклиссову, Бориса Пророкова, Сашу Слепянова (ее муж, погибший на фронте). Она работала в «Комсомольской правде». Дочь болгарского коммуниста, воспитанная в семье Емельяна Ярославского. Погибла в сраженье в партизанском отряде.
Меня как-то потрясло это, и я задумался о единомышленниках и о той ответственности, с которой строго необходимо подходить ко всему и всегда, через двадцать шесть или двадцать семь лет узнаешь, что мужественный человек идет в бой с твоим именем на устах и погибает. Я обязан найти в себе двойные силы.
…Какая досада, что надо лежать, а не рисовать ветку яблони! Я бы сказал: какое несчастье! Или так: какое счастье, когда можно рисовать ветку яблони или ирисы…
Но, может быть, вернется высшее счастье, когда снова можно будет работать листы, посвященные борьбе, свободе, миру.
Силы уходят с каждым днем. Вынужден оттянуться на койку.
А мне еще хочется написать Фиделя Кастро, нарисовать групповые портреты наших морских пехотинцев.
Слышишь ли, товарищ Судьба!
