Искусство Эдуардо Калныньша
«Эдуард Калныныи вошел в искусство Латвии, как входит в большую гавань большой и единственный в своем роде неповторимый корабль»,— так характеризует значение творчества выдающегося советского мастера марины его ближайший друг сценограф Артур Лапинь.
В октябре 1974 года народному художнику Латвийской ССР, действительному члену Академии художеств СССР Эдуарду Фридриховичу Калныныпу исполнилось семьдесят лет. Сорок пять из них отдано искусству и педагогической деятельности.
— Я не люблю юбилейных дат в своей жизни,— говорит профессор Калныньш,— они всегда напоминают мне о том, что я много прожил, но еще мало сделал…
Скромность ли это или большая требовательность к себе? И то и другое.
Эдуард Фридрихович, как и его учитель Вильгельм Пурвит, уверен в том, что «художник создается трудолюбием, а талант — лишь материал, из которого может что-то получиться или не получиться ничего».
Определяющим в судьбе художника Калныньш считает не тот момент, когда он взял в руки кисть, а его жизненный опыт. Большое значение имеет круг интересов, его убеждения и ряд качеств характера, особенно таких, как решительность, упорство и искренность.
Уже с детства художнику была привита мысль, что «даром человеку ничего не дается, даже за то, чтобы в окно светило солнце, нужно платить».
Семья рижского портного Фридриха Калныньша ютилась в сыром, полутемном помещении. Поэтому самым большим праздником для Эдуарда были воскресные дни, когда отец водил его к Даугаве смотреть, как прибывают в рижский порт корабли. Тогда на вопрос взрослых: «Кем ты будешь?» — мальчик твердо отвечал: «Моряком».
— За свою любовь к воде я дорого заплатил в детстве,—- вспоминает художник и рассказывает случай о том, как в инчукалнском селении, где он летом гостил у деда (сторожа усадьбы барона Энгельхарта), барчуки бросили его в пруд, бросили ради собственного удовольствия, как бросают непородистого щенка.
— Вот тогда я не только научился плавать, но и осознал две важные для себя истины. Первую — что сыну бедного ремесленника не по пути с богачами; вторую — чтобы отстоять себя, нужно быть сильным и ловким…
Годы первой мировой войны для Эдуарда Калныньша были связаны с новыми испытаниями. Как многие латышские беженцы, семья портного нашла себе пристанище в далекой Сибири.
В Томске Эдуард встретил своего первого учителя по рисованию и живописи — художника реалистической школы Евгения Мошкевича. До сих пир в мастерской художника хранится его первый натюрморт с глиняным кувшином, написанный в те далекие годы в студии Мошкевича. От времени холст потемнел и краски на нем потрескались. Однако уже в этой ученической работе, исполненной в манере старых русских мастеров, чувствуется стремление юного автора как-то по-своему — искренне и непринужденно — передать восприятие предметного мира, свое ощущение от его переживания.
Сибирский живописец первым подсказал Калныныну мысль о необходимости специального образования и посоветовал развивать в себе силу воли — качество, необходимое в творческой работе. В сибирской тайге Эдуард Калнынып пристрастился к охоте. Это мужественное занятие впоследствии помогло ему стать отважным мореплавателем и путешественником.
Спустя полвека мастер латвийской марины вспоминает о своем первом учителе в живописи с большой признательностью и благодарностью.
В 1922 году Эдуард Калныньш становится студентом Латвийской Академии художеств. Тут он встречает своего второго ведущего педагога и наставника — родоначальника латышской пейзажной школы Вильгельма Юрьевича Пурвита. Под руководством Пурвита формируется творческая индивидуальность молодого живописца, вырабатываются два существенных свойства его характера — самокритичность и принципиальность.
Воспоминания о профессоре Пурвите занимают важное место в творческой биографии Эдуарда Калнынына.
— Перед Пурвитом трепетали все — студенты и педагоги,— рассказывает Эдуард Фридрихович.— Когда он входил в мастерскую, устанавливалась напряженная тишина. Каждое сказанное им слово имело для нас большое значение, каждое замечание беспрекословно принималось во внимание. Равного ему авторитета среди художников не было… Академия являлась любимым детищем Пурвита. Он долго и упорно воевал за ее создание, воевал за реалистические принципы в искусстве. А ведь это было не так легко в 20-х годах. С большой бережностью профессор относился к проблескам нашей самостоятельной творческой личности, никогда не навязывал своих приемов, но всегда подчеркивал определяющее значение образа в искусстве и требовал его достоверности. Труд, неутомимый труд на пленэре Пурвит ставил превыше всего. Поэтому четким и кратким девизом пурвитовцев было: «Ни одного дня без работы на пленэре!..»
Эдуард Калныньш — один из немногих учеников, который никогда не подражал своему учителю ни в манере письма, ни в выборе сюжетов. Уже в студенческие годы у Калныныпа намечается свой круг тем, свой излюбленный серебристо-пепельный колорит. Студент охотно пишет пейзажи с водой, но в отличие от Пурвита — без деревьев, нередко вводит в композицию жанровые мотивы. Для своих пейзажей он выбирает обычно пасмурный или дождливый день, считая, что при таком состоянии природа открывает большие возможности для тонального решения пейзажа. И позднее, когда Калныньш стал известным живописцем, его работы всегда отличались тонким проникновением в неброскую поэтическую красоту природы, являющейся дружеской средой жизни и труда человека, вдумчивым решением тонально-живописных проблем.
Как правило, Пурвит сам отбирал работы своих учеников для осенних студенческих выставок. Несмотря на всю строгость отбора, у Эдуарда Калныныпа экспонировалось много работ, много и покупалось с выставок… Но вот однажды при очередном отборе работ для выставки между профессором и студентом произошло расхождение во мнениях. Этот внутренний конфликт оказал существенное влияние на дальнейшее развитие творчества молодого живописца.
— Как всегда, Пурвит долго и внимательно рассматривал каждую мою работу,— вспоминает Эдуард Фридрихович.— Краткое «идет» чередовалось с длительной паузой. Из всех написанных в то лето этюдов мне казался более удачным «Заход солнца с коровами». Но Пурвит почему-то его отложил в сторону забракованных. Преодолевая смущение, я сказал: «А по-моему, профессор, эта работа могла бы идти…» «Вы так думаете?»— спросил он и посмотрел на меня пристально (очевидно, я покраснел от своей неожиданной дерзости!). После паузы профессор сказал: «Ну, тогда пусть идет!» С тех пор я отбирал свои работы для выставок самостоятельно. Это послужило мне хорошим уроком для развития самокритичности.
В 1927 году Эдуард Калнынып начинает принимать участие на выставках, организуемых объединением «Садарбс».
Дебют студента — «Портрет живописца Франциска Варславана» (к сожалению, эта работа мало известна современному зрителю) привлекает внимание латышских мастеров портретной живописи. Картина написана с большим настроением — свежо, широким энергичным мазком. В общем теплом колорите выделяются отдельные яркие акценты.
— А ведь из этого пурвитовца мог получиться неплохой портретист,— заметил Вольдемар Тоне.
Педагог Тоне в Академии слыл «пророком студенческих судеб». Но на сей раз
его предсказания не сбылись. Портрет Варславана так и остался единственным портретным произведением в творчестве Эдуарда Калныныпа. На вопрос, почему он больше не занимается портретной живописью, художник отвечает шуткой:
— Очевидно, потому, что дал зарок морю быть его певцом…
Начиная с дипломной работы «После дождя» все крупные произведения, созданные Калныныпем, хорошо известны в Союзе и за рубежом. Об их художественных достоинствах и своеобразии живописного мастерства много писалось в искусствоведческой печати, однако тому, как создавались эти произведения, чем навеяны их темы и сюжеты, не было уделено должного
внимания. Теперь издательством «Лиеема» запланирована обширная монография о живописце, которая безусловно восполнит этот пробел. Думаю, будет уместно в общих чертах остановиться на истории создания отдельных — этапных — произведений художника, которые сыграли существенную роль в определении его эстетических концепций.
Проданный с выставки портрет Варславана (его приобрел в 1927 году Рижский городской музей) дал возможность Эдуарду Калныныпу совершить поездку за границу, познакомиться с шедеврами немецкой, голландской и бельгийской классики, войти в курс проблем современной живописи.
Воспитаннику латышской реалистической школы были глубоко чужды своим пессимизмом и нарочитым извращением форм природы различные течения модернистического искусства, в том числе мистика и деформация экспрессионизма и сюрреализма. Духовный кризис, стремление уйти от гнетущего призрака приближающегося фашизма в мир мистики и фантазии были общим явлением в искусстве Западной Европы конца 20-х — начала 30-х годов. Подобные симптомы имели место и в живописи буржуазной Латвии тех лет. Однако там они порой получали должный отпор со стороны художников ведущего — реалистического направления.
Вдали от родины Эдуард Калнынып впервые по-настоящему оценил значение национальных реалистических традиций и проникся еще большим уважением к своим учителям. Из работ голландских мастеров второй половины XVII века латышскому живописцу особенно созвучны были жанровые образы Яна Вермеера (Дельфтского). Изысканные по колориту и пластически ясные, они пленили его своим душевным равновесием и гармонической связью с окружающей средой. Конечный пункт творческого маршрута, Бельгия,— страна, искусство которой оказало влияние на живопись Калныныпа, обогатило ее новыми сюжетами. Палитра художника не только потеплела и посветлела, но приобрела большую декоративность и выразительность. Наряду со светотеневой моделировкой Калныньш теперь успешно пользуется приемом передачи объема цветом. В Бельгии у него возник и замысел дипломной работы «После дождя».
…Прошел дождь, короткий летний дождь, и смыл контуры облаков. Словно покрытая лаком, заблестела на рыночной площади мостовая. Под навесом стояла пара крупных гнедых лошадей (и, дремля, жевала овес). На перламутровом фоне городского ансамбля она выделялась компактным живописным пятном.
Впервые картина «Под дождем» была экспонирована в 1931 году в Риге, на выставке дипломных работ. Это было двухметровое полотно, написанное в утонченной серебристо-пепельной гамме. Особая светоносность красок, как бы излучающих идущее изнутри сияние, создавала иллюзию вибрирующего воздуха, при этом сохраняя материальную ощутимость пространства окружающей среды. Идейный и визуальный центр композиции — лошади под навесом — был написан автором особенно сочно и с большой экспрессивной силой мазка.
Эдуард Калнынып выходил на самостоятельный творческий путь отлично профессионально подготовленным живописцем, имеющим уже сложившийся оригинальный почерк, излюбленный круг тем. И, несмотря на это, у него не было твердой материальной почвы. Чтобы заниматься любимой профессией, молодой художник вынужден был искать более или менее постоянный заработок, в частности брать у торговой фирмы «Валмиерская минеральная вода» заказы на этикетки.
В начале 30-х годов на выставках «Садарбс» появился ряд значительных работ Эдуарда Калнынына, написанных преимущественно в пасмурную дождливую пору,— «Берлинская замковая площадь», «Ратушная площадь в Риге», «Даугава», «Серые корабли»,— которые определили его как изысканного своеобразного мастера «пепельного» колорита.
В 1934 году в художественной жизни Латвии произошло значительное событие — Академия художеств объявила конкурс на присуждение «римской премии» (годичной творческой командировки в Италию) за лучшее произведение живописи. Вильгельм Пурвит являлся инициатором этого мероприятия и сам возглавил конкурсное жюри. Критерий оценки профессионального мастерства для участников конкурса был очень высоким. Серьезно готовился к этому испытанию и маринист Калнынып.
— Этюдов моря с лодками и рыбаками тогда мной было написано особенно много,— вспоминает Эдуард Фридрихович,— но смысловая изюминка все как-то не определялась. И только после долгих и упорных исканий я наконец встретил на берегу рыбачьего поселка Лапмежциема прототипов своей будущей картины («Плотовщики»). Было солнечное воскресное утро, плотовщики сидели в лодке и играли в карты. Увлеченные игрой, они долго не обращали на меня внимания. Я же, сидя на борту баркаса, кружил вокруг них, делая зарисовки в различных ракурсах. Особенно заинтересовал меня парень, сидящий ко мне в полуоборот. У него было суровое лицо «морского волка». Впоследствии, после позирования, я постарался сохранить его портретное сходство.
Так был найден центр композиции с усеченной лодкой и четырьмя игроками. Остановка была за пейзажем. Лапмежциемское побережье художнику казалось слишком однообразным и нетипичным для Латвии. Поэтому он выбрал панораму Даугавы с архитектурным ансамблем Риги. Колорит картины выдержан в коричнево-серых тонах с отдельными декоративными акцентами. Весной 1935 года Эдуард Калныньш становится лауреатом «римской премии», а его картина «Плотовщики» — гордостью Национальной картинной галереи.
После возвращения из Италии, в 1939 году, состоялась персональная выставка работ художника, которая не только подвела итог его первому творческому периоду, но и определила ведущее место его живописи в досоветской Латвии.
В советское искусство Эдуард Калныньш пришел уже зрелым художником с богатым творческим багажом и твердо сложившимися эстетическими концепциями.
Вместе со своими коллегами, мастерами живописи старшего и среднего поколения, он принял самое живое участие в становлении нового, социалистического искусства республики.
Если раньше в живописи Эдуарда Калныныпа преобладали камерные пейзажи и небольшого размера жанровые композиции, то уже на первых советских выставках он выступает с крупными тематическими полотнами. И хотя художник по-прежнему остается верен теме моря и жизни рыбацких поселков, она приобретает в его картинах иной, жизнеутверждающий смысл.
Соответственно меняется и образный строй композиции. Взамен угрюмых, замкнутых в себе рыбаков — героев полотен досоветского времени — перед зрителем теперь выступают хозяева моря — отважные люди, преисполненные собственного достоинства и любви к своей мужественной профессии.
Колорит картин художника становится ярче, жизнерадостней. Теперь Калныньш пишет свои полотна преимущественно при ярком солнечном освещении, не боясь интенсивного звучания цвета. Уже первая крупная картина, написанная в советское время,— «Новые паруса» (1945) — приносит художнику высокое признание на всесоюзных и зарубежных выставках. Небезынтересна история ее создания. За много лет работы над мариной у живописца установились прочные дружеские отношения с рыбаками взморских поселков. Он не принадлежал к тем художникам, которые рисовали море лишь с берега. Эдуард Калныныд сам был отличным моряком и превосходно знал специфику рыболовецкого промысла. Это высоко поднимало его престиж у тружеников моря.
В 1945 году Эдуард Фридрихович начал преподавать в Академии художеств, ему было присвоено звание профессора. Педагогическая работа отнимала много времени, и ездить на этюды художник мог лишь в воскресные дни. Однажды в Каугурциеме он застал своих друзей рыбаков за работой — они сидели в баркасе и пришивали к новым парусам канаты. Загорелые лица и руки рыбаков контрастно выделялись на белом
поле полотна, придавая всей сцене праздничное настроение. В творческой интерпретации художника новые паруса получили символическое толкование — они олицетворяют собой начало новой жизни, светлой и радостной.
Глядя на это произведение, невольно вспоминаешь раннее жанровое полотно «Плотовщики» (1935). Обе картины сейчас находятся в постоянной экспозиции латышского искусства Государственного художественного музея нашей республики. В композиции этих произведений имеются общие точки соприкосновения — схожее размещение фигур, адекватность поз. Однако идейная сущность картин различна. Если в «Пллтовщиках» фигуры игроков исполняют лишь роль сюжетной заявки, то рыбаки в картине «Новые паруса» являются главными персонажами, движущим смысловым центром. Отсюда явственно выраженные черт современности, четкая разработка характеров, бодрое, оптимистическое настроение. Соответственно изменилась и живописная структура картины — движение мазка стало спокойней, фактура глаже, форма приобрела большую обобщенность. На эту же тему в 1947 году художником было создано жанровое полотно «После улова», выдержанное в необычной для него фиолетово-синей гамме. Персонажи картины — два старых рыбака — написаны проникновенно, с большой жизненной достоверностью. Подчеркивая суровое добродушие нравов своих героев, автор не скупится на детали — любовно моделирует темные морщинистые лица,
натруженные руки с узловатыми пальцами. Укрупняя фигуры, Калнынып использует свой излюбленный композиционный прием усечения части лодки.
Море — любимая «модель» Калнынына— на всю жизнь осталось для художника неисчерпаемым источником вдохновения и тщательного изучения. Прежде чем родились из-под кисти живописца крупные монументальные полотна, он написал сотни морских «каприччио». Постоянная изменчивость настроения моря передается художником почти с музыкальной тонкостью — то в спокойном лирическом ключе («Взморье», «Взморье в Скулте», «Вечер у моря»), то в мажорном звучании горячих красок охры («Закат солнца у моря»), а в сценах надвигающегося шторма пейзаж приобретает драматический характер («Пейзаж с лодками», «Регата»).
— Колорит, как и любые живописные приемы, для меня не является самоцелью,— говорит профессор Калнынып.—- Он всегда обусловлен содержанием образа и настроением природы. Также выбор размера полотна в моих работах никогда не бывает случайным.
В творчестве Эдуарда Калнынына последних лет мы часто встречаем картины под одним и тем же названием — «Регата». Самой популярной из всех написанных им регат стала «VII Балтийская регата» (1954). В этом произведении художнику удалось создать обобщенный образ Балтийского моря, его просторов. На фоне светлого неба мягко вырисовываются паруса двух яхт. Движению крупных композиционных масс центральной части картины живописец противопоставляет сложную смену ритмов в нижней части — пейзаже грозно пенящегося моря. Плотная живопись воды выдержана в сине-зеленой тональности, с контрастно выделяющимися на ней белыми гребнями волн. Все это создает зримое ощущение большого внутреннего волнения, напряжения.
В 1957 году, после четырехмесячного пребывания в Атлантике, Эдуард Калнынып создает свою знаменитую картину — «Рыбаки в Атлантике».
— Еще в юности я слышал рассказы рыбаков о том, что океан обладает очень выразительной речью, которую способны понять только отважные моряки,— говорит художник.— Все это интриговало мое воображение. Когда же я сам побывал в Атлантике, то воочию убедился в правоте этих рассказов… Самым впечатляющим зрелищем был шторм в океане, который я и попытался изобразить в картине «Рыбаки в Атлантике».
…Накренившаяся мачта едва удерживает напор ветра. Тревожно мечутся чайки. Высоко поднявшиеся над кормой волны захлестывают судно, нагруженное рыбой. Фигуры рыбаков показаны художником в напряжении. Драматическое звучание картины, выдержанной в темной, насыщенной тональности, усиливает пастозно написанный пейзаж с грозно клубящимися облаками.
В этом произведении не акцентируется роль отдельных героев. Автор поставил перед собой цель — показать волевую собранность и мужество всего коллектива рыбаков.
Творческая жизнь художника проходит в неустанном труде, в целеустремленных поисках все новых и новых средств образного выражения, в постоянном совершенствовании своего живописного мастерства. Важное место в жизни Калныныпа занимает педагогическая работа. Твердо следуя реалистическим принципам преподавания в школе, он, как и его учитель, щедро делится со студентами своим опытом, предоставляя им полную свободу для самостоятельного развития творческой индивидуальности. Однако со всей строгостью и безапелляционностью Эдуард Калныньш выступает против любого искажения форм природы и бессодержательности искусства во имя «оригинальности».
За тридцать лет преподавания в Латвийской Академии художеств профессор Калныньш подготовил не одно талантливое поколение мастеров пейзажной и жанровой живописи. Среди его учеников такие известные художники, как Янис Осис, Эдгар Илтнер, Индулис Заринь, Рита Валнере, Борис Берзинь и многие другие.
