Росписи гуцульских гончаров
Нелегка была судьба горцев в прошлом. В их богатейшей народной культуре остались и многие драгоценные для истории древние славянские черты, давно утраченные у жителей долин, но сохраненные горцами в условиях естественной обособленности.
Вся жизнь гуцулов неразрывно связана с природой. Огромные массивы строевой ели и карпатского бука обусловили развитие лесного промысла. Недаром издавна так славится край искуснейшими лесорубами, плотогонами и мастерами древодельного ремесла. Зеленый корм обширных альпийских лугов, дающий жизнь стадам, определил основную отрасль хозяйства — скотоводство, с которым связано немало интересных пастушеских традиций. В общении с естественным окружением формировался духовный мир горца, его эстетические представления.
Чудесна природа Гуцулыцины. Карпатский пейзаж здесь мягок и лиричен. Округлые, волнисто очерченные горы покрыты то сплошным лесом, то густыми перелесками, между которыми ярко зеленеют бархатистые луга — полонины. В каменистых руслах бегут холодные ручьи и речушки, спокойные в сушь, но бурные и неукротимые после дождей. По склонам тут и там — рубленые с просмоленными крышами избы среди пестрых полосок возделанных полей. Казалось бы, сама природа, чарующая и благодатная, должна рождать в человеке чувство гармонии и красоты.
Своей росписью они перекликаются с керамической посудой, расставленной в шкафу и миснике — полке для мисок над дверью. Повсюду множество тканей сочных расцветок. Ими устлан пол, покрыты кровать, лавки вдоль стен. На жерди, укрепленной под потолком, висит расшитая праздничная одежда. Деревянная утварь и мебель, даже подвешенная поперек кровати колыска, которую ночью, не вставая, раскачивают ногой, — все украшено изящным резным узором. Правда, такой идеальный по полноте и завершенности интерьер теперь встречается довольно редко. Однако при всех новшествах, которые современность вносит в жизнь села, гуцулы поныне хранят в быту черты старины, высоко ценя мудрую красоту и удобства веками создававшихся форм одежды и утвари.
Еще более жизнерадостным предстает искусство горцев, когда из скудно освещенной избы, где оно овеяно атмосферой интимности и уюта, выходит на простор сельских уличек и ярмарочных площадей. Достаточно и сейчас побывать на праздничном базаре в Косове, чтобы почувствовать декоративный дар гуцулов. Цветистые вышивки на сорочках и овчинных безрукавках, красные суконные полукафтаны, шляпы, обвитые пушистыми шнурками, женские набедренные ткани и нагрудные украшения — все искрится под солнцем, сливаясь в живой ковер. И огромными соцветиями вплетаются в его узор изделия крестьянских мастеров, возле которых толпится до всего любопытный, знающий толк в вещах и чуткий к красоте народ. Здесь и гладкотканые килимы, и мягкие ворсистые лижники, и сверкающие белизной, еще дурманящие ароматом свежего материала всевозможные изделия древоделов — от бочонков до крохотных сопилок, трелями которых любители музыки пронизывают многоголосый шум толпы. А сколько яркого, веселого вносят в сутолочную жизнь весенних ярмарок нарядные писанки или забавные сырные игрушки — петушки, баранчики, олени и выставленные на столах кавалькады коников со всадниками, порождающие веселые шутки зрителей!
Но особый интерес вызывают гончарные изделия. Среди ярмарочного многоцветья они, как и в убранстве избы, заметно выделяются декоративным своеобразием. Вот почему так оживленно возле гончаров, предлагающих большой выбор
керамики. Часть ее, тщательно проложенная сеном, еще покоится на возах. На земле же группами расставлены стройные кувшины с упругими боками. Точно дети при них, стоят небольшие кувшинчики и кружки-горнятки, здесь же тарелки, миски, между ними и по краю — всякая мелочь. Одни гончары предлагают простую, без росписи, глиняную утварь. Эта керамика лишена той броской декоративности, какая свойственна расписной, и в избе ее место не на полках, а на печных приступках, в сенях и кладовой, хотя и она по-своему прекрасна. Другие мастера показывают изделия, покрытые узорами и еще более разнообразные по форме. Свежая роспись привлекает богатством орнаментики и красочностью, усиленной переливчатым блеском глазури. Глядишь на все это, и вместо отдельных предметов перед взором — сказочная россыпь драгоценностей.
Среди обилия впечатлений от многогранного творчества гуцулов самые сильные связаны, несомненно, с керамикой. В существующее издревле искусство обожженной и расписной глины горцы внесли яркие самобытные черты, отличающие их произведения от всего, что создано в этой области не только другими народами, но и соседними украинцами.
Гуцульскую керамику нельзя рассматривать в отрыве от общеукраинской. Многое говорит о ее связях с традициями народного художественного ремесла Подолии
Галичины, особенно же с гончарством Коломыи. Этот город, лежавший на торговом пути между Львовом и молдаво-черноморскими рынками, был в XVIII веке важнейшим пунктом производства керамики Прикарпатья и снабжал своей продукцией весьма отдаленные ярмарки. В конце столетия началось интенсивное развитие гончарства в подгорных селах Гуцулыцины. Значительным очагом этого промысла стало село Пистынь, а в начале следующего века выдвинулся Косов, быстрому росту которого содействовало проведение дороги, связавшей его со многими горными селами. Естественно, что пистынские и косовские гончары не преминули обогатить местные традиции достижениями ближайших своих коломыйских собратьев по профессии.
Гончарное дело относится к наиболее трудоемким и капризным видам ремесла. Высокие технические достоинства изделий — тонкий и прочный черепок, прозрачная укрывистая глазурь, стойкая к температурным колебаниям, — достигались гончарами после продолжительного ученичества и многолетней самостоятельной практики. Качество керамики к тому же — результат индивидуального мастерства, того особого, с годами выработавшегося чутья, которое позволяет гончару и тонко варьировать дозировку основных частей поливы, и так размещать предметы в горне, чтобы каждый равномерно охватывался пламенем, и, стоя у пылающей печи, точно регулировать силу огня, который последним решает судьбу керамики: ведь малейшее нарушение режима обжига ведет к порче всей партии изделий.
В отличие от гравировки, этот прием, называемый рожкованием или фляндрованием, дает сочную линию, образуемую струйкой краски, поступающей из наполненного рожка. Прежде рожкование производилось коричневым ангобом по белому основанию. Современные же мастера предпочитают светлый, более броский рисунок, наносимый рожком на темный фон сосуда.
Делая отводы от капель червени, можно получить изображения листьев, цветочных лепестков, а из них — более сложные растительные мотивы. Росписи эти, обычно монохромные, характерны сильными контрастами сочных заливок с тончайшими, едва видимыми волосками отводов.
Произведения гончаров привлекают не только своей росписью, но и высокими эстетическими достоинствами самой формы. Очень красива в своей первозданной простоте и та утварь, назначение которой вовсе исключает применение росписи: горшки, конусообразные макитры для протирки творога и мака, дырчатые цедильники, плоскодонные тацики для выпечки хлеба. Необычны очертания рынок — сковород на трех ножках, или давно забытых каганцов — светильников, в пустотелую ручку которых пропускается фитиль.
Но особое своеобразие приобретают предметы, к выразительной форме которых присоединяется роспись. Среди них мы видим произведения самые различные по назначению и размеру — от больших изразцовых печей сложной конфигурации до крохотных детских свистулек.
Наиболее распространенная в обиходе расписная утварь — миски. На фоне потемневших от времени деревянных стен и полок выделяются их яркие медальоны, на которых расцветает причудливый мир узоров. Обильной, нарядной росписью
покрыты круглые блюда для каравая и тарелки всяких размеров, размещенные на стенах.
К ним относятся плесканки — дисковидные фляги на четырех ножках, имеющие прилепы с отверстиями для подвешивания на шнурке, и кольцевидные калачи, которые брали в дорогу, надевая, точно браслет, на руку.
Росписью покрывали и трубчатые подсвечники весьма затейливой профилировки. Небольшие применяли в быту, более крупные изготовлялись для нужд церкви, где они накапливались десятками, приносимые в дар прихожанами. Позднее, в подражание старинным деревянным «трийцам», появились трехрожковые керамические подсвечники того же названия.
Свойственное мастерам стремление к образности, определившее характер росписей, сказалось и в самой форме изделий. При этом очертания фигурки в значительной мере определяются тем, что отдельные ее части, изготовляемые на гончарном круге, должны быть телами вращения. Вот почему у свинки цилиндрический корпус заканчивается конусной головой с небольшими ушами. У барана к такому же тулову прибавлены пустотелая шея и голова со спирально закрученными рогами. Хвост животного служит ручкой. Расписанные растительными побегами и цветами, эти вещи пленяют своим на редкость занятным обликом.
Керамическая роспись не может быть безразлична к украшаемой ею форме. Расписывая предмет, мастер неизменно исходит из его конфигурации, стараясь узором подчеркнуть красоту пропорций. Просто и логично располагается узор на мисках. В круг донца вписывают крупное изображение растения, животного, а венец покрывают орнаментом из углов или подковообразных арочек, обращенных внутрь и как бы замыкающих композицию. С предельной ясностью выявлен «раскрой» формы у плесканок, где узорчатым ободком отмечен стык изготовленных порознь дисков и подобными же кольцами выделена цилиндрическая шейка. Во многом предопределяемая формой предмета, роспись, в свою очередь, сама помогает выявлению его структуры.
В росписи — огромный мир декоративных мотивов. Рассказ о них следовало бы начать с простейших и наиболее давних, какими еще в XVIII веке, до распространения техники гравировки, украшали подсвечники, миски и другие предметы. Зеленые штрихи и зигзаги, коричневые кружочки из крупных капель, наносимых рожком, образуют живой, сочный узор. Он выполнен решительно и быстро, да иначе и нельзя работать рожком, из которого при задержке польется краска. Особую живописность придают росписи потеки зелени, образующиеся при обжиге. Этот декоративный эффект был по душе гончарам, и, ставя предмет в печь под обжиг, они заранее учитывали направление стекающих струек краски.
В распоряжении мастера находится обширный комплекс геометрических мотивов, из которых он для каждого отдельного случая выбирает нужные. Широко применяются углы и подковки, располагаемые кольцом на венцах сосудов и ярусами на кувшинах, круги и ромбы, покрытые, как и в резьбе по дереву, штриховкой, прямые, волнистые, фестончатые линии, лесенки, елочки, бегунки, завитки и другие мотивы в самых разнообразных комбинациях. Узор зачастую отличается такой стихийной свободой письма, что лишь очень условно может быть назван геометрическим. Мастер никогда не делает предварительного расчета или разметки узора и, ведя его по кругу, не думает о том, сколько раз повторятся фигуры и сойдутся ли. Пышные кроны деревьев, кусты с прозрачной листвой, цветущие ветки полны жизни и кажутся навеянными самой природой.
Если бы гуцульская керамическая роспись оставалась в сфере чисто декоративных форм, то и тогда интерес к ней был бы исключительно велик. На самом деле содержание ее гораздо шире, и мы теперь только подходим к тому, что составляет основную художественную ценность росписи и в ряду явлений народного творчества возносит ее на недосягаемую высоту.
В военных сюжетах мы видим не только учения и парады. Порой в них находят отражение полные драматизма исторические события.
В период первой мировой войны часть Гуцулыцины была временно занята подразделениями кавказских горцев русской царской армии. Свидетель этих событий гончар Петр Кошак посвятил им многие сюжеты на печных изразцах (Пистынь, хата С. Гаврилкова). Автор повествует о тяжких для крестьян временах, поныне не изгладившихся из памяти стариков. Одетые в черкески всадники несутся через проволочные заграждения, по телам поверженных. Ломая прикладами двери, солдаты врываются в дома, обирают мирных жителей. Эти рисунки свидетельствуют о том, что крестьянское искусство в доступных ему формах отзывалось и на значительные события общественной жизни.
Историчен и сюжет, изображающий, как можно полагать, Олексу Довбуша, легендарного вожака крестьянского движения XVIII века, национального героя горцев. В гуцульском костюме, подпоясанный широким ремнем-чересом, он сидит с чаркой в руке на фоне развешанного на стене оружия. Художник подчеркивает в его облике черты храбрости и воинственности.
Известная дань отдана в росписях религиозной тематике. Иногда в произведениях культового содержания сильно акцентировано декоративное начало: таковы кресты в обрамлении растительных узоров или с сидящими на них птицами. Широко варьируются изображения святых, особенно Николая, которого в народе почитали как заступника бедных и обездоленных, а гончары, сверх того, как покровителя ремесел. Образ этого старца с Евангелием несомненно навеян его иконописным прототипом. Много интересной выдумки в архитектурных композициях с изображением увенчанных затейливыми крестами церквей, для которых прообразом служили пятисрубные гуцульские храмы. Привлекательна и живая, полная экспрессии фигура звонаря; стоя на верхнем помосте звонницы, один или в паре с помощником, он ловко управляет хором колоколов. Но даже религиозные сюжеты росписей бывают окрашены социальным юмором — как иначе истолковать картинки, где у входа в храм изображен толстый, отъевшийся пан со сложенными на животе руками.
Сложный комплекс сюжетов керамической росписи возник, естественно, не сразу и создан не одним мастером. По сохранившимся произведениям нетрудно проследить, как в течение полутора столетий — от ранних образцов XIX века до последних работ Кошака и Цвилык — накапливалось сюжетное богатство росписей, расширялся круг тем и образов.
В основе развития сюжетной росписи лежит присущий гуцульским гончарам исключительный интерес к изобразительности и в особенности к образу человека. Этот интерес, кстати сказать, проявился не только в керамической росписи, но и в других видах народного творчества, и прежде всего в чрезвычайно развитом некогда искусстве деревянной пластики, оставившем нам прекрасные резные изваяния на церковной утвари и придорожных крестах-распятиях. Но если религиозный характер этой скульптуры резко ограничивал круг ее тем, то гончарная роспись открывала мастерам самый широкий простор для фигуративных композиций.
Своим сюжетным разнообразием росписи обязаны не только богатству жизненного материала, непосредственно наблюденного художником, но и всевозможным заимствованиям. Мастеров привлекало все, что, будучи претворено в росписи, могло стать достаточно интересным, забавным. Немало тем почерпнуто ими из печатной продукции самого различного толка. Сюда относятся упомянутые книжные украшения со звериным орнаментом, геральдические знаки, иллюстрации букварей, лубочные и всякого рода иные картинки, вплоть до дешевых открыток и этикеток. И действительно, откуда, как не из подобных источников, мог появиться образ единорога или ставшего весьма распространенным в росписи льва, которого гончар, впервые его изобразивший, в натуре, наверное, никогда и не видел. И не из букваря ли перенес на изразец изображение парохода с капитаном, смотрящим в трубу, автор печи в селе Ворохта (хата В. Мочерняк), который, возможно, никогда не выезжал из родных мест. При всем обилии заимствований, важно, однако, что образец никогда не копируется. Как и сама натура, он скорее служит источником впечатлений, облекаемых мастером в иные, свойственные его искусству формы.
Во всех этих условностях, определяющих стиль керамической росписи, отразилась определенная система пластического восприятия мира, характерная для народного искусства.
Росписи свидетельствуют о композиционном даровании их авторов, умеющих найти в произведении связь и четкую организацию всех элементов. Живой хаос природы, вечно изменчивые взаимоположения ее форм уступают в росписи место порядку, умело срежиссированному художником. Послушные его воле, животные, люди, растения занимают то именно положение, при котором, словно в мизансцене, наилучшим образом выражают происходящее в картине действие. Мастер определяет необходимый масштаб фигур, находит гармоничное соотношение между изображением и фоном, следя за тем, чтобы поверхность предмета была в меру загружена росписью, фигуры не теснились, легко дышали. Элементы изображения известным образом ритмизованы, и мы ясно ощущаем размеренность линий, форм и красок, то повторяющихся в определенном чередовании, то противопоставленных друг другу, но звучащих согласованно, аккордом. Спокойно-статичная или полная стремительного движения, композиция уравновешена и завершена.
Доставшееся нам огромное художественное наследие в области гуцульской керамики многообразно, сложно и до конца не изучено. В нем выявляется ряд индивидуальных почерков, принадлежащих различным авторам. У каждого мастера — свои излюбленные темы, приемы, каждый, сохраняя особенности местной школы, в то же время неповторим. Порой росписи двух гончаров близки, и авторское своеобразие одного проступает едва уловимыми чертами, словно внесенными учеником в хорошо усвоенную манеру учителя. Иногда же оно проявляется резко, в чрезвычайно оригинальном рисунке, как, например, в группе изразцов из села Соколовка (в перечне иллюстраций их автор именуется мастером соколовской печи), роспись которых поражает крайней условностью угловатых и как бы смещенных «кубистических» форм. Один мастер гравирует легким пластичным штрихом, едва касаясь иглой ангоба, другой — с нажимом, отмечая форму жирной линией. У одних фигуры действуют в свободной среде, другие, склонные к композициям более насыщенным, заполняют фон растительным узором. Наконец, реализму и острому ощущению жизни в одних произведениях противостоит декоративизм других. Вполне понятно, что и художественная ценность наследия не однородна, и наряду с росписями, отмеченными печатью большого таланта, немало плодов ремесленничества.
Самыми ранними из известных датированных произведений являются две керамические иконы в форме пластин с изображением Богоматери и святого Николая, обнаруженные в селе Буковец и ныне хранящиеся в фондах Государственного музея этнографии и художественного промысла Академии наук УССР во Львове. Иконы подписаны мастером М. Ковальским и датированы 1811 годом. Они интересны прежде всего тем, что после ряда произведений XVIII века (подсвечников, мисок и отдельных уцелевших изразцов), где применялась только роспись рожком, это — одни из первых произведений, выполненных в технике гравировки, наиболее характерной для гуцульской керамики. Но не только технические особенности — сам характер рисунка, цвет и, главное, выразительные человеческие образы предвосхищают основные черты позднейших росписей.
Если упомянутый Петро Гаврищев действительно был исполнителем датированного 1840 годом подсвечника из фондов львовского Музея этнографии и художественного промысла, то этого гончара следовало бы считать одним из старейших мастеров косовской керамики и автором ряда произведений второй четверти XIX века с ясно выраженными художественными особенностями.
Росписи его характерны чрезвычайной сдержанностью форм, той особой статичностью, а порой и скованностью, какие свойственны всякому искусству в начальной стадии развития. Рисунок человеческих фигур и животных на изразцах несколько резок и угловат, а фоны просторны и почти лишены украшений, без которых не обходились более поздние художники. Это еще как бы архаика гончарной росписи со всей первозданной чистотой и ясностью форм и строгостью композиции, но уже обладающая значительным богатством тематики.
Работам Гаврищева сродни сюжетные росписи ряда печей, относящиеся к 1840-м годам, — в селах Брустуров (хата Е. Петрив), Ворохта (хата В. Мочерняк, где находится изразец с именем Ямбора Иваницкого) — и другие. Здесь рисунок более мягок и пластичен, живее трактованы фигуры и лица персонажей. Появляющийся на свободных участках фона более обильный растительный узор в виде неполных угловых розеток, цветочных мотивов и небольших кулис из листвы — свидетельство усложнения и развития стиля.
Среди мастеров XIX века особое место занимает Петро Баранюк (1816—1880) из Москалевки, нынешней заречной части Косова, а в то время его приселка. Баранюком создано огромное множество мисок и изразцов, которые благодаря ярко выраженной авторской манере рисунка и своеобразной цветовой гамма легко распознаются среди работ других гончаров. Для его рисунка характерны коренастые человеческие фигуры с крепко посаженными головами, слегка втянутыми в плечи, крупными носами, тяжелыми подбородками и живыми округлыми очертаниями профилей. Мастер не терпит свободных участков фона и решительно заполняет их растительными побегами, цветами, живописно раскинутыми ветками, осеняющими людей и животных прозрачной, словно пронизанной солнцем, листвой.
Чрезвычайно высоки цветовые достоинства росписей П. Баранюка. Его колорит обогащен редко встречающимися у других мастеров светло-красными ангобами кирпичных оттенков, пастозными и укрывисто ложащимися в границах контура рядом с прозрачной растекающейся зеленью. Именно контрастом взаимно усиливающих друг друга красно-коричневых и зеленых красок определяется повышенная цветовая напряженность его росписей. При этом тонкое чувство колориста безошибочно подсказывает ему место и меру каждой из красок, заставляя наполненный червенью рожок крупными каплями покрыть цветочные лепестки, быстрой линией пробежать по рогам оленя, легкими крапинками усеять туловище животного или, неторопливо пройдясь по фигуре охотника, оставить на ней сочные пятна красной одежды. Живой рисунок и редкое цветовое богатство произведений Баранюка позволяют отнести их к наиболее совершенным образцам народной живописи.
Сын гончара, Олекса перенял основы ремесла от отца, с которым жил в Старом Косове, а росписи обучался у молодого, но уже известного Петра Баранюка, мастерская которого была неподалеку, в Москалевке.
Огромное наследие Бахметюка, рассеянное по музеям, частным коллекциям и еще продолжающее свою жизнь в сельских жилищах Гуцулыцины, свидетельствует о необыкновенной плодовитости мастера. Нельзя не отметить заслуг и помогавших ему дочерей Анны и Розалии. Известна, например, печь 1878 года, на одном из изразцов которой имеется надпись, гласящая, что рисунок выполнила «Розалия, дочь Александра Бахминского из Косова». Хотя отцовская манера письма была, несомненно, хорошо усвоена дочерьми, росписи порой отмечены своеобразием их почерка.
Имя Бахметюка еще при жизни мастера было популярным, и не только среди гуцулов, но и за пределами края. Его произведения, экспонировавшиеся на выставках кустарных промыслов в Вене (1873), Львове (1877) и других городах, пользовались неизменным успехом, вызывая интерес даже у австрийской знати. Известен, например, случай, когда император Франц-Иосиф, увидев росписи Бахметюка на подобной выставке в Коломые (1880), приобрел целую печь, которая была отправлена в Вену. Несмотря, однако, на такую популярность, жизнь мастера, как и прочих гончаров, полна была лишений. Необычайно трудоемкие изделия продавались за бесценок. Давала себя знать конкурентная борьба среди ремесленников. Каждый держался обособленно, пользуясь помощью лишь членов семьи, избегая учеников, которые, усвоив приемы мастера, могли в любое время отделиться и стать соперниками. У Бахметюка не осталось последователей, им обученных. Недаром, восхваляя его мастерство, украинская читанка (хрестоматия для школ), изданная во Львове в 1913 году, сетует: «.. .была то его тайна, а тайна эта ушла с ним в гроб».
Талант Бахметюка необычайно щедр. Он не только по-своему «изложил» существовавшие до него сюжеты, обогатив их интересными подробностями, но и создал множество ранее неизвестных. И все новое, что внесено им в роспись, основано прежде всего на жизненном материале, почерпнутом из самой действительности, которую он воспринимал с пытливостью ищущего художника. Эти сюжеты проникнуты жизнерадостностью, в них отражен оптимизм крестьянина, видящего в созидательном труде основной смысл своего существования.
В отличие от своего учителя П. Баранюка, создававшего уравновешенно-статичные композиции, Бахметюк — художник огромного темперамента, вылившегося в необычайно живые и динамичные образы. Стремительно несутся кони, отплясывают пары, неистово играют музыканты, маршируют солдаты, охотники стреляют в зверей. И, словно давая отдых зрителю, мастер изображает полный спокойствия и поэзии «райский сад»: счастливые влюбленные стоят под сенью огромного букета из роз и виноградных гроздьев, внимая пению птиц.
Традиции косовской керамики продолжили мастера Баранюки — Михаило, Иосиф и другие, известные также под именем Барановских. Весьма вероятно, что существовали, родственные отношения у этих гончаров между собой, равно как и с их предшественником Петром Баранюком, однако до сих пор это остается не выясненным.
Наиболее интересен из них Михайло Баранюк (ум. 1908). Сведения о нем, к сожалению, скудны и крайне разноречивы. Этого гончара принято считать автором большого числа расписных сосудов, главным образом мисок. Он несколько расширил круг сюжетов: любил изображать даму с зонтиком, выезжающую верхом на прогулку, корову с сосущим теленком, рыб и раков в окружении атрибутов обеденного стола. Росписи мастера по манере изображения близки к работам его старшего однофамильца, однако обладают и выраженным своеобразием. Рисунок, нанесенный более тонкой линией и порой едва заметный под сочными заливками, подробнее разработан. Особенно тщательно прорисованы растительные побеги, усеянные небольшими бутонами и цветами, более геометричен и строг орнамент на венцах сосудов. Росписи М. Баранюка спокойны, уравновешенны, пронизаны мягким лиризмом.
Последним из плеяды Баранюков был Иосиф (1863—1942), оставивший ряд подписных произведений. Работы этого мастера свидетельствуют о спаде традиций сюжетной росписи, уступающей место орнаментальной. Растительные узоры его мисок и кувшинов близки к подобным росписям М. Баранюка, но, будучи более сложными и порой измельченными, уступают им в выразительности.
Близок к Иосифу Баранюку своим творчеством Гнат Кощук, лучшие работы которого датируются 1880-ми годами.
А неподалеку, в каких-нибудь пяти километрах от Косова — в селе Пистынь, складывались свои особенности керамики. Своеобразна здесь и форма сосудов, и роспись, в которой определились отличные от свойственных косовской керамике изобразительные приемы.
В росписях из Пистыня сюжетные сцены также занимают определенное место, хотя и менее значительное, чем в косовских.
Развитие пистынской керамики связывают с именем Дмитра Зинтюка, основной период творчества которого падает на 40—60-е годы XIX века. К этому времени относят ряд мисок, кувшинов и изразцов с изображением всадников, святых, танцующих пар, охотников, животных. Отличительная черта его рисунка — гиперболичность форм, изобилующих острыми контрастами и противопоставлениями. Крупному туловищу коня мастер придает тонкие ноги и длинную шею, завершенную крохотной, размером не более копыта, головой, иногда теряющейся среди окружающих растительных узоров. Столь же значительны деформации и в человеческих изображениях, у которых будто сдвинут торс, глаз смещен на середину щеки и с трудом угадываются части лица. Своеобразны и растительные мотивы — ветки в форме исполинских колосьев, огромные листья, цветы в виде колец, окруженные мелкими лепестками. Подобными же лепестками художник украшает одежду всадника, гриву коня, сбрую, достигая декоративного единства целого.
Последователи Зинтюка, среди них его сын и внуки, сохранив в своей керамике стилевые особенности работ мастера, его склонность к преувеличениям, внесли в это искусство новые черты. Их росписи несколько мягче, более светлы, прозрачны, фоны просторнее, меньше строгости в построении фигур.
Косов и Пистынь определили, таким образом, основные художественные черты гуцульской керамики. Что касается близлежащих Кут, третьего очень давнего очага гончарного производства, то исконной продукцией местных мастеров были нерасписные изделия, в числе которых особой славой пользовалась чернолощеная посуда. В XIX веке в Кутах производилась и расписная керамика с несложным рожкованым узором, а в начале XX столетия на кутское гончарство распространились традиции, сложившиеся в керамике соседних сел.
Рассматривая гуцульскую керамическую роспись, нельзя не остановиться вкратце и на творчестве гончаров Коломыи. Хотя этот город расположен за пределами горной Гуцулыцины, территориальная близость к Карпатам обусловила, как уже отмечалось, живую связь его художественных традиций с гуцульскими. Характерно, что Коломыя стала центром изучения горного края. Здесь был создан Музей народного искусства Гуцулыцины. Здесь же некоторые из более поздних гончаров Косова, Пистыня и Кут получали профессиональную подготовку.
Во многом сходная с косовской, коломыйская керамика обладает выраженной самобытностью. В ней чаще применяется фляндрование, и большая часть изделий, преимущественно миски, покрыты узором, нанесенным лишь с помощью рожка. Своеобразно трактуются орнаментальные мотивы и сюжетные сцены, по содержанию аналогичные косовским.
На изразцах изображены скрипач, крестьянка, молодая пара, церковь и другие сюжеты. Интересно трактованы фигуры людей с крупным диском головы на тонкой шее, коротким торсом, широко расставленными ногами у мужских и колоколом пышной юбки — у женских. Человеческие образы статичны; фронтально развернутые, они словно позируют. Необычны и приемы цветового решения. Четкая графика красно-коричневого рисунка как бы наложена на «мраморный» фон с пятнами светло-зеленых разводов, нанесенных на белое ангобное основание. Устремленные в сторону, благодаря образующимся при обжиге потекам, эти пятна обретают движение и кажутся легкими облачками, проносящимися позади фигур или за высокими шатрами церквей. И, как это бывает в жизни, порой испытываешь ощущение, будто не облака движутся, а, наоборот, на их фоне медленно проплывают фигуры, лишь на мгновение остановившиеся перед зрителем в границах изразца… Автор этих росписей, подобно своим косовским современникам, создал произведения, редкие по красоте и своеобразию.
Развитие капиталистических отношений и связанное с ним расширение торгового обмена вызвали значительный рост производства сельских промыслов Прикарпатья, в особенности гончарного. В конце XIX века лишь в Косове, Пистыне и Кутах с их приселками работало свыше ста гончаров. Отсюда поставляли продукцию не только во все горные села края, но и в равнинную Галицию, и в Буковину. Множество изделий попадало в соседние страны — Румынию, Польшу, где в музеях и частных собраниях ныне хранятся миски, кувшины, изразцы и целые печи.
Но одновременно с расширением объема производства все более заметны становятся в керамике черты художественного упадка. Недостаток времени и отсутствие своего транспорта для реализации изделий на отдаленных ярмарках вынуждали мастеров прибегать к посредничеству всякого рода перекупщиков и торгашей. Последние не только навязывали гончарам кабальные условия труда, но, хорошо зная требования рынка, заставляли их делать вещи, отвечающие мещанским вкусам широкого городского потребителя, наезжавших в Прикарпатье отдыхающих, туристов. В результате предавались забвению лучшие народные традиции.
С целью содействия развитию народного ремесла усилиями представителей прикарпатской прогрессивной интеллигенции в 1876 году была открыта коломыйская гончарская школа. Должным образом оборудованная, она давала ученикам отличные технологические знания, и в этом ее положительная роль несомненна. Однако уровень понимания народного искусства того времени не позволял школе осуществить свои основные, художественные задачи. Педагоги, в большинстве иностранцы, которым чужды были традиции крестьянского искусства, старались привить ему академические основы, сделать его более «грамотным». В качестве образцов ученикам давали таблицы из печатных немецких «орнаментшатцев», заполненные грубой разностильной орнаментикой. Что же касается изучения народных традиций, то оно сводилось к механическому перенесению в роспись узоров вышивок, резьбы, писанок, из которых с помощью линейки и циркуля выхолащивалось всякое живое начало. И не удивительно, что школа, отказавшись вскоре от первоначальной затеи, занялась подготовкой мастеров архитектурной керамики.
Привлекают работы пистынского мастера Петра Тымчука — миски, кувшины и особенно вазонки в виде баранов или козлов с цветочным горшочком на спине. Его росписи во многом еще следуют традициям, сложившимся в керамике родного села. Это ощущается в растительных узорах — в кольцеобразных розетках, окруженных мелкими лепестками из капель червени, в пластичном, очень условном рисунке птиц, у которых такими же «лепестками» разработано оперение. Но человеческие изображения отличаются конкретностью форм и, порой, наивным натурализмом, роднящим их с детским рисунком (тщательно вырисованы пуговицы, петлицы и ордена на офицерском костюме, украшения у дамы), в них мастер больше тяготеет к традициям косовской школы. У Иосифа Табахорнюка в сухости геометрического орнамента уже чувствуются упадочные веяния, но в скульптурных фигурках животных — свинках, баранах, птицах, лаконичных по форме и покрытых свободной росписью, напоминающей бахметюковскую, он идет от лучших традиций.
В памяти горцев еще живы воспоминания о Петре Кошаке (1864—1940). Он родился в Москалевке в семье гончара. Рано лишившись родителей, стал пастухом, батрачил. После возвращения из армии и окончания коломыйской гончарской школы обосновался в Пистыне, где работал до конца жизни. Мастер отличался удивительной трудоспособностью, рано приобрел широкую известность.
В творчестве Кошака прослеживаются два периода. Если на первом этапе, охватывающем 1890-е — 1910-е годы, он увлекается чисто орнаментальной росписью, покрывая ею главным образом предметы сувенирного назначения, то позднее, умудренный годами, словно обобщая свои жизненные наблюдения, все чаще обращается к образу человека. Здесь он не только по-своему интерпретирует многие традиционные сюжеты, знакомые ему еще с юных лет по работам его предшественников-односельчан из Москалевки.
Иногда оно утрачивает народную основу. Традиционные кувшины превращаются в вазы античного образца с двумя, а то и четырьмя сложными ручками, а плесканки с непомерно развитой шейкой и приделанной снизу ножкой вычурны и лишены конструктивной логики. Геометрический орнамент чертежно сух, подкраска же синим кобальтом, впервые примененная Кошаком, зачастую лишь вносит пестроту. В сюжетных рисунках изображение, оставаясь только рассказом, нередко лишено пластической выразительности.
Однако заслуги Кошака неоспоримы. Это наиболее поздний из гончаров, в чьей росписи еще сохраняет прежнее свое значение сюжет. Вместе с этим мастером из искусства керамики уходит интересный рисовальщик, пусть не самый тонкий, но сумевший обогатить народное творчество гуцулов новыми образами.
Одной из причин упадка изобразительности в керамической росписи начала XX века было свертывание производства изразцов, вызванное массовой модернизацией печей в крестьянских жилищах. В свое время распространение изразцовых печей сильнейшим образом стимулировало развитие сюжетной росписи. Но тогда это были сравнительно небольшие очаги, у которых только верхняя половина облицовывалась кафелем. Крупные печи нового образца с массивным основанием и плитой (вместо свободного пространства «пидпечка» у старых) потребовали бы двойного против прежнего количества изразцов, и облик сооружения не мирился бы с вносимой их обилием пестротой, не говоря уж о недоступности таких печей из-за высокой стоимости. Тематическая роспись, таким образом, приходит в упадок вместе с исчезновением взрастивших и питавших ее условий.
Дочь косовского гончара Иосифа Совиздранюка, П. Цвилык еще в детстве приобщилась к ремеслу, помогая отцу вместе с остальными детьми, из которых четверо стали впоследствии самостоятельными мастерами. Она была участником многих выставок в нашей стране и за рубежом, в числе первых из керамистов получила звание заслуженного мастера народного творчества Украины.
После смерти мужа (1952) Цвилык работала одна, пользуясь иногда лишь помощью внучки. Эту небольшого роста, на вид не очень крепкую, но подвижную женщину даже в последние годы жизни можно было постоянно видеть у гончарного круга или за росписью. Бывало, и на заре застаешь ее, всю в копоти, за обжигом, начатым еще с вечера. И надо сказать, что последние ее работы, выполненные в преклонном возрасте, отмечены особой свежестью.
Изделия Цвилык невелики по размеру, очень найдены по пропорциям и чем-то сродни мягкому гармоничному облику их автора. Они не отличаются особой декоративной броскостью, в них нет и той виртуозной смелости линий и форм, которая свойственна, скажем, работам Бахметюка. Произведения Цвилык говорят о темпераменте сильном, но сдерживаемом. В их формах, слегка играющих неровностями очертаний, вы ощущаете следы чутких и трепетных пальцев мастера, и кажется, что в глине теплится жизнь. То же и в росписи: чуть взволнован и робок рисунок словно выполненных нетвердой детской рукой розеток, листьев, цветущих веток, устилающих поверхность предметов сплошным кружевным узором.
В росписях Цвилык, хотя основу их составляет орнаментика, встречаются изображения животных и традиционные сюжетные сцены. Небольшие плесканки она украшает оленями, зайцами, петухами, в ее трактовке напоминающими формы глиняных игрушек. На вазах рисует танцующих под скрипку гуцулов, пастушка с сопилкой, охотников, всадников. В поисках формы, более удобной для тематической росписи, она, как бы имитируя изразцы, делает небольшие пластины, на которых рисует свои сюжетные композиции. Ее образы, наивные и непосредственные, овеяны поэтичностью, проникнуты большим человеческим теплом.
Из советских керамистов старшего поколения хорошо известна Мария Тымяк (род. 1898). Росписи этого мастера выполнены большей частью по красно-коричневому фону белым ангобом, подцвеченным зеленой и желтой красками. Сочные узоры, нанесенные рожком, придают ее мискам, кувшинам и молочным сервизам очень броскую декоративность. Многое сделали для развития современной керамики супруги Рощибюки — Михайло (род. 1903) и Анна (род. 1903), сестра П. Цвилык. В своих росписях они, как и Тымяк, не обращаются к сюжету, зато традиционная орнаментика в их произведениях получила весьма своеобразную разработку.
Новые черты вносят в это искусство молодые умельцы, среди которых есть дети гончаров, перенявшие мастерство от родителей, и воспитанники Косовского техникума народных художественных промыслов. Говоря о молодых художниках, нельзя не отметить чрезвычайно одаренного Василия Аронца (род. 1936), успешно работающего в области керамической пластики. В его небольших, ярко расписанных скульптурных композициях, воссоздающих народные образы и сцены крестьянского быта, можно видеть, как возрождаются к новой жизни, казалось бы, уже забытые изобразительные традиции гуцульских сюжетных росписей. Неузнаваемо изменились условия труда мастеров, в распоряжение которых предоставлены отлично оборудованные мастерские косовского отделения Художественного фонда УССР и керамический цех фабрики «Гуцулыцина» в Косове.
