Расписная мебель Руси

Расписная мебель Руси

Стремление человека украсить свою одежду, жилище, предметы домашнего обихода лежит в основе развития народного искусства. Со времен Киевской Руси и Древнего Новгорода известны причудливые орнаменты и диковинные сюжеты, вышедшие из-под резца, иглы, пера и кисти русских мастеров-умельцев.

В этих образах, созданных народной фантазией, отразилось представление людей о грозных силах природы, о растительном и животном мире, окружавшем человека, о злых и добрых богах, от которых, по верованиям древнего славянина, зависели жизнь и благополучие земледельца. С развитием ремесел, торговли и государственности в 16—17 столетиях сложились новые культурные и художественные центры страны: Москва, Ярославль, Великий Устюг, Сольвычегодск, Олонец, Вологда, Тверь. Время, войны, частые пожары в древних городах не щадили предметов старины. Особенно при этом страдали изделия из дерева, наиболее распространенные в быту русского человека. Они легко горят, разрушаются, поддаются гниению. При обилии лесов на Руси и при дешевизне дерева как поделочного материала изделия эти всегда недостаточно берегли и хранили. Поэтому деревянная утварь, посуда и мебель допетровской Руси почти отсутствуют в музеях нашей страны. Только случайно сохранившиеся единичные предметы могут дать нам представление о быте и прикладном искусстве далекого прошлого. Эти немые свидетели, как старинные книги, рассказывают потомкам о давно ушедших временах. Формы предметов, орнаменты, сюжетные композиции и техника обработки материала — вот многообразный язык их повествования. Часто небольшая деталь орнамента определяет время и район его происхождения, те влияния, которые испытывало искусство этих мест в различные периоды истории. Очень редко на предметах старины сохраняется имя мастера.
Русская расписная мебель, хранящаяся в музейных коллекциях, до сих пор мало известная широкому кругу исследователей, привлекает к себе внимание красочностью орнаментов, разнообразием сюжетных композиций, глубокими связями с истоками русской национальной культуры. В Москве, в Государственном Историческом музее, хранится одна из крупных коллекций русской расписной мебели, насчитывающая шестьдесят предметов различного бытового назначения.
Самые древние предметы коллекции музея датированы концом 17 века, самые поздние относятся к концу прошлого столетия. Публикация этих предметов введет в широкий круг исследований неизвестные до сих пор материалы по искусству и быту нашего народа.

Во второй половине 17 столетия роспись по дереву была одним из важнейших элементов русского декоративного искусства и имела большое значение во внутреннем убранстве жилых помещений. Многоцветность и пышный орнаментальный узор являлись основными ее чертами. Наряду с резьбой, позолотой и серебрением роспись украшала потолки, стены и самые разнообразные бытовые вещи: от мебели, сундуков, различной утвари и посуды до детских игрушек включительно. Те единичные предметы, которые находятся в музейных собраниях, относятся к дворцовой, боярской и церковно-монастырской среде. Сохранившиеся документы дают множество примеров пышной многоцветной росписи в убранстве этих помещений. О расписной мебели в быту посадских жителей и крестьянства прямых сведений у нас нет. Народные мотивы в прикладном искусстве этого периода дают возможность предположить, что в быту широких слоев населения города и деревни расписная мебель находила себе место так же, как и одежда из цветной узорной набойки, расписная посуда или вышивка. Косвенно это подтверждают материалы о городских торгах 17 века, в которых говорится о продаже большого количества расписных сундуков, ларцов и подголовков.
Сохранившиеся описания русской расписной мебели очень важны для нас потому, что те немногие предметы, которыми располагают музейные коллекции, не могут дать полного представления об этих интересных памятниках быта и народного искусства. Архивные материалы и литературные источники дополняют в какой-то мере имеющиеся у нас сведения и позволяют представить нам изделия, выходившие из рук русских мастеров. Как уже говорилось, большая часть описаний связана с дворцовыми заказами. Московский дом князя В. В. Голицына соперничал по своему убранству с кремлевскими теремами. В его покоях на фоне золотых кож и цветного сукна стояли расписные шкафы, столы, кровати, сочетаясь с предметами, привезенными из Европы и входившими в убранство домов просвещенной московской знати (зеркала, часы, клавикорды, органы). Очень интересны некоторые детали отделки интерьеров голицынского дома, отмеченные в этих описаниях. Так, например, в сенях со сводами, украшенными слюдой, и стенами, обитыми «англинским сукном красным», находилась «. . . кровать деревянная столярная . . писана золотом и разными красками». Одну из горниц украшал «. . . стол .. . круглый на четырех подножках, писан разными краски». В другой — стоял «. . . шкаф деревянный писаный . . .». В жилых покоях церковной знати расписная мебель тоже занимала почетное место.

Крупнейшим центром русского прикладного искусства 17 века была Оружейная палата Московского Кремля, сосредоточившая мастеров всех видов художественных ремесел со всех концов страны. Столяры изготовляли мебель и различные предметы из дерева. Резчики, токари, позолотчики, иконописцы и живописцы принимали участие в их окончательной отделке. Сохранились имена мастеров, выполнявших резные и токарные работы по дереву для Коломенского дворца в 1678 году: старец Арсений, Клим Михайлов, Давид Павлов, Андрей Иванов, Герасим Окулов и Федор Микулаев. Кроме того, упоминается Степан Зиновьев с учениками: Микиткой, Евсейкой, Ивашкой и Кузьмой, занимавшиеся резным делом, а также столярного дела мастера: Андрей Федоров, Яков Иванов, Осип Федоров, пожалованные за отличную работу в Коломенском «сукном амбурским» (т. е. гамбургским).
Двадцать восемь городов, торговых центров и монастырей севера, юга, востока, запада и центрального района средней полосы посылали для работ в столице иконописцев и живописцев различных специальностей и рангов, что говорит о распространении иконописного и живописного искусства повсеместно. Общение мастеров, вызванных из разных мест, не могло не оказать влияния на общий ход развития русского декоративного искусства в целом и роспись в частности. Пример Оружейной палаты знакомит нас с основными организационными вопросами и техническими приемами, принятыми в то время среди иконописцев.
До 1680-х годов все подобные работы, проводимые Оружейной палатой, были сосредоточены в иконной мастерской, возглавляемой Симоном Ушаковым. Кроме писания икон иконописцы выполняли самые разнообразные работы: расписывали мебель и различные бытовые предметы, чертили планы городов, делали рисунки по заказам Монетного двора, отдельных граверов, а также резчиков пряничных досок. Роспись на бытовых предметах выполнялась теми же красками, что и иконное письмо, то есть яичной темперой. Характер росписей на мебели и бытовых предметах более всего соответствовал работам травщиков, которые писали на иконах пейзажи, а также зверей, рыб и птиц. Способы и приемы травного письма имели свои исстари сложившиеся традиции. Судя по немногим сохранившимся памятникам, травщики расписывали мебель в той же незыблемой традиционной манере, в которой они писали пейзаж на иконах. Горы было принято писать «. . . вохрою с примесью других красок и пробеливать вохрою ж с белилами». Воду выполняли темной и светлой прозеленью. Волны разделывали длинными параллельными чертами, чернилами и синей краской, деревья — мутной зеленью, изображая их в несколько ярусов, с проглядывающими стволами или в виде гриба. Из животных, составлявших часть пейзажа, чаще всего встречались кони, львы, единороги, кентавры, символические орлы, птица Сирин и голуби. Солнце и луну всегда писали киноварью или золотом, изображая их в виде круга с человеческим ликом. Позолота, применявшаяся в росписи, на бытовых предметах производилась в то время двумя способами: «в проскребку» и «письмом твореным золотом». В первом случае необходимую часть предмета покрывали листовым золотом и писали по нему красками. После, в нужных местах, проскребали слой краски до золота «спицей», изображая облака, звезды, травы, детали одежды и зданий. Во втором — листовое золото растирали с определенным составом, разводили его и писали кистями, как обычными красками. Трудно сказать, какой способ золочения применялся для бытовых росписей. Вероятнее всего, второй, так как он был проще, а кроме того, известен ряд описаний, соответствующих этому виду золочения: «. . . подстолье писано по разным краскам золотом травы», «. . .шкатулка деревянная островерхая, по черной земле писана золотом да серебром».
Во второй половине 17 столетия в декоративно-прикладном искусстве все большее признание завоевывает масляная живопись, называвшаяся тогда «письмо из масла». В связи с этим, примерно в конце 1670-х — начале 1680-х годов, оружейной палате была организована новая мастерская, получившая название живописной палаты», ставшая центром нового вида искусства. Возглавил ее Иван Безмин — один из ведущих живописцев того времени. Под его руководством мастера и ученики выполняли различные работы — от монументальной и станковой живописи до росписи предметов быта. «. . . Живописец Иван Безмин золотил великому государю новую походную кровать…». «Иван Богданович Салтанов писал два знамени сотенных, да две столовые цки, да гусиные, куречьи и голубиные яйца золотил и по золоту писал цветными красками».

Таким образом, в русском декоративном искусстве конца 17 века украшение росписью стен, мебели и бытовых предметов выполнялось двумя приемами: техникой яичной темперы и масляной живописью.
Сохранились некоторые сведения об организации работ в иконной мастерской Симона Ушакова и в «живописной палате» Ивана Безмина. В то время труд художников обслуживался рядом подсобных профессий: левкасчиков, грунтовавших стены, доски, поверхность предметов; терщиков, растиравших краски; сусальных дел мастеров, бивших золотые листы, и «ярыжных», носивших воду для этих работ. Для особых заказов ведущие художники сами выполняли подготовительные работы. Так, в одной из записей говорится, что известный живописец Иван Богданович Салтанов сам левкасил под золото киот в хоромы царицы Натальи Кирилловны.
По документам и сохранившимся единичным памятникам удалось проследить шестнадцать видов орнаментальной и сюжетной росписи на мебели и бытовых предметах, выполненных живописцами конца 17 века. Чаще всего употреблявшийся мотив носил название «травное письмо». Он применялся как основной вид орнамента и как составная часть различных композиций в сочетании с образами животного мира, геральдики, библейских сюжетов, сказочных персонажей, аллегорических изображений. Птица Сирин являлась наиболее любимым сказочно-мифологическим образом. Ее изображали на досках столов, внутренних сторонах крышек сундуков, ларцов и подголовков. Среди сложных сюжетных композиций наиболее распространенными были тогда библейские сцены, притчи, аллегорические изображения времен года, а также веры, надежды и любви. В 1684 году мастера Оружейной палаты выполняли по дворцовым заказам четыре стола, предназначенные в хоромы царевны Татьяны Михайловын. На доске каждого из них приказано было написать двуглавого орла, а по сторонам его, в клеймах, аллегории весны, лета, осени, зимы. В это же время живописец Иван Салтанов расписывал для царя Федора Алексеевича две столовые доски. На одной он изобразил притчи мудрого царя Соломона, на другой — библейскую сцену: освобождение царя Константина из плена персов. Документы Оружейной палаты рассказывают также и о том, что в конце 17 века на досках столов было принято писать портреты царей и знатных людей государства. Оригиналом для подобных изображений, возможно, служил «Титулярник» — рукописная книга с шестьюдесятью портретами русских царей, восточных и западных правителей, богато орнаментированная узорами растительного характера.
В сведениях об отделке Коломенского дворца говорьще об одном виде росписи, входившей тогда в моду в Москве и носивнг»! название «роспись на китайское дело», то есть роспись в китайском стиле, которая к тому времени уже получила распространение в прикладном искусстве европейских стран. Кроме орнаментальной и сюжетной росписи в документах часто упоминается роспись под аспид. Аспидом в то время назывался мрамор темного цвета. На языке живописцев писать аспидом, аспидить, черепашить и мраморить означало писать под мрамор и под черепаху. Расписывать предметы под малахит называлось — делать под «зеленый аспид». Так, например, в 1675 году для царевича был сделан ящик аспидный зеленый, то есть раскрашенный под малахит. Аспидная роспись, выполненная масляными красками, больше удовлетворяла придворного заказчика, так как была «прежнего аспиду цветистее». Записи в документах рассказывают о предметах, утраченных для истории. Перейдем теперь к немногим сохранившимся памятникам расписной мебели. Коллекция Исторического музея не содержит вещей дворцового интерьера. В ней представлены работы ремесленников городских посадов, отразившие художественные особенности различных районов страны (главным образом северных) за период двух столетий — с конца 17 до конца 19 века.

Первыми в этом собрании должны быть отмечены легкие двери, предназначенные для внутренних жилых помещений, возможно, имевшие значение ширм (ГИМ—17246 1Д/616). В коллекциях наших музеев они — единственные. Не являясь мебелью, но будучи уникальными памятниками быта конца 17 века, они тесно связаны с росписью в интерьере и поэтому должны быть нами отмечены. Их слюдяной верх имеет узор в косую сетку. Каркас расписан травным орнаментом. Филенки нижней части составлены из узких досок, подобранных «в елку», и расписаны в виде сизо-голубых клубящихся облаков. Сизо-голубая тональность росписи и клубящиеся облака были характерными элементами стиля русского барокко второй половины 17 столетия. Этот мотив встречается в книжных миниатюрах, его использовали в своих работах русские эмальеры и ювелиры.
Определение этого интересного памятника быта и искусства связывается с Успенским женским монастырем в городе Александрове. Там нижние панели некоторых келий были оформлены точно так же, как нижние филенки наших дверей. Тот же подбор досок «в елку», та же роспись в виде клубящихся сизоголубых облаков. В конце 17 века Александровская слобода и Успенский монастырь стали владением Петра I. После этого в монастыре проводились ремонтные работы и поновлялась внутренняя отделка помещений, так как Петр 1 с матерью и сестрой ездил туда на богомолье. Все это дает возможность предполагать, что расписные двери собрания Исторического музея были деталью интерьера келий Успенского монастыря на рубеже 17—18 веков. Вторым уникальным предметом русской расписной мебели этого периода является стол царевны Софьи из кельи Ново-Девичьего монастыря в Москве. Он имеет раскладное подстолье и прямоугольную съемную верхнюю доску. На ее лицевой стороне яичной темперой дано «травное письмо» в виде сложно переплетенных стилизованных трав, «репьев», ромбов и розеток, составляющих замысловатый узор. Вероятнее всего, роспись эту выполняли московские мастера, а возможно, и мастера Оружейной палаты.
Целый ряд предметов расписной мебели сохранился фрагментарно. Это относится главным образом к шкафам, от которых сохранялись обычно дверцы с сюжетными и орнаментальными изображениями. Одна из них привлекает внимание изысканностью цветовой гаммы и графического контура. На светло-голубом фоне в ярко-голубом и оранжевом тонах свободным росчерком дана пышная стилизованная ветка тюльпанов. Для заполнения живописного поля в некоторых местах фона нанесены черные точки, а стебель перечеркнут поперечными штрихами. Откуда на дверце немудреной столярной работы мог появиться цветок, не связанный с русской природой? На этот вопрос помогают ответить другие изделия, сохранившиеся в музейных собраниях. В конце 17 века в зените своего развития и славы находилось искусство расписных эмалей Сольвычегодска. Основным мотивом их узоров были яркие сочные тюльпаны, широко распространенные тогда в декоративном искусстве Западной Европы и России. Такие же цветы расцветали на внутренних сторонах крышек деревянных ларцов, подголовков и коробьев, расходившихся тогда во все концы русского государства из соседнего с Сольвычегодском города Великий Устюг на Северной Двине. Эти два центра были очагами культуры, искусства и художественных ремесел русского Севера. По Северной Двине шли из Белого моря в центральные районы России и Сибирь западноевропейские товары, среди которых были книги (в том числе иллюстрированная Библия Пискатора), гравюры, космографии, оказавшие большое влияние на сюжетные композиции и орнаментальные мотивы в русском декоративном искусстве. Весь этот иллюстративный материал раньше других появляется у мастеров Сольвычегодска и Великого Устюга. Так, на усольских эмалях появился голландский тюльпан, своеобразно переработанный русскими мастерами. Яркое и красочное искусство сольвычегодских эмальеров не могло не оказать влияния на роспись мебели и других бытовых предметов из дерева всего близлежащего края. Поэтому мы встречаем стилизованный тюльпан на дверце шкафа и на внутренней стороне крышек ларцов. Вместе с ним в роспись по дереву был перенесен и один из художественных приемов, характерный для великоустюжских эмальеров, — заполнение белого фона черными точками. На эти росписи северных мастеров оказало влияние и искусство древнерусской миниатюры. Внимательно приглядываясь к деталям рисунка, мы замечаем, что стебель цветка на всем его протяжении перечеркивают поперечные штрихи. Судя по рисункам и заставкам старинных рукописных книг, возникновение подобного графического элемента в русском искусстве относится к 10—13 столетиям. В орнаментах и заставках византийского типа поперечные штрихи различных направлений членят основную контурную линию рисунка. С 15 века они получают самостоятельное орнаментальное значение в оформлении заглавных букв с добавлением новой детали — черного или цветного кружка, разделяющего вертикальные штрихи. В 17 столетии перечеркивается уже не графическая линия, а тонкий стебель стилизованного цветка, что видно на миниатюре 1648 года «Из жития Антония Сийского». Эти графические элементы орнаментов, проделав сложный путь от старинных рукописей 10—13 веков до росписи на мебели и предметах быта 17 века, сохранились в народном искусстве на крестьянских прялках, лукошках и на различной утвари, широко распространенных в северных деревнях до начала 20 столетия. Роспись следующих двух предметов нашего собрания, датированных с помощью палеографического анализа надписей началом 18 века, так полна чертами искусства допетровской Руси, что ее нельзя отрывать от только что рассмотренных нами памятников: расписных дверей, стола царевны Софьи и дверцы с тюльпаном.

Рассмотрим дверцу шкафа с изображением сказочных птиц Сирина и Алконоста. Лицевую сторону ее украшают две характерные для 17 века арочки, соединенные резной «гирькой» в виде виноградной грозди. Под ними яичной темперой на синем фоне изображены две птицы с женскими ликами, сидящие на стилизованной ветке, окруженные краткими пояснительными надписями. Внизу большое место занимает текст — пересказ древней легенды о сладкогласных птицах — Сирине и Алконосте.
Композиция двух птиц, сидящих друг против друга и разделенных веткой— символом «древа жизни», восходит к наиболее распространенным мотивам древнеславянского языческого искусства. В начале 18 века, к моменту создания нашей дверцы, символическое значение композиции с «древом жизни» было забыто. Изображение двух птиц, сидящих рядом, означало теперь только привычную традицию художников, передававшуюся из поколения в поколение.
Вторым предметом, тесно связанным с традиционной росписью 17 века, является посудный шкаф с верхним и нижним отделениями. Сложный контур высокой профилировки дверец, сизо-зеленый тон окраски верхней части шкафа с фрагментарно сохранившейся росписью в виде перистых облаков говорят о приемах декорировки русской мебели начала 18 столетия. Этим же периодом датирует предмет и палеографический анализ надписей, поясняющих содержание жанровых сцен, выполненных на внутренних сторонах верхних дверец еще в старой иконописной манере.
«Притча Птоломея, царя египетского, о смерти…», изображенная на одной из дверец, дополняет имеющиеся у нас сведения о сюжетах росписей на предметах быта. Обращают на себя внимание некоторые реалистические детали. Балюстрада верхней части здания из красных и синих точеных балясин настолько реальна, что вряд ли мы ошибемся, предположив, что мастер писал ее с натуры. Царский трон — пышное резное сооружение в духе барокко — изображен с некоторой долей фантазии, но отдельные его детали — волютообразные ножки, резной верх и опоры локотников — повторяют элементы существующих в музейных собраниях образцов мебели рубежа 17—18 столетий. Интересной бытовой подробностью является также узорная ткань костюмов персонажей притчи.
Роспись второй дверцы имеет пояснительную надпись: «Беседа». Стараясь уйти от плоскостного изображения, художник пытался дать перспективу, подчеркивая богатство «нутряных палат» различными архитектурными подробностями: арками, колоннами, лестницами, барочным наличником окна. Реалистические бытовые черты, столь характерные для русского изобразительного искусства конца 17 века, выявлены здесь в изображении утвари и посуды: бочек, мисок, кувшинов, а также в сцене нацеживания вина. В этой связи невольно напрашивается аналогия с композицией «Брак в Кане Галилейской» из стенописи церкви Троицы в Никитниках в Москве, выполненной в середине 17 века. Там почти аналогично изображены двухъярусные палаты с попыткой дать перспективу в изображении интерьера здания. Почти тождественна в этих двух композициях сцена нацеживания вина из бочки. «Беседа» и «Притча Птоломея царя . ..» по своему художественному значению не могут равняться с работами лучших мастеров, расписывавших церковь Троицы в Никитниках, но несомненно, что художник, украшавший шкаф росписью, хорошо знал новые требования века, предъявленные искусству, и был знаком с лучшими работами царских живописцев.

Поучительные притчи были любимыми сюжетами не только в искусстве 17 века. Их герои продолжали жить в народных картинках 18 столетия, получив новую бытовую и стилистическую трактовку. По данным Ровинского, народная картинка первой половины 18 века, рассказывающая в лицах притчу о египетском царе Птоломее, называлась «Человек, помни свой час» и состояла из четырех частей, каждая из которых имела свою пояснительную надпись: «Египетский царь Птоломей, беседующий с боярином своим, на столе у него лежит череп», «Пирушка», «Погребение умершего» и «Смерть с косою в руках; за спиною у нее крошенка (корзина. — 3. П.) с разными инструментами — копья, пилы, на голове песочные часы, а под ногами четыре головы»». По содержанию первые две части картинки полностью соответствуют росписям на дверцах нашего шкафа, и только новые черты русского быта начала 18 века (костюмы, детали интерьера) отличают их друг от друга. Третья и четвертая части картинки помогают нам предположить, какой была роспись на нижних дверцах шкафа, от которой сохранились чуть заметные следы. Скорее всего, и в 17 веке этот сюжет имел тоже четырехчастное деление и был полностью изображен на дверцах нашего шкафа, став прототипом для более позднего лубка.
Рассмотренные нами четыре предмета являются самыми ранними памятниками русской расписной мебели в коллекции Государственного Исторического музея. Они дают представление об орнаментальных и сюжетных росписях на предметах быта 17 века, известных до сих пор главным образом по сохранившимся описаниям современников. В своеобразном убранстве жилища русского человека допетровской Руси эти росписи выполняли, по существу, функцию станковой живописи, уже занявшей почетное место в западноевропейском интерьере.
Реформы Петра 1 затронули социальные отношения, экономику, культуру и быт России рубежа 17—18 веков. Указы о модах, прическах, вечерах с танцами и игрой в шахматы коснулись в первую очередь столичного дворянства и именитого купечества. В это время в русский быт впервые вошли карточные столы, клавикорды, дамские рабочие столики для рукоделия, заменившие древние ларцы, коробейки, «шкатуны». Они вытесняли из парадных горниц лавки, скамьи, рундуки, постепенно проникая в жилые покои.

В конце 1720-х — начале 1730-х годов в доме богатого торговца «компанейщика» Ивана Короткого, в спальне среди мебели старого допетровского быта (стол, покрытый ковром, небольшой «шкапец», скрыня холмогорской работы) стоял «кабинет китайский». В быту основной массы русского дворянства, купечества и богатых чиновников — «приказных» — предметы нового обихода укоренялись медленно и долгое время находили себе место рядом с дедовскими столами, лавками, скамьями, поставцами. Так же была обставлена светлица для гостей в городских домах дворян среднего достатка. Обычно это помещение имело оштукатуренный потолок, обитые травчатой клеенкой стены и печь с зелеными
изразцами. В красном углу светлицы помещалась божница, на стенах висели зеркала в золоченых рамах. Вдоль стены стояли стулья, обитые темным трипом (шерстяным бархатом), и два дубовых стола, покрытые ковровыми скатертями. В светлице, являвшейся жилым помещением семьи, вдоль стен стояли скамьи и сундуки с одеждой и посудой. В ее убранстве расписная мебель продолжала занимать важное место. В документах чаще всего упоминаются расписные поставцы, шкафы, кровати, реже — столы. Описания эти лаконичны: «… поставец в стене, затворы расписаны травами …, две шкапы красные, расписаны травами . . ., три шкапы, в том числе одна с затвором расписным, два поставца, один расписан «орешком», другой черною краской».
Часть расписной мебели 18—19 веков, несмотря на смену форм, сюжетов и орнаментов в декоративном искусстве, еще долгое время была связана с традициями русской расписной мебели 17 столетия. Правда, сама жизнь заставляла вносить в них черты нового быта и элементы нового стиля, господствовавшего в искусстве, но общее художественное решение вещей хранило традиции мебельного искусства 17 века. Росписи на мебели и бытовых вещах стали выполнять теперь только масляными красками, сохраняя иногда иконописные приемы в изображении лиц, рук, пейзажа. В сложных сюжетных композициях мастера продолжали использовать темы Священного писания. На двух филенках дверец нашего собрания в коричневых тонах на желто-сером фоне изображены две сцены: поглощение китом Ионы и сказание о Сауле. Некоторые сюжеты 17 столетия получили иную трактовку, связанную с дальнейшим развитием русского декоративного искусства.

Очень интересными в этом отношении являются парные дверцы шкафа, оформленные с внешней стороны профилировкой сложного контура —декоративный момент, характерный для мебели петровского времени, а с внутренней — живописными изображениями с поясняющими их надписями: «девица прекрасна» и «молодец преизрядный». Девица в ярко-красной одежде нового покроя, с короной на голове, в руках у нее узорный платок — «ширинка» и цветок с птицей. Живописное поле дверец обрамлено коричневой полоской, расписанной под мрамор или аспид. Оба изображения даны еще в характерной манере живописи 17 столетия, а костюмы персонажей говорят нам уже о новом, петровском времени. Анализ надписей тоже датирует памятник началом 18 века. Традиции древнерусского искусства сказались в ряде черт и особенностей этой живописи. Фигуры персонажей автор вывел за основное живописное поле, изобразив их ноги на «аспидной» кайме. Этим он повторил один из приемов иконописи 14—15 столетий, когда главное художественное значение придавали контуру изображения, а объемность фигур подчеркивали выходом отдельных деталей за живописное поле. В иконописной манере трактован холмистый пейзаж с многоярусными деревьями и кустами, изображенными штрихами, а также округлые лица и руки, выполненные в коричневатых тонах. Наиболее близкое этому сюжету решение удалось найти на подголовке конца 17 века работы мастеров Великого Устюга (см. илл. 8). На внутренней стороне его крышки дана близкая композиция в несколько иной трактовке — девица и молодец, держась за руки, стоят у накрытого стола. В свободной руке девицы — кубок, у молодца —гусли. Сочетание гусляра-молодца и черноволосой девицы близко содержанию старинных северных песен о Садко.
Основное различие этих двух изображений сказывается в одежде, что обусловлено разницей во времени исполнения росписей. На подголовке 17 века она повторяет традиционную древнерусскую одежду. На дверцах начала 18 столетия даны костюмы, вводившиеся Петром I, изображенные с некоторой долей фантазии (одежда девицы).
Но обращает на себя внимание портретное сходство персонажей дверец и подголовка: одинаковый разрез миндалевидных глаз и манера исполнения лиц и рук с наложением в точно определенных местах коричневых теней. Детально повторяются женские прически с прядями волос, разложенными по плечам, форма и оторочка мехом мужской шапки. Сходство это настолько велико, что заставляет предположить здесь не только единую художественную школу Великого Устюга, но и почерк одного мастера.

Возможно, что, подобно книжной миниатюре, на русское прикладное искусство оказывали влияние водяные знаки на писчей бумаге последнего десятилетия 17 века, близкие композиционному решению фигур молодца и девицы на дверцах шкафа.
Персонажи на дверцах — одна из первых попыток рядовых русских ремесленников дать в старых, знакомых сюжетах образ человека нового времени.
В этом последнем изображении облик человека петровского времени представлен без каких-либо искажений: бритое лицо, кафтан, ботфорты, треугольная шляпа. Композиционное решение и живописная манера исполнения этих фигур при внимательном рассмотрении оказываются очень близкими изображению молодца на предыдущей дверце и гусляру на устюжском подголовке. И в том и в другом случаях одинакова тонкая живописная манера исполнения рук, лиц с миндалевидными глазами, особым рисунком губ и распределением коричневых теней. Кроме того, обращают на себя внимание оранжево-голубые тюльпаны на вьющихся стеблях, обрамляющие фигуры на боковых сторонах шкафчика. Это продолжение развития в декоративном искусстве Севера красочного традиционного цветка великоустюжских росписей 17 века, о котором у нас уже шла речь, трактованного по-своему мастерами нового поколения. Все это позволяет отнести роспись нашего шкафчика к школе мастеров Сольвычегодска и Великого Устюга.
К этой же живописной школе Севера относится еще одна дверца нашего собрания (ГИМ—87161/161), близкая по исполнению лиц, рук и некоторых деталей костюма «молодцу преизрядному», гусляру на подголовке и персонажам предыдущего шкафчика, но, по сравнению со всеми перечисленными изображениями, выполненная с большим профессиональным мастерством в 1720—1730-х годах. Все живописное поле дверцы занимает фигура кавалера в костюме 18 века и в старинной русской шапке. В его фигуре с протянутой рукой, держащей яблоко, уже нет статичности предыдущих персонажей, она вся в движении. Роспись этой дверцы — еще один шаг в работе живописцев одной из северных школ, уводящий их от традиционного иконописного искусства к живым образам их современников.
На следующем предмете — шкафчике 1730 — 1740-х годов (сохранился верх и низ, утрачена соединяющая их средняя часть; ГИМ—16203 Щ/1399)— можно видеть влияние стиля рококо на роспись школы Сольвычегодского и Великоустюжского районов с сохранением сюжета молодца и девиуы и с дальнейшим превращением традиционного тюльпана в причудливый фантастический цветок.

На внутренних сторонах трех дверец этого шкафа, сохранившего формы и черно-зеленую окраску мебели петровского времени, изображены в оливково-желтых тонах на красноватом фоне дама и кавалер в костюмах 1730-х годов. Они окружены тюльпанами и ягодами беспокойно-волнистого контура на тонких изогнутых стеблях. Тюльпан, выходящий из вазона, изображен на четвертой дверце шкафа. Эти цветы с элементами рокальных форм являются приемниками тюльпанов в росписях 17 столетия, вышедших из-под пера и кисти мастеров Сольвычегодекой и Великоустюжской школ.
В изображениях на этих дверцах сочетаются два вида живописной техники: роспись маслом и рисунок пером. Тонкой графической линией пером и тушью выписаны с большой тщательностью лица, прически, детали костюмов. Общая
композиция фигур, их поворот, постановка, положение рук, кубок в протянутой руке дамы очень близки изображениям гусляра и девицы на подголовке, а также «девице прекрасной» и «молодцу преизрядному» на дверцах шкафа, рассмотренных нами выше.
Этот традиционный сюжет искусства 17 века жил не только в росписях по дереву. Его сохранили в целом ряде вариантов и народные картинки 18—19 веков. Наиболее близка по композиционному решению картинка «Славны рыцарь петръ златыя ключи и прекрасная королева магилена».
На задней внутернней стенке шкафа, между полками изображена охристым тоном с подцветом медная и стеклянная посуда: кувшины, кубки, стаканы, бутыли. Их формы соответствуют подобным предметам второй четверти 18 века. Такое изображение посуды, как бы стоящей на полках, является одним из художественно-декоративных приемов, применявшихся в расписной мебели середины 18 века.
Среди расписной мебели коллекции Исторического музея вторую живописную школу Севера представляет только один предмет — филенка от дверцы шкафа середины 18 столетия. В радужном круге, вписанном в прямоугольник, на стилизованной ветке в виде завитков изображена птица с поднятыми крыльями. Подобные птицы есть на расписном сундуке начала 18 века и на крестьянских прялках 18—19 веков. Все они выполнены мастерами-живописцами Борецкой волости на Северной Двине. Поза птицы на филенке, контур рисунка, разработка головы и оперения полностью совпадают с изображениями на перечисленных вещах. Кроме того, на прялках птица тоже часто дается в обрамлении круга, полукруга, квадрата или в окружении завивающегося побега, сходного со стилизованной веткой на нашем изображении. Весь этот материал позволяет связать наш памятник с Борецкой школой росписи и датировать его серединой 18 века.
Олонецкая школа росписи также разработала свои оригинальные живописные приемы и орнаментацию. Под ее влиянием находилось народное искусство большого края — от Онежской губы Белого моря на севере до Олонца и Петрозаводска на юге, а на востоке влияние ее переплеталось с большим самобытным искусством Северной Двины.
В монастыре было широко поставлено дело переписывания старинных рукописных книг и выпуск «печатных листов», напоминающих народные картинки с сюжетами, персонажами и орнаментами, близкими искусству 17 века. Переписчики и художники Выгорецкого монастыря, оформляя книги и «печатные листы», выработали свой особый почерк и орнаментацию, в которой основу композиции составляли два стилизованных листа или чаша цветка, наполненные горкой круглых плодов. Книги и «печатные листы» расходились из Выгорецкого монастыря не только по Олонецкому краю, их можно было встретить и в старообрядческих районах Поволжья.

В собрании Исторического музея самым ранним предметом, который можно отнести к Олонецкой школе, является шкаф второй четверти 18 века. Прямоугольная форма, профилировка филенок сложного контура и высокого рельефа, черно-зеленый цвет характерны для русской мебели начала 18 столетия. Орнаментальный узор росписи боковых сторон повторяет традиционный мотив, встречавшийся в резьбе по дереву, чеканке, тканях, книжной графике 17 века. Но особый интерес представляет роспись передней стороны шкафа в виде стилизованного, беспокойно завивающегося растительного побега. Контур волнистых завитков указывает наметившийся переход к рокальной росписи и позволяет датировать памятник 1740-ми годами. Основным элементом этого орнамента являются два расходящихся лепестка, наполненные круглыми плодами. Аналогию этому изображению мы находим в книжных миниатюрах и заставках рукописных книг 18 века, вышедших из Выгорецкого монастыря, что позволяет отнести этот шкаф к Олонецкой школе росписи.
Другим памятником искусства Олонецкого края, а возможно, и непосредственно живописцев Выгорецкого монастыря, является филенка от двери с росписью на двух сторонах. На одной из них изображена птица Сирин, на другой — двуглавый орел с вензелем на груди. Вытянутая по вертикали геральдическая фигура орла позволяет датировать изображение 1730—1740 годами, вензель с буквами «I», «А» относит памятник к годам кратковременного царствования Иоанна Антоновича. Мотивы и композиции Олонецкой живописной школы, связанные с книжной миниатюрой этого края, представлены здесь разнообразнее: в роспись филенки включены белые птицы. В изображении Сирина точно повторяется общий контур рисунка, разворот крыльев и форма короны, встречающиеся в пышных миниатюрах и «печатных листах» Выгорецкого монастыря. Лик птицы весьма тщательно соскоблен, что дает нам основание считать роспись работой выгорецких живописцев. Возможно, лику Сирина первоначально было придано сходство с портретом русской императрицы, но когда старообрядческая оппозиция перестала существовать, сочли за лучшее уничтожить следы религиозных распрей.
Самостоятельное место среди всех этих вещей занимает маленький кабинетик со множеством выдвижных ящиков, расписанный в китайском духе. К середине 18 века получила распространение мебель, подражающая черно-, зелено- и краснолаковым китайским вещам. Наш кабинетик, изготовленный в России рядовым мебельщиком и ремесленником-живописцем, является примером подобных подражаний. Так называемые китайские мотивы заметны здесь только
в отдельных архитектурных деталях. Растительный орнамент — цветы, плоды, пламевидные листья — очень близок русскому декоративному искусству 17 века. На ящичках он дан золотом на красном фоне, на боковых сторонах— яркой росписью на белом фоне. Подобная цветовая гамма — дань моде середины 18 столетия, когда получила распространение крашеная мебель светлых тонов с цветной орнаментацией.

К концу 18 века расписная мебель постепенно выходит из моды и сохраняется главным образом в быту провинциального дворянства. В собрании Исторического музея наиболее значительными памятниками этой категории предметов являются несколько стульев, кресел и полочка-шкафчик работы доморощенных усадебных мастеров. Классические формы и пропорции мебели сочетаются в них с отделкой, выполненной старыми, давно знакомыми мастерам средствами. Прорезь спинки одного из стульев подражает контуру классицистических ваз и колонн, а приемы росписи и ее тональность — цветному мрамору. Боковые устои спинки и рама сидения украшены розами на белом фоне. На втором стуле (ГИМ—28720/689) овальный медальон с изображением статуи занимает центральную часть спинки, остальная ее часть и ножки орнаментированы букетами синего оттенка на белом фоне. Кресла подобного типа окрашены в черно-коричневый и черно-зеленый тона, на которых ярко выделяются пестрые цветы.
Основным мотивом росписи подвесной полочки-шкафчика являются стилизованные вазоны с цветами. Все цветочные орнаменты этих провинциальных вещей очень близки народным росписям.
Среди декоративных приемов мебельного искусства 19 века роспись использовалась очень редко, несмотря на то, что сочетание многоцветного пятна с полированной поверхностью ореха, красного дерева, карельской березы находило широкое применение. Вышивки бисером, шерстью, синелью, расписное стекло часто служили вставками для каминных экранов, ширм, филенок дверец маленьких шкафчиков, туалетных и дамских письменных столов. Потеря чистоты стиля в мебели конца 1820-х и 1830-х годов повлекла за собой не только огрубение форм и пропорций, но и перегрузку в орнаментации. Одним из неудачных решений декорировки мебели этого периода было применение цветной масляной росписи на полированной поверхности дорогих сортов древесины. Таких памятников в музейных собраниях известно два. В музее- усадьбе Архангельское находится круглый стол карельской березы с вольером и жардиньеркой, укрепленными на верхней доске. Полированная поверхность подстолья орнаментирована цветной росписью в виде стилизованных цветов- розет и букетов. В Вологодском музее хранится овальный столик карельской березы с росписью в виде венка, проходящего по краю доски.
В усадьбах мелкопоместного дворянства и в домах среднего городского сословия обычно пользовались недорогой мебелью простой столярной работы, среди которой встречались вещи, украшенные росписью. В них ремесленники- живописцы подражали мебели дорогих пород дерева с вставками из вышивок и драпированных тканей. Интересным образцом таких предметов можно считать ширму собрания Исторического музея. Коричнево-красные рамы створ тональностью и рисунком подражают цвету и структуре красного дерева или ореха. Ваза, изображенная на лицевой стороне верхней створки, подражает вышивкам шерстью, шелком, бисером, очень распространенным в то времяврус- скомбыту. Роспись оборотной стороны створ и лицевая сторона нижней филенки воспроизводит вставки из драпированных тканей, которыми отделывали полированную мебель. Своеобразной росписью украшен небольшой шкафчик- поставец первой половины 19 века. На филенках его верхних дверец даны по- грудные портреты военных в окружении деревьев, птиц и мелких зверей, напоминающих горностая и куницу. Такие же звери изображены на нижних дверцах, а над ними лев и львица на фоне стилизованного пейзажа. Изображения зверей, включенные в оформление бытовых предметов, не являются новым приемом в русском прикладном искусстве. Эти мотивы встречаются в усольских эмалях конца 17 века, в резных миниатюрах на железных дверях церкви Троицы в Никитниках в Москве, на расписном шкафу рубежа 17—18 веков собрания Вологодского областного краеведческого музея. Манера изображения деревьев на рассматриваемом нами шкафчике очень близка северным росписям 18 века, о которых уже говорилось.

Несмотря на невысокое качество росписи, погрудные изображения на дверцах очень индивидуальны и позволяют предполагать в них портреты известных в народе военных деятелей. Атрибуты на одном из портретов: корабль, флаг с георгиевской лентой, турецкий флаг с полумесяцем, мундир первой половины 19 века, соответствующий высокому офицерскому чину, связаны с событиями морских сражений русско-турецкой войны 1828—1829 годов. Одним из ярких ее эпизодов был неравный бой брига «Меркурий» с двумя крупными турецкими кораблями. Командир брига Казарский принял неравный бой, в котором были нанесены тяжелые повреждения кораблям противника. За этот подвиг офицеры и матросы брига были награждены. После смерти Казарского в 1833 году ему был воздвигнут памятник в Севастополе. Оригиналом для нашего изображения послужил прижизненный литографированный портрет Казарского, вышедший в 1833 году, что позволяет датировать шкаф 1830— 1840-ми годами, когда эти события были еще живы в памяти современников. Художник, расписывавший шкаф, пытаясь дать портретное сходство, точно повторил все детали. По-своему он решил фон портрета, связав его с подвигом «Меркурия». Второй портрет пока еще определить не удалось — в нем нет характерных деталей, как в портрете Казарского.
Сюжетные и орнаментальные традиции русской расписной мебели, уходящие в глубокую древность, тесно связаны с развитием национальной культуры.
Привлечение дополнительных материалов помогло определить большую часть памятников и связать их с различными районами русского Севера, главным образом с росписями Северной Двины, Мезени и Олонецкого края. В галерее образов, особенно любимых мастерами-живописцами: молодца и девицы, сказочных вещих птиц, небывалых цветов и трав, сказалась неистощимая народная фантазия, отражающая реальную жизнь и окружающую природу во всем богатстве и многообразии их красок.