Мастер черной керамики Антон Токаревский.Есть в Брестской области небольшой городок Пружаны. Железнодорожные пути минуют его, оставляя далеко в стороне. Добраться сюда можно лишь рейсовым автобусом, следующая остановка которого — Беловежская Пуща — уже конечная. Городок этот весьма типичен для западных областей Белоруссии. Став городом по численности населения и отдельным признакам городского благоустройства, он в то же время сохранил некоторые приметы села, каким был когда-то: бесконечные вереницы деревянных домов, выстроившихся вдоль бывших сельских дорог, обширные приусадебные хозяйства с разнообразными постройками, обилие зелени. Сохранились здесь и архитектурные памятники прошлого века — церковь, костел и руины бывшей дворянской усадьбы. По монументальности и масштабу этих сооружений, по добротности жилых домов можно предполагать, что в прошлом Пружаны были богатым поселением. Впрочем, есть и документальные свидетельства.
В архиве горсовета Пружан имеются бумаги, подтверждающие и старинную родословную города (улица Селецкая возникла как тракт, проложенный при Екатерине II), и особый характер занятий обитателей этого богатого торгово-ремесленного села, а затем города. Три главные улицы Пружан получили свои имена от названий ремесел. Так возникли улицы XVI—XVII веках в городах Белоруссии насчитывалось около 200 ремесленных профессий, основными среди которых были каменщики, гончары, жестянщики, литейщики, кафельники, золотых и серебряных дел мастера и другие. Теслярская (т. е. Плотницкая), Гончарная, Цирюльная. Гончарами Пружаны славились исстари — вот в чем особенность этого в общем-то очень типичного городка. В окрестностях его — неисчерпаемые запасы высококачественных глин. Не удивительно, что здесь всегда было развито именно гончарное дело, которым занимались чуть ли не в каждом втором доме, чаще всего— целым семейством, из поколения в поколение передавая свое мастерство, свои секреты добычи и обработки глины, лепки и обжига изделий. В здешних краях исстари выделывали чернолощеную задымленную гончарную посуду, традиции которой уходят в глубокую древность, что подтверждается находками археологов. Известно, что производство этого особого вида народной керамики было широко распространено не только в ближайших к Пружанам городах Брестской области (город Ружаны), но и в некоторых селах других областей, например, в селе Кричево (Гомельской области) и в селе Порозово (Гродненской области). Однако чернолощеная посуда из Пружан отличалась особой красотой и прочностью, поэтому спрос на нее всегда был велик, и не только у жителей окрестных сел и деревень, но и у посетителей ярмарок в более отдаленных селах, куда добирались со своим товаром местные горшечники.
Гончарным делом в Пружанах занимались многие — в начале века здесь насчитывалось около 100 дворов, где потомственные гончары трудились над созданием разнообразной посуды. К 1939 году здесь еще работали 60 гончаров.
Вскоре после войны, в 1947 году, в Пружанах организовали гончарную артель. Она занималась выпуском кувшинов и цветочных горшков из светлой глины, попытались было наладить и производство кафелей. Однако своего мастера по глазурям в артели не было, а горн для обжига привычной черной керамики так и не собрались поставить. Работа не спорилась, и спустя три года артель распалась. Традиционный гончарный промысел также вскоре прекратил свое существование: гончарам было предложено приобрести патент на право надомной работы и продажи своих изделий по такой высокой цене, что они предпочли отказаться от него и заняться другим делом — кому как удастся. Так угас один из самых древних и сильных промыслов здешних мест, и память о нем постепенно затерялась бы в рассказах старожилов, если бы не упорство и страстная преданность любимому ремеслу лучшего из местных мастеров— Антона Григорьевича Токаревского.
Всю свою долгую нелегкую жизнь он провел в каждодневном труде, которого не оставляет и сегодня. Несмотря на свой почтенный возраст, он постоянно лепит и обжигает массу разнообразной посуды — и чернолощеной, и светлой, и глазурованной. Посуда эта не только является украшением всесоюзных и республиканских выставок народного творчества, но и пользуется колоссальным спросом у сельского потребителя. Мастер Антон Токаревский привозит свою посуду на базар на собственной лошади, впряженной в телегу, покатые стенки которой сплетены из ивовых прутьев наподобие корзины — чтоб не побить хрупкий товар. А товаром своим Антон Токаревский знаменит на всю округу — его посуда красива и прочна, радует и глаз, и руку. «А как же иначе? — удивляется сам мастер. — Надо, чтоб посуда вид имела, и крепость, и обжиг хороший. Если раз сделаешь плохо — не продашь, да и слава худая пойдет». Это наука, которую постигали все предки Антона Григорьевича — потомственные маститые гончары, семья, которая славилась своим мастерством даже здесь, в селе, известном своими гончарными традициями. Отец Антона Григорьевича жил до 110 лет, мастер помнит отлично дела и слова его, что «здесь спокон века все занимались гончарством, а спрос был — кругом».
Антон Токаревский родился здесь же, в Пружанах, в 1904 году. В семье, кроме него, были еще три брата и сестра — все младшие. «Гончарство — это мужское занятие»,— убежденно говорит Антон Григорьевич, по-видимому, высказывая освященную традицией семейную и профессиональную мудрость. Городское приходское училище посещали все, окончив его четыре класса; гончарному же ремеслу учились только сыновья мастера. У своего отца Антон Токаревский начал учиться, как только ему исполнилось десять лет. Учился увлеченно, и даже вспоминает об этом с большим удовольствием: «У меня, как впервые попробовал, сразу охота пришла горшки лепить. Я сразу это ремесло полюбил, оно мне очень по вкусу. Мне глина — пахнет!»
Выучившись у отца гончарному искусству, братья Токаревские продолжали жить и работать сообща. Постепенно, однако, все разошлись. Антон Токаревский начал работать как самостоятельный мастер с 1922 года. Все братья Антона Григорьевича также постоянно занимались производством гончарной посуды. С войны два брата не вернулись, третий же пошел по печному делу, поскольку умел и печки ставить хорошие.
А пока, как и прежде, как многие годы, Антон Григорьевич совершает все тот же привычный круг важных и необходимых дел, которые и составляют суть древнего гончарного ремесла. Готовит глиняное тесто для формовки (месит сначала ногами, потом руками), сосредоточенно точит горшки, кринки, кувшины на ножном гончарном кругу, сушит и обжигает их —зимой в доме, в особой печи, летом во дворе, в горне. Запрягает лошадь, чтобы свезти посуду на базар. А потом — снова пора заготовок: надо ехать в лес за дровами для обжига, да за глиной. А она для каждой цели разная. Для черной керамики нужна глина жирная, железистая, ее добывают на горе, в 12 километрах от города. Для светлой — тощая, за ней ездят на болото, всего за 4 километра. Каждая из них имеет свои достоинства и свои недостатки. Жирная глина необходима для чернолощеной керамики прежде всего из-за присутствия в ней железистых соединений, очень пластична, черепок ее менее водопроницаем, но зато посуда из этой глины с большей легкостью трескается во время обжига. Тощая глина содержит гораздо больше примесей песка, поэтому она менее податлива во время вытягивания формы на круге, черепок ее более порист, а поверхность изделия после обжига гораздо шершавее.
Горн для обжига, построенный во дворе, — типичный для южных областей Белоруссии: он круглый, закрытый (выкопан в земле и землей засыпан), вертикальный, в топочной камере опорный столб («слуп») делит топку на отсеки («слеса»).
Подготавливая очередную партию чернолощеной керамики (обычно в печь загружается до трехсот изделий), мастер вначале вытачивает форму на круге. Затем, дав посуде слегка подсохнуть, отполированным кремнем прочерчивает орнамент, оставляя на матовой поверхности блестящие линии. После окончания обжига посуда остывает в печи двое суток, и мастер вынимает оттуда уже вполне готовую посуду бархатисто-черного цвета с лощеным орнаментом, приобретающим металлический отблеск.
Техника чернолощеной керамики, известна по археологическим раскопкам с IV века и ранее.
Обжиг светлой керамики продолжается дольше—10—12 часов. Топливо — то же, что и для черной: вначале — торф, затем — березовые или ольховые дрова, при конце обжига — сухая ель или чаще — сосна. Готовность обжига определяется по старинке: по цвету огня — он должен быть уже не красным, а белым, и по цвету посуды: «Я как гляну в печь, вижу, горшки красные — значит, готово, — говорит Антон Токаревский,— А если не дюже обожглись — то они еще темные».
Для украшения светлой керамики Токаревский использует глазури (всегда гладкие, без росписи) и красители, которые покупает в магазине. Цвета — преимущественно желтый, зеленый, вишневый, черный. Светлую керамику Токаревский делает тоже всю свою жизнь: если черной он начал заниматься с 1922 года, то светлой — с 1924, можно сказать, случайно. Поехал Антон Токаревский на базар со своим товаром и встретил там гончара из-под Минска, продававшего светлые поливные горшки и кувшины. «И взяла меня злость,— рассказывает Антон Григорьевич.—Неужели ж я не сделаю еще и такую посуду? Всякая у меня есть — а такой нету. Давай, думаю, попробую. Стал спрашивать у горшечника, как сделано, а он секрет не выдает. Тогда стал сам пробовать. Сразу не получилось, но помаленьку напал на след — и вот, наконец, удалось. У меня даже красивее стала выходить форма, чем у тамошних старых горшечников», — не без гордости заключает мастер.
А форму, пластику объема, линию силуэта Токаревский ощущает безупречным чутьем настоящего мастера: здесь и зоркость глаза, и чуткость пальцев, и выверенное многовековой традицией чувство пропорциональных соотношений. В этом сказывается общая тенденция белорусского народного творчества: для него характерна прежде всего пластика, а не цвет, простота и лаконизм формы, а не цветистость и изощренность декора (вспомним хотя бы народный костюм белорусов, резьбу по дереву, плетение из соломы и лозы).
Ассортимент гончарной посуды, создаваемой Токаревским, в основе своей тот же, что бытовал в белорусской деревне и пятьдесят, и сто, и двести лет тому назад. Как много лет назад, она служит для разнообразных крестьянских нужд: в ней хранят и готовят пищу, вот только едят теперь не на гончарной, а на промышленной — фаянсовой или фарфоровой посуде.
Круг изделий из светлой поливной керамики очень ограничен: это в основном кувшины («збаны», «гладыши», «горлачи»), в которых хранят молоко; банки («слоики») для круп, сметаны, варенья; цветочные горшки («вазоны», «кветницы»). Зато в классической для здешних мест чернолощеной керамике разнообразие форм почти прежнее.
Горшки для варки пищи («гаршки», «гарнки», «варэйю») обычно имеют крышку; их высота примерно равна ширине, что делает их особенно емкими и компактными. Традиционно суживающееся ко дну тулово — эхо древнего способа приготовления еды в горшке на открытом огне. Близким по форме к горшкам являются «мялочки», в которых пекут и толкут картошку, миски, а также тёрла («цёрлы») для замешивания теста, макотры для растирания мака, «миски на сыр» — миски с дырками, в которых отжимают творог, а также «бабашники» и «пасачники» — посуда особой конусообразной формы, которая служила для выпекания куличей, картофельных бабок и так далее (правда, их теперь делают реже). Ту же форму горшков имеют и «спарыши» — они же «двайнюши», «парники», «абедники». Это два небольших горшка, соединенных одной вертикальной ручкой, рядом с которой иногда еще делалась специальная мисочка или углубление для соли. Как явствует из названия, в «спарышах» когда-то носили еду работающим в поле (например, щи и картошку, либо кашу). Ныне она используется в самых разнообразных хозяйственных целях, например для хранения соли.
Чернолощеная керамика, чрезвычайно распространенная в южных и западных областях Белоруссии, должна была играть двойную роль: и хозяйственной утвари, и нарядной посуды одновременно. Ведь она была все время, что называется, «на людях». От того так естественно при всей прочности, добротности, устойчивости этой ладной посуды ее нарядное изящество. Особенно замечательным примером строгой красоты может служить форма узкогорлого кувшина для воды или масла, который по-белорусски называют «гляк». Емкое округлое тулово яйцевидной формы поддерживает прочное плоское донце. Максимального расширения тулово достигает чуть выше середины высоты сосуда, тогда как нижняя часть его постепенно сужается к донцу. Это зрительно облегчает массу, делает сосуд стройным и стремительным. Тщательная моделировка контура, мягкое изящество, с каким довольно грузный массив гляка переходит в узкую шейку слива, непринужденная простота, с какой прикреплена к тулову упругая ручка из обыкновеннейшего валика глины — все это свидетельствует не только о выдающемся пластическом даре мастера Токаревского, но и о непрерывной преемственности высокого профессионального мастерства народных гончаров из Пружан, традиции которого шлифовались веками.
О том же говорит и декор чернолощеной керамики, и его расположение на сосуде. Комбинируя сочетания простейших мотивов — «елочка», сетка, параллельно идущие прямые линии, реже — неровные спиралевидные завитки, — мастер отводит орнаменту большую роль. Отдельные мотивы орнамента, располагаясь в четко определенных местах, подчеркивают архитектонику сосуда, делают еще более наглядным его конструктивное построение, соразмерность частей, членение объемов. На гляке уверенная рука мастера безошибочно проводит ряд параллельных горизонталей именно на том неуловимом уровне тулова, где расширяющийся объем как будто незаметно начинает плавно сужаться к горлу. Нижняя часть, более емкая, покрывается довольно плотной сеткой пересекающихся линий, верхняя, плечи сосуда, украшается легкой «елочкой», само горлышко полируется почти полностью и до блеска. Та же вдумчивая простота — в украшении кринок и горшков, где всегда присутствует четкая грань между вертикалями шейки и «сетчатым», или «елочным», декором тулова, в известной мере вторящим линиям контура. На разного рода мисках, как правило, преобладают горизонтали, также подчеркивающие основные линии формы и не нарушающие ее конструктивной логики. «Мне кажется — завяжи мне глаза, а я все равно знаю, что и как надо делать», — говорит Антон Григорьевич, говорит самым обычным будничным голосом, в котором нет и тени хвастовства. Но тут же добавляет с гордостью: «Ведь гончарство — это высокое искусство». И в этом нет и тени противоречия: вся жизнь Антона Григорьевича Токаревского, весь его самозабвенный, тяжкий и радостный труд гончара — это создание шедевров для каждого дня, для каждого человека.
Горько сознавать, что у этого превосходного мастера нет учеников, которым он мог бы передать свое мастерство. И он сам говорит об этом с большим сожалением, поскольку к своему ремеслу относится со всей строгостью и серьезностью: «Я так понимаю: у мастера надо учиться год, не меньше. И здесь главное, чтобы был не только талант, но и желание. Если есть и то, и другое — тогда через год, глядишь, что-нибудь и начнет получаться. Раньше я бы с удовольствием обучил учеников, а сейчас — года не те, да и здоровье не позволяет». Правда, предложения преподавать Антону Григорьевичу делаются и по сей день: то в школу — вести керамический кружок, а то и на Ивенецкую керамическую фабрику, что под Минском, приглашали наладить работу, сделать образцы для тиражного выпуска, подучить молодежь. Однако требовательность, с какой мастер относится к своему труду, не позволяет ему принять эти приглашения, поскольку он сам полагает, что проку от такого поверхностного «учения» не будет никакого. Надеется только на внука и жену его, у нее рука оказалась еще более чуткой к глине, чем у внука, «и хватка есть», как говорит Антон Григорьевич. А пока что продолжает много работать сам и радуется, что работа его позволила сохранить старинное ремесло родного города. «Вот возили выставку в Японию, в Канаду,— снова рассказывает Антон Токаревский. Так там удивлялись, что чернолощеная керамика до сих пор существует — думали, что ее только в раскопках найти можно». Ныне работы Токаревского можно встретить на выставках в Минске и Москве, Бресте и Варшаве, Канаде и США. И каждая встреча с ними несет зрителям— жителям больших городов, почти утратившим представление о крестьянском быте,— такую же свежесть и радость, которую по сей день испытывает крестьянка, с удовольствием покупая у мастера ладный новый горлач для молока или гляк для масла прямо с его уникальной корзины-телеги. И в этом — «живая связь времен».
