Ковровщицы Орловщины
Развитию традиций ковроделия в селах Орловской области способствует относительно сохранившийся давний обычай готовить ковер к свадебному торжеству. Если свадьба справляется зимой, то ковром застилают сани, на них усаживают молодых в свадебном поезде. Яркие, насыщенные краски ковра придают торжеству особую эмоциональную приподнятость. Недаром во время и теперь сохраняющегося шутливого обычая импровизированного «выкупа» невесты, когда родственники жениха начинают рассматривать, «судить приданое», устраивается показ нарядного ковра, вытканного для невесты. Затем он передается в комнату молодых как предмет быта и украшения.
В интерьере орловского деревенского дома спальня — это часть помещения, по левую сторону в горнице, отделенная от остального ее пространства нарядной яркой занавеской. (Здесь нет окна.) Ковер, которым все село могло любоваться во время свадьбы, отныне как бы скрыт от посторонних глаз.
Современные свадебные ковры, они же настенные, ткут на вертикальном стане, в технике простого переплетения нитей.
В течение 50—70-х годов в ковровых изделиях Орловщины произошли характерные изменения, они продиктованы новыми эстетическими запросами в условиях жизни новой деревни.
На Орловщине ковроткачество существует во всех районах. Однако в 50-е годы оно имело большее распространение.
Одной из потомственных ковровщиц была, например, Анна Ивановна Глазунова (1900 года рождения) из деревни Короськово Кромского района. Ткать она начала рано, «сызмальства подле матери засиживалась у стана». В домах ее родственников сохранилось несколько образцов настенных ковров, созданных мастерицей в 1959—1960 годах (для племянников и племянниц, на случай свадеб и на память о себе). Их композиции типичны. В центре ковра на черном фоне («земля») расположен большой букет из цветов и листвы («шапка»), а по краям изделия — рамка цветочно-растительного рисунка. В отличие от более ранних орловских ковров (сохранились по деревням от довоенного времени) «шапка» занимает настолько большое пространство центрального поля ковра, что не осталось даже места для цветов и листвы, которые раньше размещали в каждом из четырех углов, образованных рамкой. Характерно также, что цветовой строй ковра разработан на пятнадцати тональностях (тогда как в довоенных образцах отмечаем до двадцати восьми тональностей, а если уж брать очень старые ковры, еще дореволюционного времени, то в них было принято добиваться до тридцати шести тонов цвета).
Вместе с тем каждый из ковров, сотканных Глазуновой, имеет свои отличительные особенности. Мотив варьируется, композицию оживляют «разные придумки». Вот ковер, сохранившийся в доме племянницы Глазуновой Н. Н. Дмитриевой. Он отличается особой пышностью декора. Много листвы, роз и мелких цветов — незабудок, лютиков. «Я любила ткать густо и неляписто, чтоб каждый цвет и лист свой смысл имели», — рассказывает мастерица.
В центре композиции — целый массив зеленой листвы, крупной, яркой, разработанной в различных тональностях зеленого (то «погуще, то пожиже краску разводили»); зеленого, смешанного с желтым («тоже погуще и пожиже состав делали»). Искусное перетекание зеленого цвета и его оттенков сочетается с синим, желтым, малиновым цветами, имеющими свои оттенки и тональности. Это придает листве особую красоту. Словно блики от яркого света играют на поверхности крупных, сочных листьев. В окружении густой нарядной листвы большим ярким пламенем горят «розы» («яблоки», по-деревенски). На их бутонах искусно разработаны сочетания различных оттенков цветов— бордового,, зеленого, розового, а также малинового и «бук- синового» («густо-малинового»). Крупные лепестки больших круглых роз искусно тронуты оттенками желтого («желтенького») цвета, голубого («поднебесненького») на листве и розах и синего («василек»). Эти заставки перекликаются между собой. Они утверждаются в общей гамме ковра вместе с голубыми и желтыми цветами лютиков и незабудок, которые легко и весело сияют среди пышных растительных форм.
Как говорит сама мастерица, она стремилась к тому, «чтобы как порадостнее было, чтоб душа кипела от красоты. Бывало, руки горят, так хочется, чтобы покрасивше, поохотнее для мысли сделать… чтоб было на душе легко и занятно, как под солнышком».
В комплекте с этим ковром сохранилась и ковровая дорожка. Ее узор выткан на черном фоне в виде горизонтали из роз, листвы, мелких цветов. Отмечаем крупные заставки ярких пятен среди выразительно и ритмично чередующихся оттенков зелени и цветов, организованных по принципу «велюшки» (виньетки).
По-своему интересен и ковер, украсивший интерьер в доме другой родственницы Глазуновой — А. Е. Пикаловой. В нем разработаны «краски золотой осени». Мастерица отвела большое место растяжкам желтого, табачного, желто-зеленого цветов, которые, однако, не преобладают над зеленью. Их пропорции и размещение в тональностях листвы таковы, что создается впечатление общей гармонии цвета и рисунка.
При всей красочности этих ковров отмечаем, что в них укрупненность «шапки» осуществлена одновременно с ограничением цветовых оттенков в сравнении с более ранними орловскими коврами, в связи с чем мастерица пояснила: «Не нужно стало делать, как в старину, чтоб все оттенки прежними были. Другое время, другие и узоры. А то можно было бы делать по старинке, краска позволяла».
В поселке Новая Деревня Новодеревеньковского района удалось встретиться с другой мастерицей — Анной Сергеевной Щербининой (1920 года рождения). Она еще «с малых лет» пристрастилась к стану, научившись этому ремеслу у матери. Она создала немало интересных настенных ковров в 60-е — начале 70-х годов. В практике этой мастерицы большую роль играло то, что она перерабатывала для ковровых композиций приглянувшиеся ей рисунки листвы и цветов с различных открыток, которые берегла, как зеницу ока. С помощью этих рисунков ей удавалось разнообразить в ковре то поворот веточки, то движение листика, и, таким образом, усилия мастерицы были направлены на создание нарядности в узоре. Но если Глазунова одухотворяла традиционный узор, черпая красоту из образов, порожденных ее поэтическим чувством, и это отражалось в красочной гамме ковра, то в творческой индивидуальности Щербининой проявилась другая особенность. Ее интересовало движение, жизнь самого изображения. Она добивалась того, «чтоб веточка дрожала и листик трепетал». При этом составные элементы ее узоров были более плоскостные, с явно выраженными приметами мозаичности. Мастерица разрабатывала их уже с меньшим количеством оттенков цветов (двенадцатью-одиннадцатью, а то и десятью, восемью), это было в духе времени. Жизнь на селе стала еще более подвижной, отчего развилось иное чувство цвета и появился новый рисунок в ковре.
Однажды в деревне Мокрое Малоархангельского района пришлось разговаривать с потомственной ковровщицей Александрой Федоровной Масловой (1912—1976). Она сетовала на то, что ей трудно подбирать краски для ковра, трудно приглушить резкий тон, который дают некоторые современные красители. Две женщины из той же деревни, принявшие участие в нашей беседе, стали говорить, что теперь не нужно много оттенков в коврах («напрасна такая возня с красками»), что вот у них в домах есть ковры из деревни Луковец (того же района), «так вот где красота!». Принесли эти ковры, чтобы показать их на свету, на улице. И когда они расправили на руках эти ковры, то поразили прежде всего яркость, открытость цвета, смелое сочетание крупных цветовых плоскостей. Женщины сообщили нам, что у луковецких мастериц лучше берут ковры, потому что они яркие, «больше людям по мысли». Это было в 1968 году. В глазах так и запечатлелись необычайно крупные розы, крупная листва и более крупные, чем раньше в коврах, цветки незабудок. Пропорции цвета и рисунка сгармонированы в новом, очень ярком, динамичном образе.
Особое стремление к яркости, открытости, локальности цвета, к крупному, поистине монументальному, очень графичному рисунку прослеживается во многих коврах с 60-х годов.
Искусство ковровщиц на Орловщине постоянно испытывает те или иные изменения; сохраняя традицию, оно обретает и новые черты. Это относится и к работам 70-х годов.
Обратимся, например, к мастерице села Медвежье Новоде- ревеньковского района Марии Егоровне Ермоловой (1922 года рождения). Она смолоду ткет, научившись у матери и бабушки, да и, по ее словам, «сама округа села Парахино (оттуда мастерица родом) рукодельная».
У Ермоловой сохранился ковер, сотканный ею в 1950 году. Позднее заниматься ковроткачеством мастерице мешали различные обстоятельства, но с 1976 года она стала ткать один за другим ковры для своих пятерых детей с образца 1950 года.
Самый первый из ее новых ковров находится в доме дочери Нины Григорьевны Якуповой в селе Золотарево Залегощенского района.
Интересно сравнить эти два ковра, созданные одним и тем же мастером с разрывом исполнения примерно в двадцать пять лет. Их цветовой строй разработан на пятнадцати цветовых оттенках. Но первый ковер был в свое время решен в теплой и сочной цветовой гамме, а второй обрел иные, уже современные черты. В нем преобладает холодная и вместе с тем очень насыщенная, напряженная гамма цветов, а также очень укрупненный рисунок. Формат ковра рассчитан на то, чтобы «закрыть всю стену в зале», последнее становится модным в орловской деревне (размеры сравниваемых ковров: 140 x 160 см, 150 Х 270 см).
На вопрос, почему мастерица предпочла сделать ковер ярким, энергичным по цвету, в сравнении с первым, она ответила:
«Так ведь сколько воды утекло. Жизнь, она ведь на месте не стоит. И краски другие стали, и дни скорые. Теперь везде так ткут. По-нашему-то, по-деревенски, и хорошо. Детям память. Я всем соткала. Ни одного не обидела».
В новом ковре среди звучного разноцветия мозаики растительных форм очень броско заявляют о себе розовый и голубой цвета, в особенности розовый. «Для «яблоков» лучше розовой краски не сыскать. Она — краска главная. В нынешнем ковре розовый цвет, он над всеми другими цветами играет»,— поясняет мастерица.
Подобная тенденция характерно проявилась в цветочном ковре и другой потомственной мастерицы Раисы Николаевны Королевой (1929 года рождения) из поселка Садовый Урицкого района, сотканном ею в декабре 1979 года для своей семьи. Мастерица уделяла особое внимание разработке розового цвета. Вот что она нам сказала по этому поводу: «Теперь ткут, чтоб розового цвета побогаче было, а то без него другие краски не так себя кажут интересно. Вот и я сделала, как лучше».
Если сравнивать образцы цветочных настенных ковров Орловщины 50-х и 70-х годов, то среди них ковры 60-х годов занимают промежуточное положение и по интенсивности цветовой гаммы, и по приемам использования розового цвета. В начале 70-х годов розовый цвет не заявлял еще о себе в таких крупных плоскостях, как в образцах сегодняшних. И это, как мы видим по высказываниям самих мастериц, органично связано с новыми вкусами и представлениями о красоте домотканого ковра.
Широта спроса на домотканый ковер в современной деревне большая, что часто затрудняет приобретение ковров для экспозиции музеев и выставок.
Примечательно, что наряду со старыми центрами ковроделия наблюдаются и новые очаги то в одной, то в другой местности. Например, в деревне Мокрое Малоархангельского района не стало мастерицы Александры Федоровны Масловой (она умерла в 1976 году), однако острота спроса подняла новую волну народного творчества. Теперь в Мокром работают новые потомственные мастерицы, хорошо знающие свое ремесло. Лучшие— Дарья Степановна Зоева (1910 года рождения) и Елена Ивановна Дубровская (1937 года рождения). Они делают ковры для себя и на заказ. Нечто сходное наблюдается и в других районах. Так, ослабление ковроделия в одних местностях в какой-то степени компенсируется его большей интенсивностью в других и зарождением в ранее неизвестных.
Непостоянная занятость ковроделием в значительной степени обусловлена нехваткой шерсти. Социальные и экономические условия современных орловских деревень таковы, что они «мельчают», следовательно уменьшается и количество индивидуального скота, в частности, овец.
В наши дни наиболее интенсивно ткут в восточных районах области — Новодеревеньковском, Новосильском, Верховском, Колпнянском, Ливенском. Деревни Агибалово Новодеревеньков- ского и Селезнево Новосильского районов по-прежнему славятся на Орловщине своими коврами.
Все эти районы относятся к Черноземью. Здесь много хороших лугов для скота. Кроме того, они более удалены от областного центра и многолюдны. Сравнительно неплохо развитое овцеводство дает возможность распространяться ковроткачеству. Так, до сих пор деревнях, например в Агибалове, в Селезневе, каждая женщина стремится к тому, чтобы у ее дочери к свадьбе был ковер. Ткут здесь ковры и по случаю ожидаемого рождения ребенка. Во всех случаях архитектоника ковров остается прежней, и на этой основе разыгрываются вариации или, как говорят здесь, «придумки», что свидетельствует о непреходящей ценности народного творчества в жизни современной деревни.
