Татьяна Ниловна Яблонская

Татьяна Ниловна Яблонская
Т. Яблонская. Автопортрет. Акварель. 1933—1934.

Татьяна Ниловна Яблонская

В середине тридцатых годов в Киев приехали поступать в художественный институт две девочки — Татьяна и Елена. Сестры. окончили школу-семилетку в небольшом, городке Каменец- Подольском. Трудно было ожидать, что они успешно выдержат столь серьезное соревнование.

Т. Яблонская. Натюрморт. Карандаш. 1935.
Т. Яблонская. Натюрморт. Карандаш. 1935.

Среди поступавших с особой уверенностью держались ученики педагогов, преподававших рисунок по модному в то время формальному методу. В этих работах были и «логическая построенность», и «понимание формы», и «закономерность композиционных решений», и многое другое. Только не хватало чего-то самого главного… К удивлению и удовольствию приемной комиссии, сестры выполнили экзаменационные рисунки в духе старой академической школы и на хорошем уровне.
Татьяна Ниловна Яблонская, старшая из сестер, так говорит о том памятном для нее времени: «Рисунки наши, как мне сейчас представляется, были, наверное, не бог весть какие. Но мы старались просто и как можно вернее, реальнее нарисовйть живых натурщиков и победили в конкурсе многих соперников».
В чем же заключался секрет столь неожиданного успеха юных художниц? Кто и как учил их видеть и запечатлевать суть окружающего мира? Как открылись перед ними первые тайны великой школы реализма?
Мы попросили Татьяну Ниловну ЯБЛОНСКУЮ — народного художника УССР, действительного члена Академии художеств СССР, большого и опытного мастера рассказать о том, как начинался ее путь в искусство.
Учил нас отец. Он сам в юности страстно мечтал стать художником и держал экзамен в Академию художеств. Не выдержал. Уже в советское время поехал в Москву и поступил во ВХУТЕМАС, учился у знаменитого А. Архипова. Но через год вернулся домой, в Смоленск. Трудное тогда было время, и нужен был постоянный заработок, чтобы кормить семью.
Не достигнув настоящего профессионального уровня, свою мечту отец задумал осуществить в детях. Нас было трое: я — старшая, потом сестра Леля и брат Дима.

Т. Яблонская. Мама сучит нитки. Музыкант курит. Доктор танцует. Тушь, перо. 1933.
Т. Яблонская. Мама сучит нитки. Музыкант курит. Доктор танцует. Тушь, перо. 1933.

Развивать нашу творческую фантазию он начал, когда семья еще жила в Смоленске. Длинными зимними вечерами за большим столом, освещенным керосиновой лампой, мы с увлечением делали елочные игрушки. Руководил отец. Сколько давало это нам творческой радости!
Клеили в бесконечных вариантах коробочки — «бомбоньерки». Сами и бумагу красили, и бронзой ее покрывали. Стране было тогда не до производства елочных украшений… Но больше всего нравились сделанные отцом фигурки из картона, изображавшие персонажей русской истории. До сих пор ясно помню стрельца в ярко-зеленом кафтане с красными нашивками.
Отец тогда был хранителем Смоленской картинной галереи. Помещалась она в бывшем соборе. Он водил нас туда. В гулкой тишине таинственного здания мы робко переходили от картины к картине. А он объяснял содержание полотен, их художественную ценность.
Рядом с нашим домом находился музей русской старины. Мы часто любовались его несметными богатствами. Волшебное впечатление от русского народного искусства осталось на всю жизнь.
Серьезно «готовиться в художники» мы стали уже позже, в Каменец-Подольском. Мне тогда было лет тринадцать-четырнадцать.

Т. Яблонская.Портрет отца. Карандаш. 1933.
Т. Яблонская.Портрет отца. Карандаш. 1933.

С детства мы о другой профессии и не мечтали — она была выбрана для нас отцом. В школе я увлеклась и математикой, и биологией. Но все же, когда на вечернем небе «падала звезда», я старалась как можно быстрее пробормотать всегда только одно желание — «быть хорошей художницей». Ведь оно обязательно исполнится, если успеть его высказать, пока звезда еще не погасла…
Главное, к чему стремился отец, обучая нас рисованию, было развитие творческого воображения и живого ощущения во время работы с натуры.
Он рассказывал, что долго думал над тем, как мог Рембрандт так уверенно и точно нарисовать профиль своего сына Титуса или так безошибочно направить в точку схода перила мостика на одном из офортов. И решил: только благодаря сильно развитому воображению, ясному ощущению того, что он изображал, художник мог это сделать.
В наши занятия входило рисование набросков друг с друга, портретов, интерьеров, натюрмортов, пейзажей, рисование по памяти и по воображению.
Главным при работе над набросками было опять-таки развитие воображения. У нас это называлось «видеть на бумаге» или «зацепиться за живое».
Позирует, бывало, кто-то из нас. Остальные молча, сосредоточенно рисуют. Стараются, сопят. Только и слышно: «Где резинка? Дай!»
Ну что, зацепилась? — спрашивает отец.
Нет!..
Наконец под карандашом начинаешь чувствовать «живое».
Какое удовольствие! Какое счастье! «Зацепилась»! Это ощущение приходит не сразу и не всегда. Но всегда надо его добиваться. Без него нельзя по- настоящему работать. Поискам пропорций, движений, характера — всему должно сопутствовать, вернее, даже предшествовать ощущение живого.
Наброски мы делали от двадцати секунд до тридцати минут. В самых быстрых надо было схватить главное — движение, пропорции. Посмотрел — нарисовал.

Т. Яблонская. На Макаровской даче под Одессой. Карандаш. 1929.
Т. Яблонская. На Макаровской даче под Одессой. Карандаш. 1929.

В Каменце отец преподавал в школах рисование и черчение. В нашей школе он организовал галерею ударников учебы. В ней помещались не фотографии, а портреты карандашом. Авторами их были сестра и я. Из He-
скольких портретов наиболее похожие отец забирал в школу. Как мы обе старались!
Каждый год мы рисовали портрет отца. Это было как бы проверкой нашего продвижения вперед. Прежний портрет сравнивался с новым. И всегда разница была очень заметной.
Однажды нам за плату позировал настоящий «натурщик» — красивый старик «из бывших», адвокат, или, как тогда еще говорили, «приват-доцент».
В портретах мы с самого начала не допускали никакой схематичности, никакого искусственного «построения», разбивки «а плоскости. Только живая форма, характер, движение при обязательном сходстве. Помогало здесь знакомство с анатомией.

Т. Яблонская. Портрет ударницы учебы Лены Андреевой. Карандаш. 1933.
Т. Яблонская. Портрет ударницы учебы Лены Андреевой. Карандаш. 1933.

У нас считалось неверным сначала «построить» рисунок, а потом «тушевать». Мы сразу стремились рисовать живо, постепенно усиливая светотень. Штрихи клали не аккуратной сеточкой, а по форме — «круглыми».
Наши рисунки были, может быть, недостаточно изящными и легкими, но зато форма в них была очень ощутимой. Отец часто любил повторять, что надо учиться не рисунки делать, а рисовать.
Для развития пространственного воображения и чувства тона мы нарисовали углем несколько больших интерьеров с натюрмортами. Помню, с каким увлечением я «отделывала» все детали большого медного самовара.
Много внимания уделялось работе по памяти и по представлению. Возвращаясь из школы, мы должны были запомнить какого-нибудь характерного человека и дома изобразить его. Собиралось много таких зарисовок. Какие разные и интересные типы! Теперь таких уже не встретишь… Старались рисовать медленно, утрируя характер модели.
Пробовали переносить на бумагу и запомнившиеся сцены из кинофильмов — со знаменитыми тогда Патом и Паташоном, с Чарли Чаплином, иллюстрировали прочитанные книги. Хотелось сделать иллюстрации как можно «художественнее», эффектнее, с какой-нибудь подцветкой акварелью или цветными карандашами. Казалось, что получается очень здорово, как в настоящих книгах, хотя, конечно, все это было очень наивно. Отца наши неудачи не смущали. Все придет в свое время, считал он, лишь бы было увлечение.

Т. Яблонская. Девушка на стуле с книгой. Акварель. 1935.
Т. Яблонская. Девушка на стуле с книгой. Акварель. 1935.

Для развития фантазии придумали себе увлекательное занятие-игру. В небольшой ящик с тремя отделениями клали бумажки. На одних были написаны названия профессий, на других — действия, на третьих — места. Из каждого отделения вытаскивали по одной бумажке. Получались совершенно неожиданные, а иногда даже нелепые комбинации. Например, «художник на базаре играет» или «музыкант на реке варит»…
Каждый из нас, закрывшись рукавом, чтобы не подглядывали, старался как можно остроумнее и реальнее изобразить эту «ситуацию». После окончания все вместе определяли победителя. За вечер — два-три таких конкурса. Наши доктора, музыканты, дворники бегали, играли, ползали в лесу, на базаре, на вокзале… Как было весело, как разыгрывалась фантазия, развивались зрительная память и чувство юмора! Мы называли это занятие «игрой в ящик».

Т. Яблонская. Дерево. Карандаш. 1932.
Т. Яблонская. Дерево. Карандаш. 1932.

Как-то в газете отец прочел объявление о продаже через организацию «Книга — почтой» многих ценных книг и в том числе альбома офортов Рембрандта. Сколько было радости, когда мы получили этот прекрасный «уцененный» альбом! С каким благоговением его рассматривали, поражаясь красоте и трепетной жизненности. Отец очень любил рисунки старых мастеров, научил и нас восхищаться ими. Он говорил нам, что, только владея таким живым рисунком, можно свободно компоновать сложнейшие сцены, как умели делать старые мастера.
А для того чтобы хоть немножко приблизиться к этому, надо учиться рисовать так, как они. Невозможно представить, чтобы Рубенс, Рембрандт или Репин во время своей учебы, рисуя натурщиков, «строили», разбивали на плоскости. Никогда бы у них не было такого живого трепетного рисунка, если бы они этим занимались. И никогда бы они так прекрасно и свободно не писали и не компоновали.

Т. Яблонская. Доставка хлеба. (Рисунок по памяти.) Карандаш. 1935.
Т. Яблонская. Доставка хлеба. (Рисунок по памяти.) Карандаш. 1935.

Я считаю, что только живое рисование способствует развитию творческого воображения. Аналитический метод очень опасен. Он может быть применен только как вспомогательный и только тогда, когда уже сильно развито воображение подростка, живое ощущение действительности. И, главное, ни в коем случае не в ущерб ему. Часто схематическое построение заглушает у ученика живое чувство. Тогда на его рисунках вместо живых людей появляются деревянные, схематичные, безликие манекены. Как трудно бывает многим студентам- художникам делать композиции! Даже для самого первоначального эскиза им нужны этюды и зарисовки с натуры.
С бумагой для рисования в то время, в тридцатые годы, было туго, особенно у нас, в Каменце. Рисовали мы на обоях, на старых чертежах и схемах.

Т. Яблонская. Натурщик. Карандаш. 1934.
Т. Яблонская. Натурщик. Карандаш. 1934.

У каждого из нас под койкой стоял большой фанерный ящик из-под спичек. Туда мы складывали свою «продукцию». Периодически устраивались «чистки». Мы по очереди вываливали на стол содержимое ящиков, и каждый листок обсуждался всеми под руководством отца. Критика была суровая, безжалостная и предельно правдивая. С самолюбием не считались. Ведь главное — научиться!
Если рисунок после обсуждения признавался хорошим, его клали в «папку шедевров», и сердце автора сжималось от счастья. Если же нет — рисунок отправлялся в корзинку для растопки печки. Сколько было пролито слез, тайно, ночью, под одеялом после такой чистки — значит, еще плохо, значит, надо работать больше и лучше.
Играло роль соревнование — нас было трое, а это уже коллектив. Но, главное, никаких поблажек, никакого поглаживания по головкам. На всю жизнь вырабатывался характер и привычка не бояться критики, смело критиковать, не удовлетворяясь достигнутым, всегда учиться.

Понравилась статья? Поделиться с друзьями:
Culture and art