Открытие синагоги в Дура-Европос
Количество археологических находок в Дура-Европос было таким, что очень скоро это место стало называться «сирийскими Помпеями» или «Помпеями пустыни» (так называлась и одна из статей М. И. Ростовцева).
Во время пятого сезона раскопок (октябрь 1931 — апрель 1932 г.) взору археологов предстала христианская часовня и баптистерий, а во время шестого (октябрь 1932 — март 1933 г.) — еврейская синагога, находившаяся рядом с христианской часовней. Но на этом удивительные находки не закончились.
Радость открытия нового памятника омрачалась тем, что остро встал вопрос о его сохранении, консервации и возможной транспортировке.
Но дело в том, что тоже самое происходило на Востоке и было связано с именем Александра и его преемников. В греческом мире и на Ближнем Востоке сформировалась «великая цивилизация, которую мы называем эллинистической.
Она блистательно расцвела в восточных провинциях Римской империи и стала основой цивилизации византийской».
Дура-Европос, как всякий гарнизонный город, была окружена стенами. Именно в квартале, примыкающем к городским стенам, защищавшим город со стороны пустыни, к северу от главных городских ворот (так называемых Пальмирских ворот), в своих домах поселилась семья христиан и семья иудеев. Благодаря многочисленным надписям и папирологическому материалу мы знаем, что в 164-200 гг. евреи купили несколько домов на западе города. Как раз в 165 г. Дура-Европос была заново взята римлянами во главе с Луцием Вером, и для еврейской общины именно это время стало особенно благоприятным.
Около 200 г. скромный частный дом был преобразован в синагогу. Она состояла из двора с колоннами и зала для молитвы. На первой стадии синагога была небольшая, но уже тогда она была вся покрыта росписями. Однако поначалу росписи носили в основном орнаментальный характер. В 245 г. синагога была перестроена, о чем мы узнаём из надписей на греческом и арамейском языках.
Период римского владычества стал последним в истории города. Новая персидская династия потомков Сасана прекрасно понимала, что Средний Евфрат был тем мостом, по которому можно было проникнуть в богатые сирийские провинции. В 256 г. начали сооружать пологие насыпи снаружи и внутри городских стен. Люди были выселены из прилегающего к стенам квартала, и весь он оказался под насыпью. Но насыпь спасла для истории уникальные памятники! Примыкающая к стене синагога оказалась «срезана» под насыпью так, что ее западная стена (та, что у городской стены) сохранилась целиком, а восточная оказалась разобранной почти до основания. Боковые стены приоборели форму треугольников. В общей сложности до нас дошло тридцать живописных панно.
ГЛАВА I Еврейское искусство поздней античности.
История изучения еврейского искусства древности насчитывает меньше века. За этот короткий отрезок времени его оценки менялись на прямо противоположные, это не удивительно. Формально считалось, что оценка искусства была дана раз и навсегда в одной из заповедей. каком же искусстве тут говорить? И множество раз в музеях мне приходилось замечать, что они не вызывают такой бури вопросов, как находящиеся в соседнем зале памятники еврейского искусства из византийской Палестины.
Пионерами в этой области стали Э. Робинсон, Э. Ренан, Ч. Вилсон и Г. Китченер, архимандрит Антонин (Капустин). Для Э. Ренана изучение находок на Святой Земле было способом воссоздания «исторического Иисуса» и картины возникновения христианства с точки зрения исторических источников. Для других исследователей вопрос о природе находок также имел не только академический интерес. Он был связан с проблемой интеграции евреев в западное общество, которая в то время активно дискутировалась. Вслед за Г. Китченером знаменитые немецкие археологи Г. Коль и К. Ватзингер, первые систематизаторы синагогального материала, считали, что синагоги строились в Палестине согласно санкциям римских властей и планам, соответствующим их архитектурным амбициям, и были чужды по форме еврейскому духу. Фактически происходило то же, что в Германии конца XVIII в., когда синагоги строились прежде всего под патронажем правительства и ни о каком самостоятельном еврейском творчестве речи не шло. Даже агрессивно проеврейская Еврейская энциклопедия, выходившая на рубеже XIX-XX вв., подводила научную базу под отсутствие у евреев способности к искусству. Припоминали старинную раввинистическую максиму о том, что забота о прекрасном — удел греков, забота о праведности — удел евреев. Впрочем, приводились данные и о том, что евреи всегда очень чутко относились к категории «прекрасного».
Параллельно с этим «История искусства античности», созданная Винкельманом, не оставила места поздней античности, искусство которой предстало пришедшим в упадок.
Что касается находок в Палестине, то Г. Кол и К. Ватзингер, идущие по стопам американца Э. Робинсона и француза Э. Ренана, а также знаменитых британских археологов Уилсона, Кондера и Китченера, в 1905-1907 гг. обследовали и частично описали одиннадцать синагог Святой Земли. Уже одно это меняло представление о восточной границе Римской империи.
Роспись ниши, в которой хранится свиток Торы, относится к первой, ранней программе фресок. Их символический язык оказывается наиболее адекватным воплощением для выражения сжатого смысла чаяний еврейского народа. Однако уже через небольшой промежуток времени при перестройке синагоги росписями покрываются все стены. Вторая программа росписи включала в себя подробное повествование об истории еврейского народа и Ковчега Завета, а над нишей Торы были изображены духовные лидеры еврейской истории: в верхнем регистре — Моисей перед Неопалимой купиной и Моисей, получающий скрижали Завета; в нижнем (до сих пор нет единого мнения о том, кто именно здесь изображен) — фигура с развернутым свитком (возможно, это Ездра или пророк Иеремия) и фигура, представляющая, вероятно, Мессию (он отличается от других квадратным, а не круглым нимбом, а также тем, что над головой изображены солнце и луна с планетами). Среди сцен, развернутых на стенах, — Моисей, выходящий с народом из Египта, походная Скиния и двенадцать колен Израилевых, Иерусалимский Храм и первосвященник Аарон, пленение Ковчега в храме Дагона в Ашдоде, видение Иезекииля в долине мертвых костей и множество других. Несмотря на то, что точный смысл программы росписей, видимо, не может быть установлен и является дискуссионным, понятно одно — все сюжеты повествуют об активном божественном вмешательстве в историю еврейского народа. И в этом опять прослеживается противопоставление синагоги языческим храмам, где смысл росписей не меняется веками и из века в век в храме Зевса приносится и приносится жертва статуе. Возможно, появление в храме пальмирских богов мифологической сцены в III в. (возможно, нескольких, просто не дошедших до нас) объясняется полемикой с иудеями и христианами, для которых был важен именно исторический аспект вероучения.
Роспись включала не только библейские сюжеты, но и агадические, т. е. взятые из раввинистических толкований библейского текста.
Христианская часовня в Дура-Европос тоже оказалась неожиданной находкой. Ученые впервые увидели тот самый дом собрания, позже превращенный в церковь, о котором раньше только читали. Одна из комнат в жилом доме, вмещавшая около 70 человек, была превращена в церковь во время гонений начала III в. Здесь была воздвигнута платформа, служившая, скорее всего, для алтаря. К комнате присоединили баптистерий, стены которого были украшены росписями на евангельские сюжеты. Позднее весь дом был передан христианской общине и превратился в церковь.
Христианская часовня во многом оказалась «в тени» синагоги. Действительно, росписей здесь гораздо меньше и они куда хуже сохранились. Однако мы видим здесь существенную особенность — фрески носят сугубо вероучительный характер. Баптистерий представляет собой маленький продолговатый зал, в который вели две двери. В торце помещения располагались две купели. Именно здесь находятся росписи. Они также расположены регистрами и включают Адама и Еву, Доброго пастыря, исцеление расслабленного (символ крещения). Образы Жен-ми- роносиц у Гроба и сцена с самаритянкой украшают прилегающую стену. Из ветхозаветных сюжетов здесь сохранились только Адам и Ева и Давид с Голиафом. Так, фрески христианского баптистерия как бы участвуют в ситуации религиозной полемики, характерной для Дура-Европос.
Таким образом, экспедиция М. И. Ростовцева открыла древнейшую из ныне известных церквей. Выдающийся бельгийский ученый, специалист по Сирии и участник экспедиции М. Ростовцева со стороны Франции Ф. Кюмон писал М. Ростовцеву по поводу открытия христианской часовни: «…я безмерно счастлив Вашим открытиям в Дура. Поскольку я немного ответственен за то, что Йель выбрал это место для раскопок, то желаю, чтобы результаты их были, сколь возможно, более блестящими. Барельеф божества из Анатха кажется крайне любопытным. Но значение этого открытия — ничто по сравнению с открытием этих христианских фресок. Христианская живопись начала III в. на Евфрате! Слишком прекрасно, чтобы в это поверить, и я жду уточнений. То, что надеялись найти в Антиохии, Вы получили в Дура…». Можно без преувеличения сказать, что христианская часовня стала одним из важнейших открытий христианской археологии XX в.
Так, первый памятник христианского искусства и первый (по значимости) памятник еврейского искусства расположились в одном городе и рядом друг с другом. Более того, судьба их тоже оказалась похожей: оба были перестроены из частных домов, о чем нам еще придется говорить ниже. Археологическая история христианского и еврейского искусства начиналась в одно время и в одном месте.
Научная общественность сразу оценила масштаб и значение памятника для истории искусства и истории в целом. «Великое открытие синагоги», — писал М. И. Ростовцеву К. Хопкинс, заменявший его во время раскопок, когда возникала такая необходимость. Сам М. Ростовцев, который предпринял в 1933 г. поездку в Европу, чтобы выступить с докладами по материалам новых открытий в Европе, в том числе в Британский академии наук, пишет другу: «Читать, впрочем, я буду не о парфянском искусстве, а о жидовском. Наша последняя новость в Дуре — это открытие жидовской синагоги с поразительными фресками — иллюстрациями к Ветхому Завету. Читайте Библию и готовьтесь».
Надо сказать, что поначалу фрески Дура- Европос вызвали определенное недоверие в среде ученых. К тому времени
синагоги поздней античности были уже известны. Например, уже была открыта великолепная синагога в Сардисе, хотя это было только самое начало. Но никаких изображений в Сардисе не было, в Бет-Альфе в Галилее сохранились напольные мозаики, но фрески, да еще такого масштаба… такое казалось немыслимым.
Росписи Дура-Европос положили конец разговорам об отсутствии у евреев изобразительного искусства, тем более что с художественной точки зрения фрески синагоги были гораздо более высокого качества, чем те, что украшают христианскую часовню. В Дура-Европос побывали или встретились с М. И. Ростовцевым практически все крупнейшие специалисты по истории и культуре поздней античности. И не только они. Раскрытые древние постройки в Сирии, можно сказать, вошли в моду: в 1934 г. памятник посетила Агата Кристи, к нему проявил интерес кардинал Пачелли (будущий Папа Пий XII), прослушавший доклад М. Ростовцева в Риме (1932). Ф. Кюмон писал Ростовцеву: «Это сенсационная находка, которая в Риме вызвала повсюду огромное любопытство. Сирийские фрески одновременны с самой ранней живописью катакомб — это вдохновляет».
Но католические власти довольно прохладно отнеслись к открытию древнейшей христианской церкви в Сирии, ибо этот факт нарушал принятые представления о главенствующей роли Рима в истории христианского искусства (а они утвердились со времен открытия и изучения римских катакомб в XVI в.) и христианской Церкви. Что касается М. И. Ростовцева, то, будучи знатоком римского раннехристианского искусства, он прекрасно понимал, какие проблемы встают перед научным сообществом, ведь с открытием Дура-Европос менялась сама топография христианского искусства. Позже в лекциях, прочитанных в Коллеж де Франс (1937), он сформулирует их так: «Одна из наиболее важных проблем истории искусства — проблема происхождения мозаик и росписей, иллюстрирующих Ветхий Завет. Восток или Рим? Если Восток, то Александрия или Антиохия? Никто, за единственным исключением, не вспомнил о месопотамском Востоке. Только Стржиговский осмелился говорить о Месопотамии, но его гипотеза не имела успеха и не получила поддержки. Открытие синагоги в Дура дает новую пищу для размышлений. К вопросу “Если это Восток, то Александрия или Антиохия?” сегодня можно добавить: “Или же это Месопотамия?” — и следует признать, что Месопотамия теперь кажется достойным конкурентом обеих соперниц — Александрии и Антиохии».
Из Иерусалима в Сирию специально ездил один из авторитетных специалистов по археологии Палестины Э. Л. Сукеник. К. Хопкинс сообщал М. Ростовцеву: «К нам приехал доктор Сукеник, директор Еврейского университета в Иерусалиме, и он явно потрясен синагогой. Он говорит, что под полом одной синагоги в Египте нашли яму, в которой есть множество старинных рукописей. Если в следующем году нам будет сопутствовать удача, мы найдем то же самое в нашей синагоге». Вероятно, Сукеник имел в виду обнаруженную в 1896 г. каирскую генизу, т. е. имеющееся при сингагоге хранилище для ветхих, пришедших в негодность фрагментов священных текстов, которые традиционно не уничтожались. Найденные там документы так же изменили и обогатили представления ученых об иудаизме, как и открытие синагоги в Дура-Европос. Пока же из уст в уста, от одного ученого к другому передавались важнейшие открытия, связанные с наследием религиозного искусства.
Какие же проблемы, связанные с открытием синагоги, христианской часовни и с искусством Дура вообще, увидел М. И. Ростовцев? Прежде всего это проблема стиля. Еще до начала раскопок ученый писал президенту Йеля Дж. Р. Эйнджелу: «Представился удачный случай изучить почти нетронутую македонскую военную колонию (до сих пор ни одна колония такого рода не была изучена) и исследовать новый тип древней цивилизации, в которой парфянские, семитские (сирийские), греческие и римские элементы внесли каждый свой вклад, создав любопытную смесь, которая определила особенности поздней сирийской цивилизации, которые оказались очень важными как для Византийской империи, так и для арабов». Росписи синагоги выполнены в совершенно особом стиле, что обусловлено тем, что «художники бились над проблемой, которая просто не стояла перед художниками языческих храмов, проблемой повествовательного стиля». Она решалась и в римском искусстве, но теперь исследователи получили наглядный пример того, как это происходило в иудейском мире и в мире христианском. Дело в том, что в этих лицах и жрецов, совершающих жертвоприношение, и вождей еврейского народа «мы видим жизнь, отличную от телесной, жизнь души, духовную жизнь. Воодушевление и религиозное рвение оживляют эти лица и освещают их красотой, отличной от красоты греческих изображений».
Памятники Дура-Европос ученый сравнивает с искусством сасанидским, иранским и индийским. Такая широта охвата оказалась возможной потому, что Ростовцев в первую очередь историк эллинизма. Дура-Европос стала необходимым звеном в сложении понимания эллинистических основ византийского искусства. Интерес к этой теме возник, видимо, на семинаре Н. Кондакова. Так называлось и сочинение Д. Айналова, коллеги Ростовцева по византийскому семинару М. Кондакова. Проблема стиля византийского искусства долгое время оставалась ведущей в византинистике.
Михаил Иванович Ростовцев (1870-1952) — выдающийся русский ученый, специалист по античной культуре, античному Риму и эллинистическому Востоку. В науке его имя можно поставить рядом с именами таких ученых, как Э. Мейер и Т. Моммзен. Когда П. Браун, профессор Принстонского университета, современный классик изучения античности, вспоминает интеллектуальный ландшафт пятидесятилетней давности, он говорит об «одиноко возвышающейся башне» «Социальной и экономической истории Римской империи» М. И. Ростовцева (1926). Она полностью заслонила собой даже «Упадок и падение Римской империи» Э. Гиббона и служила основным учебным пособием для поколений студентов Европы и Америки.
В этом же семинаре участвовали Д. В. Айналов, один из крупнейших специалистов по византийскому искусству, Б. А. Тураев, А. Н. Грабар, Г. В. Вернадский и многие другие выдающиеся ученые. Студенты Н. Кондакова организовали кружок «фактопоклонников». То была, по словам М. Ростовцева, «здоровая реакция против смутных и малообоснованных обобщений, к которым так склонны русские люди». Пристальное внимание к памятникам стало главной чертой исследовательского метода М. И. Ростовцева.
По окончании учебы Ростовцев длительное время проводит в Италии, «изучает» музеи и памятники. Еще одной областью интересов ученого оставалась археология Рима и Помпей. Дело в том, что во время стажировки в Италии он принял активное участие в помпейских раскопках и некоторые из них опубликовал. Именно М. Ростовцеву принадлежит, например, одно из основополагающих исследований по римскому архитектурному пейзажу.
Роль М. И. Ростовцева в изучении памятников Дура-Европос трудно переоценить. Это была труднейшая организационная работа. Необходимо было не только делать раскопки, но и «добывать» специалистов по сохранению и консервации памятника (в одной только синагоге обнаружилось более 100 м2 фрескового полотна): росписи нельзя было оставлять на стенах, фрески необходимо было снять и обеспечить их транспортировку. И всё это в условиях финансового кризиса в США, когда любая непредвиденная статья расходов требовала длительных переговоров и согласований. Тем не менее он сумел добиться финансирования экспедиции. При этом все 10 лет ему приходилось работать в весьма деликатной ситуации: Сирия находилась в ведении верховного комиссариата Французской Республики, а раскопки вел Йельский университет, так что находки делились между Сирией и Йелем. Публикацию памятников осуществляла Французская академия совместно с Йельским университетом.
В этой деятельности М. И. Ростовцеву помогал его огромный опыт в раскопках на юге России. Но главную роль, безусловно, сыграл колоссальный авторитет ученого в научном мире, благодаря которому он сумел привлечь к раскопкам ведущих мировых специалистов из разных областей. Когда он не мог присутствовать на раскопках лично, экспедицию возглавлял К. Хопкинс, который сообщал о каждом дне работ в подробных отчетах.
В 1935 г. М. И. Ростовцев издал исследование «Дура и проблема парфянского искусства», в 1938 г. — книгу «Дура-Европос и ее искусство», высоко оцененную современниками. Прошло немало лет, прежде чем этот памятник был опубликован полностью. Том, посвященный синагоге, был составлен К. Крелингом, специалистом по греческой, римской и христианской археологии, преподавателем Йельского университета, и вышел в свет лишь в 1950-е гг.
В Советском Союзе имя блестящего ученого-эмигранта было под запретом, труды его не публиковались. Лишь в последние годы наследие Ростовцева возвращается русскому читателю благодаря изданию его архивных документов и переписки, предпринятому группой исследователей во главе с покойным академиком Г. М. Бонгард-Левиным.
В размышлениях о Дура-Европос встретились друг с другом историки, занимающиеся Римской империей и древней Парфией, религиоведы, знатоки Библии и агадической литературы и, наконец, искусствоведы. Синагоге было посвящено множество статей (важнейшие из них собраны в сборнике, вышедшем в 1973 г. под редакцией Дж. Гутманна, «Синагога в Дура-Европос: переоценка»). М. И. Ростовцев показывал, что в Дура-Европос имеет место смешение разных культур и цивилизаций. Именно благодаря этому особенности этих культур здесь выступают более рельефно, более наглядно. Последовавшие после 1930-х гг. находки синагог на Святой Земле с напольными мозаиками оказались продолжением традиции, впервые заявившей о себе в Дура-Европос.
Замечательной особенностью построек Дура-Европос является то, что в них воплотилась любовь ее жителей к фреске. Фресками украшали стены практически всех зданий, и они во множестве дошли до нас. Возникло уникальное стилистическое сочетание эллинистической традиции, на которую наложилась римская, и очень сильной культурной струи с Востока. Эта стилистика и послужила основанием для дальнейшего развития христианского искусства Византии.
Период римского владычества стал последним в истории города. Новая персидская династия потомков Сасана прекрасно понимала, что Средний Евфрат был тем мостом, по которому можно было проникнуть в богатые сирийские провинции. В Дура-Европос об этом также знали, поэтому велось укрепление города. Городские стены укрепляли на парфянско- сасанидский манер. В 256 г. начали сооружать пологие насыпи снаружи и внутри городских стен. Люди были выселены из прилегающего к стенам квартала, и весь он оказался под насыпью. Но насыпь не помогла. Персы использовали свой любимый прием — подкоп, и город пал в 250 г. Но насыпь спасла для истории уникальные памятники! Примыкающая к стене синагога оказалась «срезана» под насыпью так, что ее западная стена (та, что у городской стены) сохранилась целиком, а восточная оказалась разобранной почти до основания. Боковые стены приоборели форму треугольников. Так, на восточной стене, где располагался ставшей перед археологами вход, сохранился лишь один ряд изображений, в то время как на западной — все три ряда фресок и ниша для хранения Торы. В общей сложности до нас дошло тридцать живописных панно.
Что же увидели археологи на стенах синагоги? На западной стене, лучше всех сохранившейся, их взору предстала ниша для хранения свитка Торы. Ниша устроена в стене, ее обрамляют две колонны, которые поддерживают прямоугольный фронтон, покрытый росписями. Очертания входа в Храм как бы повторяют архитектуру ниши Торы, находящейся внутри синагоги. Справа от храмового портала изображен огромный храмовый семисвечник — менора.
Слева от храмового портала представлена сцена жертвоприношения Авраама. Авраам изображен стоящим к нам спиной. Исаак поднят на высокий алтарь. Снизу — барашек, терпеливо ожидающий своей участи: он будет принесен в жертву вместо Исаака. «Изобразить, не изображая» — такой прием встречается здесь впервые. Это, действительно, уникальная черта синагоги в Дура-Европос.
Роспись ниши, в которой хранится свиток Торы, относится к первой, ранней программе фресок. Вторая программа росписи включала в себя подробное повествование об истории еврейского народа и Ковчега Завета, а над нишей Торы были изображены духовные лидеры еврейской истории: в нижнем (до сих пор нет единого мнения о том, кто именно здесь изображен) — фигура с развернутым свитком (возможно, это Ездра или пророк Иеремия) и фигура, представляющая, вероятно, Мессию (он отличается от других квадратным, а не круглым нимбом, а также тем, что над головой изображены солнце и луна с планетами). Среди сцен, развернутых на стенах, — Моисей, выходящий с народом из Египта, походная Скиния и двенадцать колен Израилевых, Иерусалимский Храм и первосвященник Аарон, пленение Ковчега в храме Дагона в Ашдоде, видение Иезекииля в долине мертвых костей и множество других. Несмотря на то, что точный смысл программы росписей, видимо, не может быть установлен и является дискуссионным, понятно одно — все сюжеты повествуют об активном божественном вмешательстве в историю еврейского народа. И в этом опять прослеживается противопоставление синагоги языческим храмам, где смысл росписей не меняется веками и из века в век в храме Зевса приносится и приносится жертва статуе. Возможно,
появление в храме пальмирских богов мифологической сцены в III в. (возможно, нескольких, просто не дошедших до нас) объясняется полемикой с иудеями и христианами, для которых был важен именно исторический аспект вероучения.
Христианская часовня во многом оказалась «в тени» синагоги. Действительно, росписей здесь гораздо меньше и они куда хуже сохранились. Однако мы видим здесь существенную особенность — фрески носят сугубо вероучительный характер. Баптистерий представляет собой маленький продолговатый зал, в который вели две двери. В торце помещения располагались две купели. Именно здесь находятся росписи. Они также расположены регистрами и включают Адама и Еву, Доброго пастыря, исцеление расслабленного (символ крещения). Образы Жен-ми- роносиц у Гроба и сцена с самаритянкой украшают прилегающую стену. Из ветхозаветных сюжетов здесь сохранились только Адам и Ева и Давид с Голиафом. Так, фрески христианского баптистерия как бы участвуют в ситуации религиозной полемики, характерной для Дура-Европос.
Таким образом, экспедиция М. И. Ростовцева открыла древнейшую из ныне известных церквей. Выдающийся бельгийский ученый, специалист по Сирии и участник экспедиции М. Ростовцева со стороны Франции Ф. Кюмон писал М. Ростовцеву по поводу открытия христианской часовни: «…я безмерно счастлив Вашим открытиям в Дура. Поскольку я немного ответственен за то, что Йель выбрал это место для раскопок, то желаю, чтобы результаты их были, сколь возможно, более блестящими. Барельеф божества из Анатха кажется крайне любопытным. Но значение этого открытия — ничто по сравнению с открытием этих христианских фресок. Христианская живопись начала III в. на Евфрате! Слишком прекрасно, чтобы в это поверить, и я жду уточнений. То, что надеялись найти в Антиохии, Вы получили в Дура…». Можно без преувеличения сказать, что христианская часовня стала одним из важнейших открытий христианской археологии XX в.
Так, первый памятник христианского искусства и первый (по значимости) памятник еврейского искусства расположились в одном городе и рядом друг с другом. Более того, судьба их тоже оказалась похожей: оба были перестроены из частных домов, о чем нам еще придется говорить ниже. Археологическая история христианского и еврейского искусства начиналась в одно время и в одном месте.
Научная общественность сразу оценила масштаб и значение памятника для истории искусства и истории в целом. «Великое открытие синагоги», — писал М. И. Ростовцеву К. Хопкинс, заменявший его во время раскопок, когда возникала такая необходимость.
Надо сказать, что поначалу фрески Дура- Европос вызвали определенное недоверие в среде ученых. К тому времени
синагоги поздней античности были уже известны. Например, уже была открыта великолепная синагога в Сардисе, хотя это было только самое начало. Но никаких изображений в Сардисе не было, в Бет-Альфе в Галилее сохранились напольные мозаики, но фрески, да еще такого масштаба… такое казалось немыслимым.
Росписи Дура-Европос положили конец разговорам об отсутствии у евреев изобразительного искусства, тем более что с художественной точки зрения фрески синагоги были гораздо более высокого качества, чем те, что украшают христианскую часовню. В Дура-Европос побывали или встретились с М. И. Ростовцевым практически все крупнейшие специалисты по истории и культуре поздней античности. И не только они. Раскрытые древние постройки в Сирии, можно сказать, вошли в моду: в 1934 г. памятник посетила Агата Кристи, к нему проявил интерес кардинал Пачелли (будущий Папа Пий XII), прослушавший доклад М. Ростовцева в Риме (1932). Ф. Кюмон писал Ростовцеву: «Это сенсационная находка, которая в Риме вызвала повсюду огромное любопытство. Сирийские фрески одновременны с самой ранней живописью катакомб — это вдохновляет».
Но католические власти довольно прохладно отнеслись к открытию древнейшей христианской церкви в Сирии, ибо этот факт нарушал принятые представления о главенствующей роли Рима в истории христианского искусства (а они утвердились со времен открытия и изучения римских катакомб в XVI в.) и христианской Церкви. Что касается М. И. Ростовцева, то, будучи знатоком римского раннехристианского искусства, он прекрасно понимал, какие проблемы встают перед научным сообществом, ведь с открытием Дура-Европос менялась сама топография христианского искусства. Позже в лекциях, прочитанных в Коллеж де Франс (1937), он сформулирует их так: «Одна из наиболее важных проблем истории искусства — проблема происхождения мозаик и росписей, иллюстрирующих Ветхий Завет. Восток или Рим? Если Восток, то Александрия или Антиохия?
Из Иерусалима в Сирию специально ездил один из авторитетных специалистов по археологии Палестины Э. Л. Сукеник. К. Хопкинс сообщал М. Ростовцеву: «К нам приехал доктор Сукеник, директор Еврейского университета в Иерусалиме, и он явно потрясен синагогой. Если в следующем году нам будет сопутствовать удача, мы найдем то же самое в нашей синагоге». Вероятно, Сукеник имел в виду обнаруженную в 1896 г. каирскую генизу, т. е. имеющееся при сингагоге хранилище для ветхих, пришедших в негодность фрагментов священных текстов, которые традиционно не уничтожались. Найденные там документы так же изменили и обогатили представления ученых об иудаизме, как и открытие синагоги в Дура-Европос. Пока же из уст в уста, от одного ученого к другому передавались важнейшие открытия, связанные с наследием религиозного искусства.
Какие же проблемы, связанные с открытием синагоги, христианской часовни и с искусством Дура вообще, увидел М. И. Ростовцев? Прежде всего это проблема стиля. Еще до начала раскопок ученый писал президенту Йеля Дж. Р. Эйнджелу: «Представился удачный случай изучить почти нетронутую македонскую военную колонию (до сих пор ни одна колония такого рода не была изучена) и исследовать новый тип древней цивилизации, в которой парфянские, семитские (сирийские), греческие и римские элементы внесли каждый свой вклад, создав любопытную смесь, которая определила особенности поздней сирийской цивилизации, которые оказались очень важными как для Византийской империи, так и для арабов». Росписи синагоги выполнены в совершенно особом стиле, что обусловлено тем, что «художники бились над проблемой, которая просто не стояла перед художниками языческих храмов, проблемой повествовательного стиля». Она решалась и в римском искусстве, но теперь исследователи получили наглядный пример того, как это происходило в иудейском мире и в мире христианском. Дело в том, что в этих лицах и жрецов, совершающих жертвоприношение, и вождей еврейского народа «мы видим жизнь, отличную от телесной, жизнь души, духовную жизнь. Воодушевление и религиозное рвение оживляют эти лица и освещают их красотой, отличной от красоты греческих изображений».
Памятники Дура-Европос ученый сравнивает с искусством сасанидским, иранским и индийским. Такая широта охвата оказалась возможной потому, что Ростовцев в первую очередь историк эллинизма. Дура-Европос стала необходимым звеном в сложении понимания эллинистических основ византийского искусства. Интерес к этой теме возник, видимо, на семинаре Н. Кондакова. Так называлось и сочинение Д. Айналова, коллеги Ростовцева по византийскому семинару М. Кондакова. Проблема стиля византийского искусства долгое время оставалась ведущей в византинистике.
Михаил Иванович Ростовцев (1870-1952) — выдающийся русский ученый по- истине мирового масштаба и влияния, специалист по античной культуре, античному Риму и эллинистическому Востоку. В науке его имя можно поставить рядом с именами таких ученых, как Э. Мейер и Т. Моммзен. Когда П. Браун, профессор Принстонского университета, современный классик изучения античности, вспо-
Дура-Европос. Слева-рельеф с изображением Бэла. I в. н. э. Справа — фрагмент настенной росписи
минает интеллектуальный ландшафт пятидесятилетней давности, он говорит об «одиноко возвышающейся башне» «Социальной и экономической истории Римской империи» М. И. Ростовцева (1926). Она полностью заслонила собой даже «Упадок и падение Римской империи» Э. Гиббона и служила основным учебным пособием для поколений студентов Европы и Америки.
Получив прекрасное образование на историко-филологическом факультете Киевского университета, М. И. Ростовцев перешел в Санкт-Петербургский университет, где, помимо занятий эпиграфикой, начал ходить на семинар Н. П. Кондакова, основателя изучения византийского искусства. В этом же семинаре участвовали Д. В. Айналов, один из крупнейших специалистов по византийскому искусству, Б. А. Тураев, А. Н. Грабар, Г. В. Вернадский и многие другие выдающиеся ученые. Студенты Н. Кондакова организовали кружок «фактопоклонников». То была, по словам М. Ростовцева, «здоровая реакция против смутных и малообоснованных обобщений, к которым так склонны русские люди». Пристальное внимание к памятникам стало главной чертой исследовательского метода М. И. Ростовцева.
По окончании учебы Ростовцев длительное время проводит в Италии, «изучает» музеи и памятники. Вернувшись в Россию, начинает преподавать в университете, совмещая педагогическую деятельность с работой в Историко-филологическом институте в Петербурге. Он публикует более 300 работ по античной истории, в том числе «Историю античной декоративной живописи на юге России» (1914), «Эллинство и иранство на юге России» (1922). После отъезда в научную командировку в Швецию, Норвегию и Англию, он, как и многие его коллеги, оказался в эмиграции и на время осел в Оксфорде, а затем переехал в США.
В американский период жизни М. И. Ростовцев издал работы «The Social and Economic History of the Roman Empire» (1926) и «The Social and Economic History of the Hellenistic World» (1941). Еще одной областью интересов ученого оставалась археология Рима и Помпей. Дело в том, что во время стажировки в Италии он принял активное участие в помпейских раскопках и некоторые из них опубликовал. Именно М. Ростовцеву принадлежит, например, одно из основополагающих исследований по римскому архитектурному пейзажу.
Роль М. И. Ростовцева в изучении памятников Дура-Европос трудно переоценить. Это была труднейшая организационная работа. Необходимо было не только делать раскопки, но и «добывать» специалистов по сохранению и консервации памятника (в одной только синагоге обнаружилось более 100 м2 фрескового полотна): росписи нельзя было оставлять на стенах, фрески необходимо было снять и обеспечить их транспортировку. И всё это в условиях финансового кризиса в США, когда любая непредвиденная статья расходов требовала длительных переговоров и согласований. Тем не менее он сумел добиться финансирования экспедиции. При этом все 10 лет ему приходилось работать в весьма деликатной ситуации: Сирия находилась в ведении верховного комиссариата Французской Республики, а раскопки вел Йельский университет, так что находки делились между Сирией и Йелем. Публикацию памятников осуществляла Французская академия совместно с Йельским университетом.
В этой деятельности М. И. Ростовцеву помогал его огромный опыт в раскопках на юге России. Но главную роль, безусловно, сыграл колоссальный авторитет ученого в научном мире, благодаря которому он сумел привлечь к раскопкам ведущих мировых специалистов из разных областей. Когда он не мог присутствовать на раскопках лично, экспедицию возглавлял К. Хопкинс, который сообщал о каждом дне работ в подробных отчетах.
В 1935 г. М. И. Ростовцев издал исследование «Дура и проблема парфянского искусства», в 1938 г. — книгу «Дура-Европос и ее искусство», высоко оцененную современниками. Прошло немало лет, прежде чем этот памятник был опубликован полностью. Том, посвященный синагоге, был составлен К. Крелингом, специалистом по греческой, римской и христианской археологии, преподавателем Йельского университета, и вышел в свет лишь в 1950-е гг.
Лишь в последние годы наследие Ростовцева возвращается русскому читателю благодаря изданию его архивных документов и переписки, предпринятому группой исследователей во главе с покойным академиком Г. М. Бонгард-Левиным. Синагоге было посвящено множество статей (важнейшие из них собраны в сборнике, вышедшем в 1973 г. под редакцией Дж. Гутманна, «Синагога в Дура-Европос: переоценка»). М. И. Ростовцев показывал, что в Дура-Европос имеет место смешение разных культур и цивилизаций. Последовавшие после 1930-х гг. находки синагог на Святой Земле с напольными мозаиками оказались продолжением традиции, впервые заявившей о себе в Дура-Европос.
Замечательной особенностью построек Дура-Европос является то, что в них воплотилась любовь ее жителей к фреске. Фресками украшали стены практически всех зданий, и они во множестве дошли до нас. Эта стилистика и послужила основанием для дальнейшего развития христианского искусства Византии.
