Микелаанджело Буонарроти

Микелаанджело Буонарроти
Зарисовка двух фигур с фрески Джотто в капелле Перуцци. Около 1488 -1489.

Микелаанджело Буонарроти

Обычно в сцене Страшного суда человечество изображалось разделенным на грешников и праведников, Христос же изображался в виде беспристрастного судьи. Движение, развитие истории человеческой как бы приостанавливается на фигуре пророка Ионы, изображенной на противоположном от входа в капеллу конце сводчатого потолка.

Плафон Сикстинской капеллы. Дельфийская сивилла. Деталь.
Плафон Сикстинской капеллы. Дельфийская сивилла. Деталь.

После росписи потолка Сикстинской капеллы он вновь обращается к старому заказу на гробницу папы Юлия II. Это произведение так и останется незавершенным: будут изготовлены только несколько статуй. Одна из них — статуя Моисея продолжает героическую линию в творчестве Микеланджело. Скульптор изображает Моисея как народного вождя, человека, способного вести за собой. Через физическую мощь тела скульптор передает его духовную силу. Для гробницы Юлия II были выполнены также статуи «рабов». Их место в идейной программе гробницы ученые трактуют по-разному: одни считают их изображением побежденных врагов Юлия II.
Люди пятнадцатого столетия не были атеистами, они мыслили религиозными представлениями, и потому понять замысел Микеланджело невозможно, если отрешиться от этого обстоятельства.
Микеланджело успел сделать лишь одну фигуру, хранящуюся сейчас в Государственном Эрмитаже. Эта статуя точно отвечает требованиям, предъявляемым Микеланджело к скульптуре.
Здесь он и останется до самой смерти. Здесь переживет старость и новые сомнения. Здесь напишет свои лучшие сонеты. Здесь его неугасимая творческая энергия проявится еще в одном виде искусства — в архитектуре.
Теперь он мало работает в скульптуре, увлеченный архитектурными замыслами и поэзией. Но все же создает еще три скульптуры: бюст Брута и два варианта надгробия для собственной могилы.
Именно в них ярче всего проявилось желание мастера передать глубочайшие мысли и человеческие переживания, почти невыразимые языком скульптуры. Используя прием «незаконченности», Микеланджело стремится соединить, слить в едином эмоциональном решении живое и мертвое. В образе Никодима старый мастер изображает самого себя. Как бы не довольствуясь ролью наблюдателя и даже ролью творца этой скульптурной группы, он делается глубоко сопереживающим участником происходящего события.
Микеланджело предпринимает попытку создать еще одно собственное надгробие в «Пьете Ронданини». В этой скульптуре, как и в поздних рисунках, где он стирает и размазывает штрихи, лишая образы четких контуров, Микеланджело почти растворяет в светотени пластическую определенность тел. Вещь явно не закончена. Скульптор отказывается от привычного противопоставления живого тела мертвому, скорее, сближает их исполнение, чем усиливает контраст. В своей работе мать будто вновь становится одним целым со своим сыном. Микеланджело, далеко отходит от своего обычного пластического решения, лишь камень зрительного ощущения. Он растворяет пластику, стремясь в камне выразить отвлеченное. Готовую группу он снова начинает сверху вниз обрабатывать грубым инструментом, в который был замысел. И это не старческое бессилие, очевидцы отмечали, как одним ударом, отсекал он от было глыбы мрамора; в этой творческому неудовлетворенности — постоянно стремление мастера к предельному совершенству.

Пъета. 1498
Пъета. 1498

Последние десятилетия жизни, Микеланджело почти полностью по- . святил архитектуре, интерес к которой он обнаружил еще в росписях Сикстинской капеллы.
Теперь он обращается к более живописным эффектам. Контур его фигур становится нечетким, зыбким. Сами же фигуры словно погружаются в световоздушную среду, теряются в ней, растворяются в световом потоке. Микеланджело-рисовальщик неотделим от своего скульптурного и живописного творчества. Рисунки свидетельствуют о напряженной работе над художественным воплощением замыслов, о постоянном поиске идеального решения.
До наших дней Микеланджело остается символом подлинного творчества, примером бескомпромиссности и искренности в искусстве. Его жизнь навсегда останется для потомков примером бесстрашного стремления к новому, к высотам человеческого духа.
Этот краткий очерк о творческом пути Микеланджело предваряет более подробный рассказ Бруно Нардини. Автор стремится рассказать читателям биографию Микеланджело. В этом ему помогают свидетельства современников художника, его переписка, поэтическое наследие, многочисленные работы ученых, посвященные различным аспектам жизни и творчества великого Микеланджело. Каждый автор — и Бруно Нардини широко пользуется этой возможностью — имеет право на свое освещение, свою трактовку избранного предмета исследования или повествования. Бруно Нардини избирает путь, отмеченный несколько произвольным толкованием творчества художника.

Общий вид архитектурного ансамбля площади Капитолия в Риме. На заднем плане дворец Сенаторов. 1538, около 1546 — около 1654.
Общий вид архитектурного ансамбля площади Капитолия в Риме. На заднем плане дворец Сенаторов. 1538, около 1546 — около 1654.

Но Бруно Нардини не сумел увидеть в Микеланджело главное — величие духа, присущее и молодому начинающему скульптору, и зрелому мастеру, и убеленному сединами изможденному старцу, страдавшему от бед своей родины и собственных немощей. Это величие духа и любовь к человеку составляли истинную сущность. Микеланджело .
Идея о тщетности земного существования и неизбежности обращения к богу, которую Нардини положил в основу исследования, заслонила от него истинный облик Микеланджело. Именно эта идея была главной целью авторского повествования, где все было призвано служить для ее эффектного воплощения, а жизнь и смысл художественного наследия Микеланджело лишь давали материал для ее подтверждения.
Вследствие этого недостаточно полное освещение получили подлинные события жизни Микеланджело,— жизни, истинный смысл и цель которой заключались в творчестве. У автора же разговор о творческом наследии мастера иногда сводится к простому перечислению его работ. Когда же дается более развернутый анализ, он нередко страдает отсутствием нужной полноты и объективности. Это объясняется тем, что Бруно Нардини целиком сосредоточен на внешней канве жизни мастера, на его биографии. А в бурной и трагической истории Италии XVI столетия, тесно переплетенной с насыщенной драматическими событиями жизнью Микеланджело, он находит лишь обильный материал для доказательства своей излюбленной идеи.
Ее воплощению способствует иногда вольное обращение с историческими фактами, с оценкой истинной роли и значения того или иного исторического лица, о которых рассказывается в книге. Автор не всегда точен в описании исторической перспективы, раскрытии подлинной сути конфликтов. В первую очередь это относится к преувеличению положительного значения власти семьи Медичи во Флоренции XV —XVI столетий. Или же Нардини намеренно приглаживает, изображая их чуть ли не идиллическими, «дружеские» отношения, которые якобы складывались у Микеланджело с его заказчиками, занимавшими на протяжении XVI века папский престол. Но, пожалуй, наиболее неправомерно утверждение об особенной, почти «родственной» близости между Микеланджело и семьей Медичи. Микеланджело до конца своих дней, несмотря на отдельные колебания, был сторонником республиканской Флоренции, ее патриотом. Об этом свидетельствует активная гражданская позиция, занятая мастером во время обороны Флоренции от войск императора Карла V, выбор его друзей и многое, многое другое, что осталось за пределами книги.

Леонардо да Винчи. Автопортрет. 1510—1513.
Леонардо да Винчи. Автопортрет. 1510—1513.

К концу XV столетия Флоренция являла собой сплошную строительную площадку.
Строилось семейство Гонди, возводили стены монахи Санто-Спирито и Сант-Агостино; строили в Борго Пинти, в Честело, в квартале Сант-Амброджо; Лоренцо Медичи, завершив строительство и отделку павильонов в садах Сан-Марко, благоустраивал Кашине и закладывал фундамент виллы в П оджо-а-Кайано; рабочие доделывали фонарь на куполе собора Санта- Мария дель Фьоре.
Для всех находилась работа. «Люди того времени,—сообщают авторы хроник,— были так обуреваемы строительством, что во всей Флоренции нельзя было сыскать свободного каменщика».
На улицах города каждый мог повстречать Микелоццо и Джулиано да Сангалло, Верроккьо и Сандро Боттичелли, молодого Леонардо да Винчи и нежного Лоренцо ди Креди, совсем юного, «еще не нашедшего службы» Макиавелли и ученейшего Полициано, выходившего из дворца на виа Ларга вместе с Пико делла Мирандола.
Из мастерской Донателло вышел такой архитектор, как Микелоццо, и такой скульптор, как Бертольдо; из мастерской Верроккьо — Боттичелли, Перуджино, Лоренцо ди Креди и Леонардо. В мастерской Гирландайо. которого Джованни Торнабуони привлек к росписи хоров церкви Санта-Мария Новелла, в это время работала — кроме братьев самого Доменико Гирландайо (Давида и Бенедетто) — целая группа многообещающих художников, и среди них Джулиано Буджардини, Франческо Граначчи. Якопо Торни (по прозванию Индако) и Микеланджело Буонарроти.
Однако тех сведений, которые они получали от своего мастера, им было мало. Молодые художники стремились работать разнообразнее и интереснее. Мять глину, растирать краски для фресковой живописи, переносить рисунок с картона на штукатурку или находить нужный колорит — всему этому они могли здесь научиться, но настоящее мастерство они пытались перенять у великих и назначали друг другу свидания то у фресок Джотто в церкви Санта-Кроче. то в церкви Санта-Мария дель Кармине у Мазаччо или в Сан- Марко у Беато Анджелико. где усердно изучали их искусство.
Ну, стало быть, договорились. Завтра у Джотто в Санта-Кроче!

Капитолий в Риме. Дворец Консерваторов. 1563—1584.
Капитолий в Риме. Дворец Консерваторов. 1563—1584.

И эти неприметные с виду ребята в условленный час встречались в капелле Перуцци и, кто сидя на полу, кто пристроившись в алтаре, а кто верхом на скамейке, копировали фрески.
Завтра к Мазаччо, в Кармине!
Юный Буонарроти не отличался терпимостью. Правда, он был талантливе«- других и сам считал себя таковым. Поэтому он не щадил своих товарищей, безжалостно высмеивая их рисунки с той особенной флорентийской иронией, которая ранит больнее кинжала.
Микеланджело, по свидетельству биографа Кондиви, «был без сознания унесен домой», товарищи же наперебой советовали Торриджани бежать, прежде чем его настигнет гнев Лоренцо Великолепного.
Записал это свидетельство мессер Лодовико ди Лионардо Буонарроти Симони, гражданин Флоренции, в те времена подеста Кьюзи и Капрезе, но дата рождения смещена на целый год, поскольку исчислялась она по флорентийскому календарю.
Мать Микеланджело, Франческа, умерла рано, судя по всему тогда, когда Микеланджело было около шести лет. Овдовевший Лодовико женился на Лукреции дельи Убальдини, чтобы у его детей была хотя бы мачеха.
Пер вым учителем Микеланджело был некто Франческо да Урбино, гуманист, преподававший во Флоренции грамматику. Читать и писать мальчик научился, но начатков латыни он так и не уразумел.
Но как родные ни противились увлечению мальчика, оно оказалось сильнее. С помощью Граначчи он быстро перешел от рисунка к живописи и начал посещать мастерскую Доменико Гирландайо.
Свершилось! Отец скрепя сердце дал свое согласие. Отныне живопись для Микеланджело стала уже не запретным плодом, а хлебом насущным.

Библиотека Лауренциана. Фрагмент вестибюля и лестницы.
Библиотека Лауренциана. Фрагмент вестибюля и лестницы.

Однажды Граначчи показал Микеланджело гравюру Мартина Шонгауэра, немецкого художника, предшественника Дюрера, на которой были изображены муки святого Антония, истязаемого девятью дьяволами в образе чудовищ.
Это произошло в тот самый момент, когда Буонарроти, забросив на время кисть, принялся осваивать резец.
Для начала он решил скопировать голову старого ухмыляющегося фавна, сильно попорченную временем, и преуспел в этом настолько, что маэстро Бертольдо счел нужным показать его работу Лоренцо.
Микеланджело оставался у Великолепного, который обязывался обращаться с ним, как с сыном. Лодовико же предложили подыскать себе должность по вкусу, которую Лоренцо обязался ему предоставить.
Ученики Бертольдо, допущенные в сады Сан-Марко, получали от Лоренцо Великолепного далеко не одинаковое содержание. Например, Торриджани, семья которого была достаточно состоятельной, выдавалась определенная сумма только на развлечения, а Джулиано Буджардини, сыну бедных родителей.
Сверх того он получил в подарок от Великолепного драгоценную по тем временам вещь — подбитый мехом темно-лиловый плащ.
Такова была щедрость нового отца Микеланджело, Лоренцо Медичи, которого народ называл «Великолепным» как за богатство, так и за то, с какой легкостью он с ним расставался, тратя огромные суммы на произведения искусства.
В тот беспокойнейший период европейской истории, когда римский папа, короли Франции и набравшей силы Испании, а также многие итальянские синьории, в том числе Пиза, перенесшая войну к самым границам Флоренции, плели интриги друг против друга. Он устоял перед яростным нажимом папы Сикста IV и установил строгий порядок во Флоренции, дав почувствовать своим тайным недоброжелателям, что под бархатной перчаткой у него железная рука. Живописцам он заказывал картины и фрески, архитекторам — проекты дворцов, крепостей и парков, скульпторам — статуи для площадей и фонтаны для внутренних дворов городских дворцов.
Первой работой Микеланджело в доме Великолепного был барельеф, ныне называемый «Мадонной у лестницы», в котором еще заметно влияние Донателло.

Мадонна у лестницы
Мадонна у лестницы

Размеры барельефа очень невелики, в вышину он чуть больше локтя. Но в то же время уже здесь проявилась тяга художника к монументальным формам.
«Зайди ко мне как-нибудь вечерком, Микеланджело, я переведу тебе описание одной битвы, которая тебя заинтересует»,— предложил ему однажды Анджело Амброджини (Полициано), поэт, писавший не только на итальянском, но и на греческом и латинском языках. Полициано был искренне расположен к этому молчаливому и всегда увлеченно-внимательному юноше.
Возможно, именно так появился на свет второй барельеф Микеланджело, изображающий драматическую битву кентавров за красавицу Деяниру.
Это настоящее маленькое чудо, в котором пятнадцатилетний Микеланджело уже в полную силу проявил свой оригинальный стиль.
Савонарола не ведал усталости. В то время как Лоренцо затевал карнавальные шествия с колесницами и масками, заимствованными из мифологии, и простой народ устремлялся в Кашине для участия в этих празднествах, сопровождаемых песнями и возлияниями, Савонарола готовил в монастыре Сан-Марко процессии своих последователей, которые проходили на следующий день по улицам Флоренции, посыпая себе головы пеплом и распевая покаянные псалмы, исполняемые на мелодии карнавальных песен, но восхваляющие умерщвление плоти и призывающие к смирению.
8 апреля 1492 года на вилле Медичи в Кареджи на 43 году жизни умирал от подагры Лоренцо Медичи.
Погода в ту весну была бурная. В ночь с 5 на 6 апреля во время страшной грозы шесть молний ударили в купол собора Санта-Мария дель Фьоре, повергнув несколько колонн.
Лоренцо спросил, с какой стороны произошел обвал. Ему ответили, и он прошептал: Увы, с моей. На этот раз мне конец.
Мир в Италии кончился,— горестно заключил папа Иннокентий VIII. «Этот человек был, по всеобщему мнению, самым славным из всех»,—записал в своем дневнике аптекарь Лука Ландуччи.
Для многих, особенно для Микеланджело, время на какой-то период словно остановилось.
Под вечер беглецы достигли ворот Болоньи. Перед таможней выстроилась очередь, но молодые люди не обратили на нее внимания и въехали в город. Заметив в одном из переулков понравившуюся им вывеску, они привязали лошадей к кольцам, ввинченным в стену, и вошли в таверну.

Общий вид архитектурного ансамбля площади Капитолия в Риме.
Общий вид архитектурного ансамбля площади Капитолия в Риме.
Общий вид фресковой росписи плафона Сикстинской капеллы. 1508—1512. На заднем плане фреска «Страшный суд». 1535—1541.
Общий вид фресковой росписи плафона Сикстинской капеллы. 1508—1512. На заднем плане фреска «Страшный суд». 1535—1541.

Мы приехали из Венеции. Нет ли у вас комнаты?
Разумеется, есть, сударь. А разрешение на въезд у вас имеется?
Тут со скамейки, стоявшей при входе, поднялись двое стражников и подошли к Микеланджело.
Мы художники, откуда у нас столько денег,— протестовал Микеланджело.
Стало быть, придется вам переночевать в тюрьме.
Микеланджело назвал себя, перечислил свои работы, объяснил, что выехал из Флоренции еще до изгнания Пьеро, что направился в Венецию, но вынужден был ее покинуть, так как жизнь в этом городе оказалась ему не по карману, что в Болонью он въехал беспрепятственно и что никто его не остановил.
Дворянин, которого звали Джанфранческо Альдовранди, понял, что перед ним действительно художник.
В таком случае, дорогой Микеланджело, прими и меня в свою компанию.
Усмехнувшись шутке, Микеланджело извинился перед приятелями, вывернул карманы, отдал им все, что у него осталось, и последовал за Альдовранди.
Болонский дворянин с первого взгляда почувствовал к нему симпатию, заметил его недюжинный талант и постарался привлечь к работе.
Он показал художнику раку св. Доминика в церкви Сан-Доменико, которую Никколо Пизано оставил незаконченной: не хватало одного ангела. Кроме того, нужно было закончить фигуры св. Прокла и св. Петрония, начатые Никколо да Бари. Возьмется ли Микеланджело выполнить эту работу? Получив согласие, Альдовранди пустил в ход свое влияние и добился для безвестного флорентийского скульптора заказа на эти фигуры за вознаграждение в тридцать дукатов. По вечерам после дневных трудов, он читал вслух своему болонскому покровителю «Божественную комедию» Данте, «Книгу песен» Петрарки и «Декамерон» Боккаччо, ибо Альдовранди любил слушать тосканское наречие. К тому же он и сам неплохо писал стихи и был гуманистом.
Альдовранди понял своего юного друга и не стал противиться его отъезду. Это было осенью 1495 года.
В то время во Флоренции после изгнания Пьеро фактически правил Савонарола: такое огромное влияние он приобрел.
Когда человек после годового отсутствия возвращается домой, его всегда ждет много нового.
И во Флоренции за истекший год произошло немало событий.

Первая скульптурная работа Микеланджело. Рельеф Мадонна у лестницы. Около 1491
Первая скульптурная работа Микеланджело. Рельеф Мадонна у лестницы. Около 1491

Видишь ли, сынок,— рассказывал Микеланджело осторожный Лодовико.— Толпа всегда толпа. Сегодня она устраивает в твою честь иллюминацию, как в ту ночь, когда Пьеро возвратился из Пизы, а завтра сжигает твой дом.
Несмотря на свой вздорный и упрямый характер. Пьеро оказался неплохим дипломатом. Когда 4 октября 1494 года послы короля Карла VIII запросили Синьорию о разрешении для французской армии пройти через флорентийские владения, флорентийцы так долго тянули с ответом, что окончательно вывели из себя французов.
Тогда-то,— продолжал рассказывать Лодовико,— Пьеро Медичи и Лоренцо Торнабуони вызвались утихомирить Карла VIII.
Пьеро предложил французскому королю крепости Сарцанелло и Пьетра-санту. Карл потребовал письменной санкции Синьории, но та не пожелала скрепить своей подписью передачу крепостей. Лоренцо Торнабуони не посмел предстать перед королем, и весь его гнев излился на Пьеро, который выслушал в свой адрес немало резких слов.
4 ноября распоряжением Синьории все флорентийцы обязывались предоставить свои жилища для осмотра королевским квартирьерам. Те въехали в город и обошли дома, пересчитывая постели и оставляя на стенах и дверях пометки мелом с указанием имени и звания будущего постояльца.
А через несколько дней Флоренция уже кишмя кишела французскими офицерами.
Однако лишь авангард армии Карла VIII вошел во Флоренцию. В последний момент король решил оставить свои основные силы за стенами города, так что размещенная в домах небольшая группа французов оказалась как бы «в окружении» ста тысяч флорентийцев, готовых по первому удару колокола взяться за оружие.
Вечером 8 ноября Пьеро вернулся во Флоренцию. Встреча была торжественной. От ворот Сан-Фредьяно до самого центра город был иллюминирован плошками и факелами. Прискакав во дворец, Пьеро велел раздать ликующему народу вино и сладости.

Плафон Сикстинской капеллы. Деталь. Голова юноши.
Плафон Сикстинской капеллы. Деталь. Голова юноши.

Тогда он повернул коня и понесся галопом к воротам Сан-Гало. За ним последовали лишь немногие друзья. У ворот Пьеро поджидал его брат Джулиано с отрядом вооруженных всадников. Объединившись, оба отряда поскакали по болонской дороге.
Тем временем Карл VIII приближался к Флоренции во главе почти сорокатысячной армии.
Поэтому решено было воздвигнуть у главного входа две пышные колонны, украшенные французскими лилиями, а вокруг расставить скульптуры.
В этом сказались флорентийцы: всего неделю назад они варварски разгромили жилище Медичи, а сегодня за одну ночь преобразили город, умело прикрыв разрушения.
«Да здравствует Франция!» — вопили они, когда перед ними торжественно проезжали, сверкая позолоченными доспехами, чужеземные бароны. Французам потребовалось более двух часов, чтобы пройти крохотное расстояние от ворот Сан-Фредьяно до собора Санта-Мария дель Фьоре.
Юный король Франции пришелся не по душе флорентийцам: он был тщедушен и некрасив, вежлив, но не сердечен.
Карл VIII поселился во дворце Медичи, и на следующий день начались переговоры с Синьорией. Шли они со скрипом и затянулись на много дней. Нередко поднималась тревога, люди запирались в домах, готовые защищаться, потом выяснялось, что тревога ложная, и двери домов и лавок отворялись вновь. Не проходило, однако, дня, чтобы в городе не находили убитых французов или флорентийцев.
Особенно напряженным был день, когда король, которого Савонарола заклинал покинуть город, выставил неприемлемые для Синьории условия.
Пьеро Каппони, который вел переговоры от имени Флоренции, рискнул разорвать в присутствии монарха документ с текстом этих условий.
Между тем с амвона церкви Санта-Мария дель Фьоре и монастыря Сан-Марко Флоренцией «управлял» Савонарола. Год назад, в критический час бегства Пьеро Медичи и возвращения граждан, пострадавших в годы его правления, он осудил месть и вражду и призывал сограждан к согласию.

Микеланджело и Джакомо делла Порта. Купол собора св. Петра в Риме. 1555—1564 (барабан), 1588—1593 (купол с фонарем).
Микеланджело и Джакомо делла Порта. Купол собора св. Петра в Риме. 1555—1564 (барабан), 1588—1593 (купол с фонарем).

Савонарола тщательно изучал текст новой конституции, советовал внести те или иные поправки и призывал к ее быстрейшему утверждению, полагая, что позже жизнь сама внесет в нее нужные изменения.
Этот монашек плохо кончит,— перешептывались в народе. Он слишком много занимается политикой, да и себя почитает чуть ли не посланцем самого господа бога.
Лионардо,— предупреждал Микеланджело своего брата, монаха-доми- никанца, перебравшегося из Пизы в монастырь Сан-Марко,— будь осторожен. Говорят, что папа приказал брату Джироламо прекратить свои проповеди.
Савонарола и на самом деле несколько дней не выступал, однако потом с еще большим рвением принялся за свои проповеди. В дни карнавала 1496 года он организовал нескончаемые процессии с хоругвями, булавами, дудками и трубами, в которых могли участвовать только лица мужского пола.
Случалось, однако, что фанатизм превращал этих «небесных отроков» в сущих чертей. Пользуясь поддержкой Савонаролы, они возомнили себя стражами общественной морали, врывались в трактиры, крушили игральные столы, набрасывались с кулаками на женщин, чья походка казалась им недостаточно скромной.
Синьория приняла решение запретить монашеским орденам проповедовать публично без надлежащего разрешения. В ответ Савонарола призвал своих сторонников «повсюду писать и рассказывать, что есть во Флоренции монах, который борется за очищение церкви, и что устами его говорит сам господь».
Восхищенный его талантом, гость сказал, что приехал из Рима по поручению кардинала Сан-Джорджо, чтобы отыскать скульптора, изваявшего «Купидона».
Значит, вы ищете именно меня, — ответил Микеланджело.— Это моя работа. Я сделал ее по приказанию сиятельнейшего Лоренцо Медичи, а потом отправил в Рим некоему Бальдассаре дель Миланезе.
А почему бы вам не отправиться со мной в Рим, — предложил незнакомец.— Кардинал Сан-Джорджо предоставит вам жилье и все необходимое для работы.

Обращение Савла. Деталь.
Обращение Савла. Деталь.

И он начал восхвалять Вечный город, где каждый может показать, на что он способен, и смело рассчитывать, что его оценят по заслугам.
Риарио был страстным собирателем предметов искусства, хотя и плохим его знатоком. Пока он считал, что «Купидон» Микеланджело — это античная скульптура, он восхищался им.
Бальдассаре был вынужден скрепя сердце вернуть кардиналу всю сумму полностью, но наотрез отказался вернуть Микеланджело скульптуру или добавить что-нибудь к тридцати дукатам, которые он ему когда-то заплатил.
«Ваша светлость,— писал Микеланджело из Рима бывшему своему покровителю Лоренцо Медичи. —сообщаю вам, что в прошлую субботу мы достигли спасительной гавани».
В этом письме проявился весь характер скульптора. Случалось, что Микеланджело бывал смиренным, но, не будучи самонадеянным, он отлично знал себе цену.
В том же письме Буонарроти описывает бурную встречу с Бальдассаре: «… я потребовал «Купидона», обещав вернуть деньги, но он рассердился и сказал, «что скорее разобьет его вдребезги».
К счастью, в Риме нашлись люди, более понимающие искусство, чем кардинал Сан-Джорджо и Пьеро Медичи. Среди них оказался некто Якопо Галли. римский банкир.
Асканио Кондиви так описывает эту статую со слов самого Микеланджело: «Ее голова и все формы членов этой фигуры заимствованы из описаний, оставленных древними писателями. Лицо Вакха выражает радость, а косящие глаза напоминают глаза людей, излишне приверженных вину. В правой руке он держит чашу, которую собирается осушить, и с наслаждением смотрит на наполняющую ее жидкость. Голова Вакха — бога, открывшего вино,— украшена венком из виноградных листьев, на левой руке у него шкура тигра, зверя, который был ему посвящен из-за своей любви к винограду».
К сказанному Кондиви следует добавить, что скульптор наделил этого юношу совершеннейшим сложением.
После «Вакха» Микеланджело сделал для своего великодушного хозяина статую «Купидона», впоследствии бесследно исчезнувшую.

Капитолий в Риме. 1538, около 1546 — около 1654.
Капитолий в Риме. 1538, около 1546 — около 1654.

После отъезда Микеланджело дела во Флоренции шли все хуже. Несмотря на папский запрет, Савонарола возобновил свои проповеди, в которых бичевал современные нравы и коррупцию церкви. Возбужденный смелостью монаха, осмелившегося противиться римскому первосвященнику, народ толпами стекался на его проповеди. Перед амвоном в Санта-Мария дель Фьоре собиралось от четырнадцати до пятнадцати тысяч человек.
Это означало, что в городе свирепствовал голод. Зерно стоило баснословно дорого, да и найти его было практически невозможно. В довершение всех бед за городскими стенами, между Чертозой и Сан-Гаджо, объявились две тысячи наемников во главе с Пьеро Медичи, а по другую сторону города стягивал отряды добровольцев его брат Джулиано.
В самом городе число недовольных все увеличивалось. К «строптивым» присоединились «смутьяны», подстрекавшие голодное и измученное болезнями население против главы Синьории Франческо Валори и Савоноролы.
Недовольных поддержали церковные противники Савонаролы, францисканцы монастыря Санта-Кроче, которые в своих проповедях нападали на фанатика, доказывая со священным писанием в руках, что он не пророк и даже не святой, за какового себя выдает.
апреля 1498 года на площади Синьории был разложен костер длиной в пятьдесят и шириной в восемь локтей. Испытуемому нужно было пройти сквозь этот огнедышащий коридор. В назначенный час на площади появились противоборствующие стороны с крестами и хоругвями. Площадь заполнилась зрителями. Но за этими грозными приготовлениями ничего не последовало. Время шло, монахи препирались, францисканцы требовали, чтобы доминиканец разделся вплоть до нижнего белья, доказав этим, что он не «заговорен»; доминиканцы настаивали, чтобы первым это проделал францисканец. Спор продолжался до вечера. Наконец, доминиканцы решили вернуться в монастырь, сопровождаемые свистом и негодующими криками толпы, потерявшей веру в пророка.

Пьета. Фрагменты.
Пьета. Фрагменты.

Этим воспользовались «строптивые», которые при поддержке «отроков», переметнувшихся на их сторону, напали на монастырь Сан-Марко, схватили Савонаролу и пинками прогнали его до дворца Синьории, где и заперли в каземате. Той же ночью был убит Франческо Валори, самый влиятельный сторонник монаха.
В конце апреля во Флоренцию пришло желанное прощение от папы. А 23 мая Джироламо Савонарола, признавшийся под пытками во всем, чего добивались его противники, был повешен, а потом сожжен.
Известие о смерти пророка дошло до Микеланджело в Карраре, где он рубил мрамор для «Пьеты». Возможно, что он начал работу над «Пьетой», находясь еще под впечатлением проповедей, слышанных им накануне отъезда из Флоренции.
В Риме Микеланджело навестили его братья: Буонаррото и Лионардо. Буонаррото поведал брату, что их отцу, задолжавшему крупную сумму, грозит судебное преследование. Микеланджело немедленно послал отцу письмо, полное сыновней любви. Трудности — благо, но нищета — пагубна… От нее будут страдать и твоя душа и твое тело». Потом он советует сыну не переутомляться, ибо искусство его требует большой физической силы: «…стоит тебе заболеть — и считай, что ты человек конченый».
В конце письма Лодовико настаивает на скорейшем возвращении сына домой: «Еще напоминаю тебе, чтобы ты возвращался возможно быстрее, и, поверь мне, работа тебе тут найдется».
Письмо датировано 19 декабря 1500 года. В Рим оно было доставлено после рождества или в самом начале нового года. Микеланджело не остался глухим к призыву отца.
Микеланджело вернулся во Флоренцию весной 1501 года. Тогда же Содерини был выбран пожизненным гонфалоньером.
Добрейший Якопо Галли не захотел отпускать своего юного друга во Флоренцию с пустым карманом и позаботился о выгодном для него заказе .

Моисей. Около 1515.
Моисей. Около 1515.

По его совету архиепископ Франческо Тодескини-Пикколомини, кардинал Сьены и племянник Пия II, заказал Микеланджело пятнадцать фигур святых и апостолов для алтаря Пикколомини в Сьенском соборе.
Как и в случае с «Пьетой», поручителем со стороны Микеланджело в этом договоре значится Якопо Галли. Он ручался, что фигуры эти «будут самыми красивыми из всех, которые нынче можно видеть». Срок исполнения — три года, плата — пятьсот золотых дукатов, Микеланджело обязуется в это время не брать никаких других заказов.
Одно условие кажется уж совсем неприятным. Даже удивительно, как Микеланджело с ним согласился. Скорее всего — под нажимом Галли. Или же только ради получения задатка в сто дукатов, крайне необходимого его семье. Этот пункт договора обязывал его завершить фигуру св. Франциска, начатую Пьетро Торриджани, тем самым вспыльчивым товарищем Микеланджело по капелле Бранкаччи, который изуродовал ему лицо.
Вернувшись во Флоренцию, Буонарроти сразу же приступил к работе. Он начал обрабатывать четыре куска мрамора, чтобы изваять из них первые фигуры: св. Петра, св. Павла, св. Григория и св. Пия.
Но чем дальше подвигалась его работа, тем меньше она его удовлетворяла.
Эти статуи в длинных одеяниях были не по душе творцу обнаженных фигур.
«Да он просто ест ее глазами, —доносили из попечительства собора гонфалоньеру Содерини.— Приходит каждый день, щупает ее, измеряет, гладит.

Фреска «Распятие Петра» в капелле Паолина. 1546—1550.
Фреска «Распятие Петра» в капелле Паолина. 1546—1550.

Тогда Микеланджело, преодолев свое отвращение ко всяким просьбам и хлопотам, попросил у гонфалоньера аудиенции. Очутившись перед Пьеро Содерини, он со свойственной ему прямотой объявил, что просит этот мрамор для статуи не обычных, а воистину исполинских размеров. Изучив глыбу, он заметил, что сможет использовать даже ошибки первого резчика и сохранить колоссальные размеры будущей фигуры. После работы над «Пьетой» он верил, что сделает самую совершенную и красивую статую, какая когда-либо была установлена во Флоренции.
Сам Микеланджело хранил молчание. Однако не трудно было догадаться, что он не покладая рук работал над своим Гигантом днем и ночью, не признавая праздников, уничтожая следы неловкого резца Агостино ди Дуччо. Особенных трудов ему стоили те части глыбы, которые можно было обработать лишь полировкой, так как резец мог бы нарушить пропорции будущего Давида.
25 января 1504 года скульптура была завершена.
Но тем временем скончался Александр VI, и папой был выбран кардинал Сьены, принявший имя Пия III. Новый первосвященник тут же потребовал от скульптора отчета в том, как идет работа над шестнадцатью фигурами для Сьенского собора. Но через двадцать семь дней после восшествия на престол св. Петра Пий III скончался, завещав своим наследникам, Якопо и Андреа Пикколомини, приглядывать за работой над алтарем.
С головой уйдя в работу над «Давидом», Микеланджело сильно запаздывал с фигурами для Пикколомини. Со своим помощником Баччо Мантелупо он сделал первые четыре фигуры, но остальные одиннадцать даже не начинал. Помогло несчастье: как раз в это время флорентийцы, ведя войну с Пизой, решили изменить течение реки Арно, чтобы отрезать Пизу от реки. Теперь речным путем мрамор не мог быть доставлен.

Статуя Лии, олицетворяющей «Жизнь деятельную», на гробнице Юлия II.
Статуя Лии, олицетворяющей «Жизнь деятельную», на гробнице Юлия II.

Наследникам папы пришлось изменить договор и предоставить Микеланджело отсрочку.
Но в сущности, Микеланджело уже и слышать не хотел о работе над алтарем. Принятое в свое время обязательство сделало его должником семейства Пикколомини, и тяжесть этого долга мучила скульптора целых шестьдесят лет, пока он, наконец, не испросил полного освобождения от своего, обязательства. Его дал ему другой кардинал Сьены, другой Пикколомини.
Если бы в наше время мэр Флоренции, решая вопрос, куда лучше поставить статую Микеланджело, собрал бы для этого вместо муниципального совета узкое совещание знатоков, произошел бы грандиозный скандал.
Что же касается места, где следовало стоять «Давиду», то тут мнения разделились: одни хотели установить его в лоджии Орканьи, другие — перед дворцом Синьории, на месте «Юдифи» Донателло. Верх одержало второе предложение, которое совпало с желанием самого скульптора.
Малый совет, выслушав решение экспертов, поручил архитекторам Джулиано и Антонио да Сангалло с помощью плотников перевезти Гиганта на площадь.
Один из современников Микеланджело сообщает, что во время переноса какие-то неизвестные «бросали в статую камни, пытаясь повредить ее… а потому пришлось ее охранять».
Когда статуя была установлена, Микеланджело принялся за окончательную ее отделку.
Действительно, это статуя невиданной мощи и изящества. От общего рисунка до мельчайшей детали все в ней взвешено и рассчитано, все совершенно. Во всем видна уверенность чистого и бесстрашного человека перед лицом врага.
В этом весь Давид.

Страшный суд. Деталь. Голова Апостола Павла.
Страшный суд. Деталь. Голова Апостола Павла.

Герцог Пьер де Роган, он же маршал де Жие и фаворит французского короля Людовика XII, дал понять Синьории, что ему очень хотелось бы получить скульптуру, похожую на «Давида» Донателло, которого он видел, по всей вероятности, в 1494 году, будучи в свите Карла VIII. Пьеро Содерини, желая, по вполне понятным политическим причинам, заручиться союзом с Францией, заказал Микеланджело еще одного «Давида», но на этот раз из бронзы.
Микеланджело вспомнил об одном из своих первых набросков, который представлял Давида попирающим голову Голиафа. По этому наброску он и предложил Синьории сделать статую. Официально работа была ему заказана в августе 1 502 года.
А чтобы немного отдохнуть от скульптурных работ, Буонарроти начал живописное тондо для своего друга — знатного флорентийца Анджело Дони.
На протяжении всего долгого творческого пути для него была характерна поразительная выносливость и работоспособность. Сперва «Давид», теперь новые заказы, на которые кто-нибудь другой затратил бы целую жизнь. А ведь он вскоре примется за роспись плафона Сикстинской капеллы! И это будет уже не труд человека, а подвиг титана.
Если совершенство работ Микеланджело заставляет застыть в немом изумлении людей, даже искушенных, независимо от того, в первый или в сотый раз они их видят, то количество этих работ просто потрясает. Вот почему биографы и комментаторы, говоря о Микеланджело, пользовались и пользуются, как правило, прилагательными превосходных степеней, хотя и они кажутся недостаточными, жалкой попыткой определить неопределяемое.
В наших глазах Микеланджело гений, хотя по собственному его определению он всего лишь страстный искатель красоты и правды, сокрушаемый неимоверностью собственных замыслов.
Нечего сказать, верные друзья эти флорентийцы! — возмущался новый фаворит короля Франции, министр финансов Флоримон Робертэ.— Сделали «Давида» для герцога де Рогана, а как только он пал, решили оставить статую у себя!
Тогда флорентийские послы поспешили заткнуть рот новому любимцу Людовика XII, уговорив Синьорию подарить ему бронзового «Давида».
Так, в 1508 году статуя Микеланджело была отправлена морем отправлена во Францию. Робертэ учтиво поблагодарил Флорентийскую республику за драгоценный дар и намекнув, что в случае войны с Пизой Флоренция всегда может рассчитывать на благожелательную позицию франции.
Статую он поместил в своем замке Бюри. Дальнейшие следы ее затерялись в XVII веке.
Но «Мадонна Брюгге» сохранилась, и это одна из самых красивых мадонн Микеланджело.
Отрешенный, устремленный в пространство взгляд матери, как бы предчувствующей трагическую судьбу сына, неподвижность ее лица создают впечатление одиночества и несказанной печали. Иначе изображен младенец. Круглоголовый курчавый мальчуган, слегка насупившись, нежно прильнул к матери, примостившись между ее колен, эта детская безмятежность как бы подчеркивает безмерность будущего материнского горя.

Мадонна Питти. 1504
Мадонна Питти. 1504

С тондо для Таддео Таддеи, сделанного несколько позднее, начинается серия работ Микеланджело, которые отдельные исследователи относят к незаконченным, между тем как они вполне соответствуют намерениям самого скульптора.
Это мраморное тондо было куплено англичанами в 1823 году и хранится в Лондонской королевской академии.
Тондо Бартоломео Питти, ныне хранящееся в Национальном музее во Флоренции, подтверждает этот принцип.
Флорентийский торговец предпочел картину; тяжко вздыхая, он отсчитал еще семьдесят дукатов, заплатив таким образом вдвое больше той суммы, которую сначала запросил с него Микеланджело.
Однако столь трогательное единение между папой и художником длилось недолго. Расположение Юлия II к Микеланджело вызвало всеобщую зависть, особенно у Браманте. А мы не хотим лишаться вашего святейшества прежде отмеренного небесами времени. Микеланджело великий художник, и грех было бы его потерять. Почему бы ему не поработать в живописи?
Капля долбит камень, и суеверие возобладало. Энтузиазм папы начал заметно остывать.
Гонцы Юлия II не заставили себя ждать. Едва Микеланджело поднялся после короткого сна, как на постоялый двор въехало пять всадников.
— Здесь мессер Микеланджело, флорентийский скульптор?
— Он прибыл сегодня ночью,— ответил хозяин.
— Позовите его,— приказал тот, который казался старшим.
Когда Микеланджело вышел, старший сказал:
— Мессер, у меня приказ его святейшества вернуть вас в Рим.
— Не поеду,— ответил Буонарроти.— Я гражданин Флоренции, а тут мы на ее земле.
Хозяин, которому имя Микеланджело живо напомнило Гиганта на площади Синьории, кликнул своих слуг. Вооружившись чем попало: кто вертелом, кто каминными щипцами, а кто кочергой, они обступили папских посланцев.
— Вот мои земляки,— продолжал Микеланджело, — они скажут, что папские стражники не имеют права арестовывать на территории республики флорентийского гражданина. И если вы только притронетесь ко мне…
Микеланджело прочел грозную папскую записку: «По прочтении сего под страхом моей немилости немедленно возвращайтесь в Рим».
— Вот папская грамота, в которой Юлий II просит Флорентийскую республику отправить тебя как можно скорее в Рим,— сказал Пьеро Содери- ни, протягивая Микеланджело бумагу.
— Я не поеду,— ответил Буонарроти.
— Тогда оставайся,— согласился Содерини.— Ты еще должен написать фреску , вон стена, которая тебя ждет.
И сделал он это более подробно, чем в записке, посланной из Поджибонси. Через две недели после бегства он написал своему другу Джулиано да Сангалло:
Но папа Юлий не смирился, и после первой грамоты, оставшейся без ответа, прислал вторую, в более резком тоне. Пьеро Содерини вынужден был схитрить. Он ответил, что Микеланджело очень напуган и ни за что не возвратится, не получив должных гарантий. «С ним. — писал Содерини,— надо действовать лаской, ибо в противном случае он уедет куда-нибудь, как делал это уже дважды».

Умирающий раб. Около 1513.
Умирающий раб. Около 1513.

Тем временем Микеланджело, продолжая работу над картоном, размышлял о нанесенной ему обиде, вел воображаемый спор с папой. И тут случилось непредвиденное: вместо того, чтобы пользоваться обычными красками, он начал писать маслом, и краска, не высыхавшая с должной быстротой, стекала вниз, уничтожая изображенное.
А тем временем третья, еще более грозная грамота Юлия II не на шутку встревожила правительство Флоренции, и озабоченный гонфалоньер вызвал к себе Микеланджело.
— Так дальше продолжаться не может,— сказал он.— Папа мечет громы и молнии. Ты и так осмелился на такое, чего и король Франции не посмел бы сделать. Больше не заставляй себя просить. Собирайся и поезжай!
— Ни за что!
— Ты поедешь, Микеланджело! Мы не можем рисковать спокойствием нашей республики. Уж не прикажешь ли нам начать войну из-за тебя?
— Тогда я поеду к турецкому султану, который меня звал.
Микеланджело, несколько успокоенный, начал готовиться к отъезду. То было в первых числах сентября 1506 года, и папа уже выступил из Рима во главе своих войск против Перуджи.
Взяв Перуджу, папа двинулся на Болонью, в которую торжественно вступил 11 ноября 1506 года.
С рекомендательными письмами от одного знакомого кардинала и самого Содерини Микеланджело выехал в Болонью. Гонфалоньер снабдил его также письмом к кардиналу Содерини, своему брату. Впрочем, письмо это лишь формально адресовалось кардиналу, на самом деле оно было предназначено для самого папы.
Таким хитроумным маневром Содерини старался отвести возможный гнев Юлия II.
В конце ноября Микеланджело приехал в Болонью. Прежде чем явиться к папе, он отправился в собор Сан-Петронио отстоять мессу. Несколько папских челядинцев, случайно оказавшихся в церкви, узнали Микеланджело и уговорили его, не мешкая, явиться во Дворец Шестнадцати. Юлий II восседал за столом в обществе нескольких кардиналов.
— Святой отец, умоляю, простите мне мою вину. Я погорячился, не мог смириться с тем, что меня выгнали из вашего дома.
Папа не спускал пронизывающего взгляда с коленопреклоненного художника.
— Простите его, ваше святейшество,— вступился за Микеланджело один из прелатов, посланных кардиналом Содерини,— он совершил это по невежеству. Все художники таковы, когда дело не касается их искусства.
— Что за чепуху ты несешь! — загремел папа.— Ты оскорбляешь его больше чем мы! Сам ты невежда! Вон отсюда!
Перепуганный прелат окаменел от страха и не в силах был двинуться с места. Тогда папа приказал слугам вытолкать его за дверь.
Излив таким образом свою ярость, Юлий II велел Микеланджело приблизиться, простил его, благословил, поднял и приказал не отлучаться из Болоньи впредь до особого распоряжения.
Наконец гений Микеланджело смог раскрыться в полной мере. Он превзошел не только все ожидания папы, но и свои собственные.

Рафаэль. Автопортрет. 1506.
Рафаэль. Автопортрет. 1506.

Интриги Браманте привели к созданию шедевра, равного которому история фресковой живописи еще не знала. В величайшем скульпторе своего времени вдруг открылся величайший живописец века.
Проследим, однако, за основными этапами этого замечательного подвига с того момента, когда папа убедил Микеланджело подняться на леса, и до того, как он с них спустился под угрозой вспыльчивого Юлия II быть оттуда сброшенным.
— Святой отец, повторяю вам, что это не мое призвание и что я мало имел дело с красками.
— А я тебе говорю, что ты это сделаешь, и сделаешь хорошо.
— Но ведь я скульптор, святой отец. Поручите роспись Рафаэлю. У этого молодого человека великий талант. Говорят, что во Флоренции и Перудже он уже прославился своими картинами.
— Ты распишешь свод капеллы, Микеланджело, если только не захочешь снова навлечь на себя мою немилость.
— Не твоя забота. Об этом подумаем после. А сейчас иначе нельзя.
— Нет можно! И если ты этого не знаешь, я тебя научу.
И он обратился с письмом к своему другу и соученику, верному Граначчи.
Пословица говорит, что друзья познаются в беде. Граначчи немедленно собрал нескольких художников, знакомых с техникой фресковой живописи, а Микеланджело положил им до конца испытательного срока по двадцать дукатов на человека.
Все они были художниками, кто более, кто менее известными во Флоренции. Бросив начатые работы, рискуя, к слову сказать, вызвать гнев заказчиков, они поспешили на призыв Микеланджело. Граначчи, Буджар- дини и Якопо Торни были известны Микеланджело со времен Гирландайо и Лоренцо Великолепного. Одним словом, все это были старые знакомцы за исключением самого молодого и самого преданного из всех Бастиано да Сангалло, работавшего раньше с Перуджино, племянника архитектора Джулиано да Сангалло. Когда Бастиано да Сангалло впервые увидел картон битвы при Кашине, который Бенвенуто Челлини назвал «школой жизни», он стал для него путеводной звездой.
Оставшись совершенно один, даже без помощника для растирания красок, Микеланджело приступил к росписи гигантского потолка, начав все сначала.

Рельеф Битва кентавров. Около 1492
Рельеф Битва кентавров. Около 1492

Полюбуемся сначала общей живописной конструкцией свода и уже потом братим внимание на отдельные детали. Если он получал письма, то читал их, запрокинув голову, ибо отвык держать ее прямо.
А письма были сварливые, от отца и братьев, возвращающие его к повседневным заботам и мелочам.
Одиночество Микеланджело было намеренным.
Но Пьетро заболел лихорадкой, а после выздоровления вернулся к своей семье.
А из Флоренции поступали вести все более тревожные. Избалованный Джовансимоне превратился в домашнего деспота и тиранил старого Лодовико. Я не хочу сказать, что ты плохой человек, но поведение твое перестает мне нравиться…
Юлий II все чаще подымался на мостки взглянуть на работу Микеланджело.
Пока два величайших художника Возрождения состязались в Риме на поприще изящных искусств, дела Флорентийской республики складывались трагически, и грустные вести оттуда еще больше усугубляли мрачное душевное состояние Микеланджело.
Антифранцузская лига, собравшаяся в Мантуе, решила объявить войну Флоренции, и по ее решению дон Раймондо Кардона, вице-король Неаполя, вступил в Тоскану во главе испанских войск.
Тогда-то и произошла печально знаменитая резня в Прато. На глазах у папского легата за одну только ночь было вырезано пять тысяч человек, а святотатствам и всякого рода насилиям не было числа; «огню и мечу предали весь Прато,— отмечал хронист,— сжигали и разрушали дома, церкви, мужские и женские монастыри, убивали и чинили всякие другие насилия, невзирая на пол, возраст и звание…»
Известие об этом ошеломило жителей Флоренции.
Дворец Синьории был захвачен, все республиканские постановления отменены, а вновь созданное правительство состояло из самых ярых приверженцев Медичи.
Микеланджело писал своим родичам из Рима.
В конце того же бурного 1512 года семья Микеланджело была окончательно прощена.

Статуя Рахили, олицетворяющей «Жизнь созерцательную», на гробнице Юлия II.
Статуя Рахили, олицетворяющей «Жизнь созерцательную», на гробнице Юлия II.

Микеланджело потребовал из Флоренции нескольких помощников, имея на этот раз средства для вознаграждения. Почти наверняка он не раз побывал в Карраре, чтобы отобрать необходимый мрамор для нового варианта гробницы.
Вскоре после смерти Юлия II папой был избран Джованни Медичи, принявший имя Льва X. Известие об этом, рассказывают очевидцы, дошло до Флоренции «воздушным путем», то есть с помощью костров, разводившихся на замковых башнях,— только чудом удалось избежать пожаров.
Новый первосвященник, которому исполнилось всего тридцать семь лет, был толстый, улыбчивый, с физиономией простоватой, но не глупой, благодушный по природе, благорасположенный к людям, а к Микеланджело и вообще ко всем флорентийцам в особенности.
Лев X сразу же назначил архиепископом Флоренции своего двоюродного брата Джулио Медичи, вызвал изгнанного Пьера Содерини и уговорил Синьорию освободить всех политических заключенных, среди них Макиавелли.
Первые годы своего папства Лев X не мешал Микеланджело работать над гробницей своего предшественника. Возможно, что как раз в 1513 году Микеланджело сделал своих «пленников», которые ныне находятся в Лувре, и даже начал «Моисея».
Осенью 1515 года, проездом в Болонью, куда он направлялся для встречи с новым королем Франции Франциском I, Лев X остановился во Флоренции, где ему был оказан подобающий прием. Посетив прах отца в церкви Сан- Лоренцо, он решил устроить конкурс лучших художников по разработке проекта фасада. Приглашены были Баччо д’Аньоло, Джулиано да Сангалло, Андреа и Якопо Сансовино и Рафаэль, с которым папа Лев X не расставался. Участвовал в этом состязании и Микеланджело. Он его и выиграл.

Капелла Медичи. Гробница Джулиано Медичи. 1526 — 1533.
Капелла Медичи. Гробница Джулиано Медичи. 1526 — 1533.

Год спустя папа вызвал Микеланджело в Рим. Это было в середине зимы, когда скульптор находился в Карраре, где снял домик, чтобы непосредственно руководить добычей мрамора для гробницы Юлия II.
— Дорогой Микеланджело,— сказал ему Лев X,— я бы хотел, чтобы в твоем проекте фасада нашлось место для десяти статуй: четырех внизу, четырех над ними и двух еще выше. Те, что внизу, должны изображать святых Лаврентия, Иоанна Крестителя, Петра и Павла, распространяющих истину и принявших за это муку, над ними пусть расположатся евангелисты Лука, Иоанн, Матфей и Марк, которые явили истину в слове, а те, что на самом верху, будут наши домашние святые — Козьма и Дамиан. И сделай их так, чтобы была понятна их причастность к врачебному искусству. Набросай проект и приходи.
Две недели спустя художник представил папе новый проект. При этом присутствовал кардинал Джулио, и оба священнослужителя высказали Микеланджело свое живейшее удовольствие.
Теперь отправляйся в Каррару за мрамором, но сперва сделай мне деревянную модель.
— Святой отец,— ответил Буонарроти,— я только недавно обновил договор с Пуччи и с кардиналом делла Ровере на гробницу папы Юлия II, и этот договор запрещает мне браться за какие-нибудь серьезные работы до ее окончания.
— Это не твоя забота, с ними мы договоримся полюбовно. Фасад Сан- Лоренцо оставь Баччо д’Аньоло, а сам думай только о статуях, которые должны быть сделаны именно тобой. А когда будешь во Флоренции, то наверняка сумеешь найти время, чтобы изваять одну-две статуи и для гробницы.
Теперь Микеланджело уже по горькому опыту знал, как опасно спорить с верховным пастырем. И потому скрепя сердце поклонился.
Огорчение его было искренним.

Рафаэль. Афинская школа. 1510—1511. Фреска одного из залов Ватиканского дворца в Риме.
Рафаэль. Афинская школа. 1510—1511. Фреска одного из залов Ватиканского дворца в Риме.

Он любил старого гневливого Юлия II. который платил ему такой же привязанностью.
Теперь ему хотелось заплатить покойному папе свой долг — сделать гробницу, достойную грозного величия того, кто ее задумал и пожелал воздвигнуть. И вот именно тогда. мрамор был уже под рукой и он мог всецело отдаться работе, приходилось снова возвращаться в Каррару.
Микеланджело заплакал. В старости он в этом признался своему ученику и биографу Кондиви, записавшему: «И, рыдая, он оставил гробницу и отправился во Флоренцию».
Когда в 1513 году Лев X занял престол святого Петра, казна была пуста. Длительные войны, расходы на наемников, оплачиваемые союзы в сочетании с прирожденной расточительностью его предшественника, не жалевшего денег на грандиозные проекты, в том числе на строительство собора святого Петра, разорили папские финансы. Папа Лев X оказался перед необходимостью изыскивать новые источники, и он придумал отличное средство «получать деньги прямо с неба». Это «чудо» должно было свершиться путем продажи индульгенций, то есть «отпущения грехов».
Две буллы, изданные в октябре 1517 года, предусматривали отпущение любого греха тем, кто совершил одно из перечисленных в них богоугодных дел или внес — если не смог сам прибыть в Рим — определенную сумму денег на завершение строительства собора святого Петра.
Индульгенции предусматривались также для душ, находящихся в чистилище, иными словами, верующие могли с помощью денежных пожертвований вызволять оттуда души своих умерших родственников.
П родажа индульгенций с особым тщанием была налажена в германских землях, откуда римская курия ждала больших поступлений. Архиепископ Майнцский поручил это дело монахам доминиканского ордена. Знаменитый банк Фуггеров, который имел отделения почти во всех германских городах, принял участие в распространении индульгенций. В каждой его конторе были специальные окошечки, в которых за наличные деньги выдавались соответствующие удостоверения с печатью и подписью.

Пьетта
Пьетта

Для людей разных сословий была установлена твердая такса за отпущение тех или иных грехов.
Предприятие это, подготовленное с великим усердием и размахом, население встретило глухим ропотом, а часть духовенства даже с открытым недовольством.
Выразителем всеобщего возмущения стал молодой монах-августинец, преподававший философию и теологию* в университете в Виттенберге. Он написал девяносто пять тезисов против торговли индульгенциями и в 1517 году, в канун праздника Всех святых, прибил их к дверям замковой церкви. Монаха звали Мартином Лютером.
Землетрясение не произвело бы большего впечатления. Всколыхнулась вся Германия. Тезисы Лютера передавались из рук в руки. Напрасно один доминиканский монах, приняв вызов, ответил мятежному августинцу ста десятью тезисами. Народ был на стороне Лютера. Того Лютера, который, не порвав еще с католицизмом, послал папе свои тезисы, где. между прочим, утверждал: «…кто отказывает бедным в подаянии и покупает индульгенции, накликает на себя немилость Божью». Заключал он так: «…простершись у ног твоего святейшества, отдаюсь тебе со всем, что у меня есть и что собой представляю. Воскреси, убей, призови к себе, одобри, осуди — как тебе заблагорассудится. Я признаю в твоем голосе голос Христа, который в тебе при утствует и через тебя говорит». Льву X доложили об этих жарких спорах, он зевнул и воскликнул:
— Ах. какая чепуха! Это просто монахи повздорили!
И он имел основание так думать, потому что всевозможные богословские диспуты были тогда обычным явлением.
Он не понял или не хотел понять, что в отличие от схоластических споров, происходивших в монастырских или университетских стенах, нынешний диспут вышел на улицу. Тезисы Лютера, живо затрагивающие общие интересы, вызвали бурную реакцию населения. К богословскому спору примешались проблемы экономического, политического и социального характера. Спор об индульгенциях перерос в восстание, вспыхнувшее в Германии.
Не на шутку обеспокоенный Лев X обрушил на Лютера буллу об отлучении. Монах ответил сожжением этой буллы на костре на городской площади (1 520).

Собор св. Петра в Риме. Общий вид. 1546—1593.
Собор св. Петра в Риме. Общий вид. 1546—1593.

Микеланджело, в отличие от Рафаэля, с которым папа делился своими невзгодами, ничего не знал о столь драматичном развитии событий. Однажды, например, Микеланджело был заподозрен в личной корысти в связи с тем, что предпочел брать мрамор в независимой Карраре, а не в подчиненной Флоренции Пьетрасанте. Резкое, не терпящее возражений письмо кардинала Джулио Медичи (будущего папы Климента VII) предписывало Микеланджело от имени папы Льва X отказаться от Каррары. Микеланджело подчинился.
Зная, что его письма тотчас доходят до папских ушей, Микеланджело частенько писал своему влиятельному другу Доменико Буонинсеньи о том, что должно было возвысить его в глазах Льва X.
Много лет назад, когда Микеланджело впервые приехал в Рим, кардинал Риарио, показав ему свое собрание статуй, спросил: хватит ли у него духу сделать что-либо подобное. На этот вопрос Микеланджело ответил, создав свои бессмертные творения.
Себастьяно дель Пьомбо, ревниво относившийся к Рафаэлю, не замедлил сообщить об этом Микеланджело, приправив свое сообщение ядовитыми замечаниями в адрес счастливого соперника.
Рим стал для Микеланджело чем-то далеким и недостижимым. Он начал усиленно переписываться и с друзьями, и с врагами, получая в ответ иногда ободряющие, иногда и весьма резкие послания. Так, например, Якопо Сансовино написал ему однажды: «…черт бы вас побрал за то, что вы никогда ни о ком доброго слова не скажете). В эту тяжелую для себя пору Микеланджело снова обратился к поэзии.
Из Рима тем временем пришло известие о смерти Рафаэля. Он умер в страстную пятницу 1520 года, точно в день своего рождения, в возрасте тридцати семи лет. Говорят, что папа был безутешен. Он оплакивал его больше, чем брата или сына.

Лоренцо Великолепный с фрески Джорджо Вазари.
Лоренцо Великолепный с фрески Джорджо Вазари.

А через год снова траур — умер папа Лев X.
Лишь отдельные и самые стойкие «плаксы», скрывающиеся в тени после смерти Савонаролы, с содроганием вспоминали странное пророчество монаха, который, находясь под следствием, на требование уточнить, «когда именно произойдут во Флоренции обещанные им жуткие потрясения», ответил: «Во времена папы по имени Климент».
Буонарроти то и дело обращается к друзьям и к самому папе с отчаянными письмами, в которых жалуется, что «…вынужден бороться с нищетой». К тому же его постоянно преследуют зависть и ревность римских художников, интриги папских придворных, угнетает неблагодарность собственных помощников.
«Выброси из головы эти печальные бредни, почерпнутые у тех, кто желает тебе зла и кто пытается отвратить тебя от этой работы и по зависти к твоей славе и благоденствию заставить тебя вообще бросить начатое… » — велит передать художнику Климент VII.
Пророчество Савонаролы сбывалось. Над Флоренцией сгущались апокалипсические тучи.
Лавируя между Франциском I и Карлом V, он бросался в объятия то одного, то другого, и всегда невпопад, всегда проигрывая.
В 1527 году Рим был разграблен войсками императора Карла V, а Климент VII оказался в заточении в замке св. Ангела.
Известие об этом пришло во Флоренцию, и в городе начались волнения. Флоренцией управлял тогда пятнадцатилетний юнец Ипполито Медичи, сын Джулиано, герцога Немурского, и вместе с ним во дворце Медичи на виа Ларга находился еще один отрок — Алессандро Медичи.
Понятно, что они были сразу же выдворены из города, который, воспользовавшись папскими бедами, вновь поспешил восстановить республиканские учреждения. Флоренция готовилась к обороне, отлично понимая, что едва произойдет очередное примирение между папой и императором, как имперские войска нападут на город. Нужно было срочно его укрепить, для чего требовался опытный архитектор.
С 1528 года Микеланджело принимал деятельное участие в укреплении города, а в 1529 году он назначается «верховным заведующим» укреплениями города.
Теперь Микеланджело подымался с первыми лучами солнца и отправлялся инспектировать работы.Микеланджело предложил «срезать» башни во избежание обвалов при артиллерийском обстреле и укрепить колокольню церкви Сан- Миньято, на которой была установлена бомбарда.

Плафон Сикстинской капеллы. Пророк Захария. Деталь.
Плафон Сикстинской капеллы. Пророк Захария. Деталь.

Решено было также очистить пространство вокруг города. Виллы и монастыри, церкви, замки и просто жилые дома за городскими воротами сносились, чтобы не дать укрытия врагу. В Ферраре Микеланджело был принят с почетом, и герцог лично показал ему всю систему укреплений, почитавшихся тогда чудом фортификационного искусства.
Польщенный Микеланджело обещал уплатить этот выкуп и вернулся во Флоренцию.
Пока он отсутствовал, Каппони был заменен новым гонфалоньером — Франческо Кардуччи. Вновь занимаясь оборонительными сооружениями, Микеланджело обратил внимание на несколько странное, на его взгляд, поведение Малатеста Бальони и заподозрил в нем предателя. С этим предположением он отправился к гонфалоньеру.
— Разумеется, Микеланджело великий скульптор, но мне сдается, что он слишком подозрителен и пуглив,— заявил на людях Франческо Кардуччи.
Буонарроти продолжал руководить строительством укреплений у ворот Сан-Никколо. Но однажды утром к нему вдруг подошел какой-то неизвестный и стал нашептывать всякие ужасы.
Каковы же были истинные причины этого внезапного отъезда Буонарроти?
Происки врагов, которые желали отстранить его от участия в строительстве оборонительных сооружений? А может быть, и в самом деле на него подействовало внушение неизвестного посетителя? Звали его обратно домой и флорентийские друзья. И в ноябре 1529 года Микеланджело вернулся.
Обложенная со всех сторон, страдающая от голода и чумы, немилосердно сеявшей смерть, Флоренция готовилась к последнему отчаянному отпору.
Климент VII, помирившийся с Карлом V, отверг все требования флорентийцев сохранить республиканские институты.
Испанские войска Карла V, расположившись на окрестных холмах, держали город под постоянным артиллерийским огнем.
«Молодежь,— рассказывает Бенедетто Варки в своей «Флорентийской истории»,— решила не прерывать старинного обычая играть в мяч на ежегодных карнавалах. А чтобы еще пуще досадить врагу, они играли на площади перед церковью Санта-Кроче в ярких костюмах: двадцать пять человек в белых и двадцать пять в зеленых. И чтобы враг не только слышал их, но и видел, они поместили часть музыкантов с трубами и другими инструментами на крыше церкви Санта-Кроче».
И все же весной 1530 года Флоренция была вынуждена начать переговоры, и 12 августа 1530 года город капитулировал. Несмотря на условия капитуляции, после вступления во Флоренцию войск папы Климента VII и Карла V в городе начался жестокий террор. Гибли лучшие сыны Флоренции, сторонники республики и противники правления Медичи. Микеланджело, опасаясь за свою жизнь, скрывался. Его дом на виа Моцца несколько раз подвергался обыску.
Но едва перекипела первая вспышка ярости, как от папы пришел приказ оставить скульптора в покое и дать ему возможность немедленно продолжать настое.

Библиотека Лауренциана. Вестибюль.
Библиотека Лауренциана. Вестибюль.

Микеланджело целиком отдался работам в капелле Медичи и на строительстве библиотеки Сан-Лоренцо (ныне библиотека Л аур енциана), в которой папа хотел поместить все кодексы и манускрипты, когда-то собранные Козимо Медичи, Лоренцо Великолепным и другими членами семьи Медичи.
Не забыл Микеланджело и своего долга перед герцогом Феррарским — Альфонсо д’Эсте. Еще во время осады города он начал для него картину, изображавшую Леду, которая обнимает лебедя,— сюжет для Микеланджело совершенно необычный. После снятия осады Флоренции Альфонсо д’Эсте, извещенный о том, что картина готова, прислал за ней своего придворного.
— И это все? — разочарованно воскликнул феррарец.
— А вы, простите, каким делом занимаетесь? — спросил его Микеланджело.
Феррарец, обиженный этим вопросом, который ставил под сомнение его благородное происхождение, парировал с иронией:
— Раз уж я во Флоренции, то каким делом, кроме торговли, я могу здесь заниматься?
— Ах так,— воскликнул Микеланджело.— Ну если вы торговец, то неудачную сделку вы заключили для своего хозяина. Вон из моего дома!
И выставил феррарца за дверь.
Немного отойдя от этой вспышки гнева, Микеланджело подарил картину своему ученику Антонио Мини. Потом «Леда» попала во Францию к Франциску I. Что с ней сталось дальше, мы не знаем.
Между тем наследники Юлия II продолжали требовать от Микеланджело отчета о выплаченных ему ранее суммах и торопить его с окончанием работы над гробницей. В роли посредника выступил Климент VII.
Он пригласил обе стороны в Рим, где было достигнуто соглашение, менее тягостное для скульптора.
— Однако за это, мой дорогой Микеланджело, ты должен будешь кое-что сделать…
— Я и так делаю капеллу Медичи в церкви Сан-Лоренцо, которую заказало мне ваше святейшество, и еще библиотеку Сан-Лоренцо.
— Нет, Микеланджело, я имею в виду совсем другую работу. Разве не ты расписал плафон Сикстинской капеллы? Так вот, в этой капелле есть большая стена над алтарем, которая ждет…
— Чего же она ждет, святой отец?
— Чтобы ты написал на ней день Страшного суда. Подумай хорошенько. Спешить тебе незачем. Мы еще вернемся к этому разговору.
На обратном пути во Флоренцию Микеланджело, как это он часто делал, остановился в Орвьето и долго разглядывал «Страшный суд» Луки Синьорелли, который он особенно ценил, любуясь фигурой спасенного, символизирующего торжество справедливости, и ангелами, возвещающими наступление судного часа.
А во Флоренции его ожидал старый Лодовико, которому осталось жить считанные дни.

Архитектурного ансамбля площади Капитолия в Риме, не дворец Сенаторов. 1538, около 1546 — около 1654.
Архитектурный ансамбль площади Капитолия в Риме, не дворец Сенаторов. 1538, около 1546 — около 1654.

Микеланджело ехал в Рим, чтобы продолжить работу над гробницей Юлия II и не выезжать оттуда, пока ее не окончит. Он вовремя покинул Флоренцию, где заносчивый герцог Алессандро Медичи, которому Микеланджело неизменно отказывал в его просьбах, выжидал лишь случая для мести.
Вместо того чтобы ехать прямиком по древней Кассиевой дороге, Микеланджело сделал крюк в Пешью и Пизу, а уж оттуда по Аврелиевой дороге 27 сентября 1534 года добрался до Рима. Город был в трауре — за два дня перед этим умер Климент VII.
— Удачно отделались,— говорил молодой Урбино.— Если б мы еще только выезжали, то уж точно бы отправились не сюда, а прямиком на тот свет! Теперь, после смерти дядюшки, Мавра ничего бы не остановило (Мавром прозвали племянника папы, флорентийского правителя Алессандро Медичи) .
Микеланджело вздохнул: возразить было нечего. С Климентом VII ушел из жизни его последний покровитель из дома Медичи.
Увы, великолепие Лоренцо Медичи навсегда угасло вместе с его сыном, Львом X, и племянником, Климентом VII.
Заказывая Микеланджело «Страшный суд», как заказал он когда-то Макиавелли «Историю Флоренции», племянник Лоренцо Великолепного с блеском завершил славную традицию своей семьи.
Как-то раз, когда Урбино устанавливал такую ванночку, явился посланный от папы: его святейшество Павел III желал видеть скульптора и требовал его немедленно к себе.
Алессандро Фарнезе, провозглашенный папой 5 ноября 1534 года и принявший имя Павла III, почти сразу же после восшествия на престол св. Петра призвал к себе Микеланджело. Скульптор рассказал ему о своих обязательствах перед герцогом Урбинским.
Скульптор вернулся домой мрачный. Да, этот папа, как и Джулиано делла Ровере (Юлий II), шутить не любит!
— А не удрать ли нам в Геную? — спросил он своего ученика.— Там живет епископ Алерии, мой добрый знакомый, да и Каррара под боком. А может быть, уехать во владения герцога Урбинского?
Павел III внимательно осмотрел рисунок и остался им очень доволен.
Там же, в мастерской, находилась почти законченная статуя Моисея.» Кто-то из свиты (кардинал Гонзага) заметил, что одной этой статуи хватит, чтобы почтить папу Юлия (то есть достаточно одной этой статуи для его гробницы).
В скором времени герцог Урбинский прислал Микеланджело письмо, в котором выражал согласие «…терпеливо ожидать окончания работы, которой его святейшеству было угодно занять вас».
За год Микеланджело сделал все картоны, построил с помощью Урбино прочные леса, тщательно подготовил стену и начал писать.
Так витиевато писал к Микеланджело известный в то время Пьетро Аретино. Зная, что мастер работает над огромной фреской «Страшного суда», он предлагал ему свое развитие темы.
Дверь не открыли даже ему. Тогда доктор перебрался из соседнего дома по карнизу к окну и через него проник в комнату Микеланджело. Он нашел скульптора в ужасном состоянии, с трудом разул его, тщательно обработал раны и не покидал Микеланджело до полного его выздоровления.
Два человека привлекали Микеланджело в Риме: молодой человек из семьи Кавальери и маркиза Пескарская.
Томмазо Кавальери представлялся Микеланджело воплощением классического идеала красоты.
Виттория Колонна внушала ему чувства более земные, подкрепленные к тому же совершенной духовной общностью.
Старый скульптор обращался к молодому Томмазо с изящными посланиями, по нескольку раз переделывая их, дабы придать им больше литературного, блеска и тем полнее выразить, как он писал, «свою огромную и даже безмерную любовь». Микеланджело охотно давал Кавальери уроки живописи, рисовал для него красивые головки, картоны на мифологические сюжеты, делал подробнейшие анатомические таблицы.

Давид. Деталь.
Давид. Деталь.

И Микеланджело вернулся в Рим (имеется в виду возвращение мастера в 1534 году). Они виделись в те немногие минуты отдыха, которые Микеланджело изредка позволял себе.
Виттории было сорок пять лет, когда она познакомилась с Микеланджело, ему уже около шестидесяти. Выйдя замуж за Ферранте д’Авалоса маркиза Пескара, она вскоре осталась вдовой, хотела постричься в монахини, но папа отговорил ее, разрешив жить в монастыре без пострига. Она выбрала монастырь Сан- Сильвестре в Витербо, где и поселилась, прославившись и как поэтесса, и как женщина высочайших нравственных качеств.
В ту пору, когда набирало силу протестантство, Виттория Колонна собирала вокруг себя умы, проникнутые религиозно-реформаторскими настроениями, и покровительствовала тем, кто решался проявлять свое несогласие с католицизмом.
Микеланджело участвовал во встречах этого дружеского кружка. Он был хорошо осведомлен о сути разногласий между Лютером и официальной католической церковью и находил в словах Мартина Лютера отзвук проповедей Савонаролы.
П авел III не мог допустить, чтобы люди столь глубокой веры и образцового поведения, каковыми были друзья маркизы Пескарской, превратились из просто симпатизирующих Лютеру в явных протестантов, и поспешил сделать наиболее авторитетных из них, например Садолето, членами специальной «Коллегии по обновлению церкви».
Вскоре кружок Виттории Колонна окончательно распался.
Ее верными друзьями и единомышленниками остались кардинал Реджи- нальдо Поле — ее духовный пастырь — и Микеланджело.
Благодаря Виттории Колонна Буонарроти вновь обратился к поэзии.
В его стихах чувствовалось сильное влияние Петрарки, они изобиловали причудливыми метафорами и гиперболами. В них Микеланджело часто сравнивал маркизу Пескарскую с девой Марией.
Для Виттории Колонна он создал рисунки: «Распятие», «Пьету», «Христос и Самаритянка» — вещи, по свидетельству биографов, замечательные*. Виттория отвечала ему горячей привязанностью, дарила свои стихи и писала теплые дружеские письма.
Вот одно из них.
Екатерины, не отстаивать вместе с монастырскими сестрами положенных служб, а вам придется оставить капеллу св. Павла* и прекратить сладостный разговор с вашей живописью… и таким образом я буду повинна перед христовыми женами (т. е. монахинями. — Ред.) — а вы — перед христовым викарием (т. е. перед римским папой.— Ред.)».
В кругу друзей Микеланджело говорил обычно вполне искренне. Так, обращаясь к своей приятельнице, он однажды сказал:
— Его святейшество иногда надоедает мне своими настойчивыми вопросами, почему я не прихожу к нему чаще.
Закончив «Страшный суд», Микеланджело вновь вернулся к работе над фигурами для гробницы Юлия II.
Однако Павел III мыслил иначе. Он вновь послал за Микеланджело и поручил ему роспись капеллы Паолина в Ватикане, постройку которой Антонио да Сангалло только что закончил.
Едва начав работу над первой фреской в капелле Паолина, скульптор понял, что и новый льготный договор с герцогом Урбинским о гробнице Юлия II будет для него непосильным. Возраст уже не позволял ему брать на себя рискованные обязательства.
Микеланджело отдал тысячу четыреста скудо, чтобы расплатиться с теми, кто работал и будет работать над гробницей, то есть своему помощнику Урбино, Рафаэлло да Монтелупо и Джованни Маркези. Так, 22 августа 1542 года почти разрешилась наконец затянувшаяся история гробницы папы Джулиано делла Ровере.
Он должен был наблюдать за сооружением гробницы Юлия II в Сан-Пьетро-ин-Винколи, продолжал заниматься строительством — также по желанию папы — городских укреплений и дворца Фарнезе, вместе с Томмазо Кавальери разрабатывал проект благоустройства площади Капитолия. И еще — словно всего перечисленного было мало — его назначили архитектором собора св. Петра.
Во фресках капеллы Паолина чувствуется усталость мастера, но, несмотря на это, и в них мы видим гениальность их создателя.
Он часто был вынужден прерывать работу, чтобы перевести дух и набраться сил для ее продолжения. Этими вынужденными перерывами охотно пользовались друзья, чтобы его посетить.

Однажды вечером Джаннотти и Микеланджело, спускаясь с Капитолийского холма, повстречали Риччо и Петрео и пошли дальше вчетвером. По дороге они завели разговор о Данте. Всем было интересно узнать мнение Микеланджело о творчестве великого поэта, поскольку Буонарроти считался прекрасным знатоком Данте. Ведь тогда вы всецело завладеете мной. В другой раз друзья поспорили о том, почему Данте поместил Брута и Кассия, как самых страшных преступников, в пасти Люцифера* вместе с Иудой Искариотским, хотя те боролись за республику против тирана.
При этом разговоре присутствовал молодой кардинал Никколо Ридольфи, внук Лоренцо Великолепного, сын одной из его дочерей, нежной Контес- сины.
«Ваше преосвященство,— сказал Донато Джаннотти,— закажите Микеланджело бюст Брута.
Во Флоренции жили два младших брата Микеланджело: Джовансимоне и Сиджисмондо, а также молодой Лионардо — сын скончавшегося брата Буонаррото — и его сестра Франческа, вышедшая замуж за Микеле Гвиччардини.
Состояние его было столь тяжелым, что римские друзья сочли долгом известить флорентийских родственников. И Лионардо тотчас поспешил на зов. Когда же кризис миновал, Микеланджело и написал племяннику вышеприведенное сердитое письмо.
Сегодня кажется маловероятным, что Микеланджело раздавал вино высокопоставленным знакомым, включая самого папу Павла III. Однако в те времена, когда деревня была разорена бесконечными войнами, вино ценилось высоко и было неплохим подарком даже для папы.
Микеланджело был не просто знаменит, он умел заставить слушаться себя даже издалека.
И поныне во Флоренции существует церквушка Весково ди Сан-Мартино, иначе еще называемая церковь Стыдливых бедняков.
Однажды племянник прислал Микеланджело груш и сыру. Груши дошли, но сыр соблазнил возницу, и он оставил его себе.
Здоровье, денежные дела, а также поиски жены для Лионардо — наиболее частые темы переписки Микеланджело с родными.
А потом вдруг обрушивается на племянника за отсутствие тепла в его письмах и даже уверяет, что бросил его письмо в огонь, так как не мог читать его без отвращения.
Тем не менее именно с Лионардо Микеланджело делился иногда своими невзгодами.
«Болезнь меня замучила. По ночам не сплю. По мнению врачей, у меня каменная болезнь…»
«Я тебе писал про свою каменную болезнь. Она, как могут подтвердить все, ею болевшие, очень мучительная, но.после того, как я начал пить особую воду, мне стало много легче».
Наконец Лионардо решает жениться на Кассандре Ридольфи — родственнице кардинала Никколо Ридольфи. сына Контессины. которая была дочерью Лоренцо Великолепного.
«Лионардо, из последнего твоего письма узнал я. что свой выбор ты остановил на Ридольфи… Поиски твои длились столь долго, что я уже устал об этом думать и даже не знаю, что тебе сказать… Шестьдесят лет пекусь я о делах нашего дома; теперь я уже стар и мне надо подумать о своих. Если хочешь — женись. Ведь женишься ты. а не я…»
Лионардо. из последнего письма я узнал, что теперь у тебя в доме жена, и что ты счастлив, и что она шлет мне привет… Мне хотелось бы, чтобы жена моего племянника была нарядной, но я до сих нор не могу этому способствовать, поскольку не было моего Урбино… Было бы хорошо подарить ей нитку дорогого жемчуга. Я начал искать ювелира, приятеля Урбино, и надеюсь найти его. но пока жене ничего не говори… Старайся жить, памятуя о том, что почему-то всегда оказывается больше вдов, чем вдовцов… »

Брут.
Брут.

Антонио да Сангалло Младший работал для кардинала Фарнезе. Свою работу он начинал еще под руководством Браманте, когда будущий Павел III поручил ему перестройку своего дворца на Кампо де’Фьори. Но, став папой (1 534), Фарнезе потребовал существенного изменения проекта, ибо рассудил, что папский дворец должен быть величественнее кардинальского.
Когда Сангалло в 1546 году умер, Микеланджело заканчивал после него палаццо Фарнезе и был назначен Аавлом III главным архитектором храма св. Петра.
«Не иначе как по внушению божьему»,— пишет Вазари.
Также ради спасения души Микеланджело написал над лестницей своего дома на Мачелло деи Корви скелет, несший под мышкой гроб, а ниже поместил стихи:
Вы явили миру разом: и душу, и тело, и разум;
А в темном этом гробу заключена только оболочка ваша.
Можно себе представить, сколь веселый вид имело жилище великого скульптора. Само название района — Бойня воронов — уже настраивало на тоскливый лад. Да и дом был, вероятно, темным и сырым, со всегда закрытыми ставнями… Словом, прямая противоположность тому, каким мы обычно представляем себе жилище художника.
Но Микеланджело никуда не переезжал. Даже став состоятельным, он не пожелал сменить этот дом на нечто более сносное. В нем он прожил более тридцати лет: со дня переселения в Рим и до самой смерти.
Скульптор стал крестным отцом первенца Урбино, которого нарекли Микеланджело.
Когда Урбино тяжело заболел, Микеланджело попросил своего племянника Лионардо отыскать какого-нибудь святого человека, дабы тот молился о его скорейшем выздоровлении, а сам не отходил от постели своего верного слуги и товарища.
Время не изгладило память об этой длительной привязанности: Микеланджело продолжал заботиться о вдове Урбино, которая, со своей стороны, постоянно обращалась к Микеланджело за помощью и советом, как к родному отцу.
Один за другим уходили друзья, оставляя Микеланджело к старости все в большем одиночестве. Кисть и резец становились все тяжелее для его дряхлеющих рук. Живопись и скульптура уступали место поэзии.
Начал он как подражатель. Это несомненно. И писал стихи не по внезапно сошедшему вдохновению, как это бывает у истинных поэтов, а потому, что писали их все. В то время это было модой. Во дворце на виа Ларга поэзия была культом. Но сам Микеланджело никогда не считал себя талантливым поэтом. Одним из таких, какими были (после Полициано) Бембо, Боярдо, Ариосто.
Поэтическими же образцами служили ему стихи Данте и Петрарки. Особенно поэзия Данте. Великого флорентийца и его «Божественную комедию» он боготворил, знал ее наизусть и, по мнению современников, был выдающимся ее толкователем.
Особенностью лирики Микеланджело было и то, что в ней, как и в живописи, отсутствует пейзаж, поэта интересует прежде всего человек, мысль, обрастающая поэтической плотью. Едва она высказана до конца, стихотворение для него окончено; пусть даже это будет сонет — он готов оборвать его на полуслове.
Стихи Микеланджело постигла несчастливая судьба. Он мечтал опубликовать их еще при жизни, сам их отобрал и большую часть переписал набело, но они были выпущены в свет его внучатым племянником лишь в 1623 году и к тому же с большими купюрами.
ЭНТУЗИАЗМ ТИБЕРИО
Молодой Тиберио Кальканьи был введен в дом на Мачелло деи Корви выходцами из Флоренции и по особой рекомендации банкира Франческо Бандини.
Это был сообразительный, способный юноша, который без труда снискал расположение Микеланджело. Старого художника было сравнительно легко растрогать: немного уважения, искренности, ума и скромности.
Скульптор терпеливо руководил работой своего юного соотечественника, доверял ему и проявлял снисходительность к его первым несовершенным опытам. После года прилежной работы Тиберио завоевал расположение маэстро и отвечал ему тем же.
— Антонио,— спросил однажды Кальканьи у слуги Микеланджело,— что это за куски мрамора валяются под лоджией?
— Это остатки «Положения во гроб», мессер Тиберио.
— «П оложения»? Руки Микеланджело?
— Теперь это принадлежит мне, мессер Тиберио. Маэстро подарил мне этот мрамор еще несколько лет назад, когда я был помощником бедного Урбино .
— Да что ты говоришь? А ну-ка, расскажи. Мне очень хочется услышать эту историю!
И Антонио рассказал, как около 1547 года Микеланджело начал обрабатывать кусок мрамора.
— Он должен был работать запоем, понимаете? Стоило ему остановиться, как здоровье его мигом ухудшалось. И наоборот, чем больше он трудился, тем лучше себя чувствовал. Но этот мрамор был невероятно твердым и с трудом поддавался обработке, хотя Микеланджело орудовал резцом лучше, чем три здоровенных парня разом. Не буду описывать, сколько огненных искр сыпалось при этом!
— Ну а дальше?
— А дальше случилось несчастье. Однажды в пылу работы он так ударил по локтю Мадонны, что отсек больше мрамора, чем требовалось. Правда, так думал только маэстро: другие бы этого не заметили. А группа была замечательной: мертвый Христос, поддерживаемый Мадонной, которой помогают Н икодим, или Иосиф Аримаф ейский, и М агдалина,— четыре фигуры, прекрасно собранные воедино. «Подарим ее какой-нибудь церкви, быть может, Санта-Мария Маджоре,— часто говаривал маэстро,— и постараемся сделать так, чтобы потом эта группа послужила мне надгробьем».
Тиберио с нетерпением ожидал конца этой истории.
— Но этот удар по локтю привел его в такую ярость,— продолжал Антонио,— что он схватил молоток и начал изо всех сил колотить по мрамору, приговаривая, что виной всему этот надоеда Урбино, который вечно путается у него под ногами. И тогда,— заключил Антонио,— я набрался храбрости и попросил его не разбивать эту группу, а подарить то, что осталось, мне. Теперь она моя.
— Ну, а поскольку из испорченной статуи ты ничего не сделаешь,— подхватил Тиберио,— лучше отдай ее мне, я восстановлю ее и подарю тебе снова.
Об этом забавном торге рассказали Микеланджело, и он, улыбнувшись, согласился. Тиберио перенес куски в виноградник, принадлежавший его покровителю Франческо Бандини, жившему возле Монте Кавалло, где работал также Даниэле да Вольтерра. Там он начал терпеливо собирать разбитую в куски микеланджеловскую группу.
Микеланджело часто наведывался туда, посмотреть, как работает его ученик. Иногда он давал ему советы и реставрацию в целом одобрил. И хотя эта восстановленная группа не соответствует первоначальному замыслу Буонарроти (фигура Магдалины целиком принадлежит Кальканьи), скульптура все же остается шедевром.
Неутомимый, не знающий отдыха, Микеланджело продолжал работать так же, как и всю свою долгую жизнь: он жил, чтобы работать, и работал, чтобы жить. Ночью, страдая бессонницей, он обрабатывал кусок мрамора, походивший на срезанный кусок колонны.
К голове он привязывал горящую свечу из козьего сала, чтобы не дымила, и в тишине делал свою последнюю «Пьету», самую безутешную из всех, что он создал. Это уже в полном смысле слова торжество смерти, более «мертвого» тела Микеланджело никогда еще не изображал.
Мать и сын — как бы одно тело, слитое смертью, их поддерживает лишь отчаянная надежда художника.
Стоял февраль. Дул холодный ветер, то и дело сменявшийся дождем.
В то утро Антонио не оседлал коня: надеялся, что в такую погоду Микеланджело останется дома. Но старый мастер уже спускался с лестницы в своем плаще, подбитом волчьим мехом.
— Поживее. Антонио! Чем только ты был занят до сих пор?
— Мессер Микеланджело, лучше бы вам сегодня не выезжать. Я ведь слышал, как вы всю ночь работали, верно, сильно устали.
— Пустое ты говоришь, Антонио. Что прикажешь мне делать, если нигде не нахожу я себе успокоения?
С помощью верного Антонио Микеланджело взобрался в седло и направился на строительство собора св. Петра.
А несколько дней спустя Диомеде Леони, который находился в доме на Мачелло деи Корви вместе с Кальканьи и пытался, как мог, помочь маэстро, известил Лионардо Буонарроти во Флоренции о тяжелой болезни скульптора.
«Когда он заболел,— писал Даниэле да Вольтерра к Вазари,— а это было в понедельник, на масленицу, он послал за мной, как поступал всегда, когда чувствовал себя плохо… Увидев меня, он сказал: «Даниэле, я совсем плох и очень тебя прошу, не оставляй меня». И он попросил меня написать его племяннику Лионардо, чтобы тот приехал, а мне сказал, чтобы я никуда не отлучался. Так я и сделал, хотя чувствовал себя плохо. Болезнь его длилась пять дней, два дня он провел, сидя у огня, а три — лежа в постели; скончался он в пятницу вечером, отойдя с миром… »
Произошло это 18 февраля 1564 года.
— Оставляю душу свою в руках божьих,— произнес он задыхающимся, но твердым голосом,— тело поручаю земле, а имущество родным. Друзья мои,— добавил он уже почти беззвучно,— а теперь почитайте мне из Евангелия о страстях Христовых…
Когда приехал Лионардо, прах его великого дяди уже перенесли в церковь Святых апостолов, а римский градоначальник уже составил в присутствии Даниэле и Томмазо Кавальери опись имущества покойного.
Внизу, в мастерской, нашли:
«начатую статую св. Петра, обтесанную вчерне и неоконченную, другую начатую статую с Христом й еще одной фигурой вверху, соединенными вместе («Пьета» Ронданини),
небольшую неоконченную статую Христа с крестом на плече».
В лоджии первого этажа:
«кузнечный горн с двумя маленькими мехами, бочку для зерна, немного дров».
В конюшне — «каурую лошадку с седлом и уздечкой».
Лионардо «немедленно распорядился, чтобы тело было перевезено во Флоренцию, согласно желанию самого Микеланджело, которое он высказывал неоднократно, будучи еще здоровым, и еще за два дня до своей смерти»,— писал Даниэле да Вольтерра к Вазари.
Племянник, прознав, что папа предложил похоронить Микеланджело в соборе св. Петра, и опасаясь навлечь неудовольствие герцога Козимо Медичи, желавшего похоронить Микеланджело во Флоренции, возымел рискованную мысль вступить в сговор с флорентийским послом о тайном вывозе тела.
11 марта тело «божественного Микеланджело» сгрузили вместе с другими тюками на дворе флорентийской таможни; а ночью, как контрабандный товар, пронесли в город.
Вот вы и дочитали книгу современного итальянского писателя Бруно Нардини о Микеланджело. И пусть не обманет и не испугает вас ее обидный конец. Собственно, точку-то вообще ставить нельзя, потому что творчество Микеланджело живо, оно неподвластно смерти…
Она и сооружена была коллективно, под руководством Джорджо Вазари. Флорентийский герцог почел необходимым выделить на это деньги. Скульптурный портрет Микеланджело для надгробия сделал Даниэле да Вольтерра…

Понравилась статья? Поделиться с друзьями:
Culture and art