Храм Василия Блаженного
Кто не знает Красной площади Москвы? Ее ширь сдерживают могучие зубчатые стены древнего Кремля — крупнейшей крепости и монументального символа величия сложившегося на рубеже XV—XVI столетий Русского централизованного государства. Он стал здесь в 1560 году и справил уже четырехсотый год своего рождения. Но почему это здание так молодо? Почему оно так прочно и естественно входит в наши дни, участвуя в наших праздничных демонстрациях, восхищая наш глаз, отвечая нашим чувствам радости и торжества? Об этом стоит задуматься.
Обычно этот храм зовут „Василием Блаженным». Однако истинное его имя Покровский собор. Это уникальное сооружение посвящено вовсе не памяти московского юродивого, а историческому событию. Тогда не ставили скульптурных монументов, но воздвигали храмы-памятники. Кремль к тому времени был густо застроен, а русская столица быстро росла. Ее кремлевский центр терялся в огромном пространстве города. Храм победы должен был стать его новым средоточием.
Покровский собор. Да полно, собор ли это? Разве похоже творение Бармы на огромные неподвижные белые блоки собора Кремля с их тяжелыми золотыми главами? Храм победы обращался к народу, он должен был воплотить его ликование и радость, сознание его буйной силы, сломившей коварного вековечного врага. И Барма обратился к образам народного зодчества, к шатровым рубленым храмам деревни, гордо высившимся в бескрайних лесных просторах. Вокруг высокого центрального шатра он сгруппировал восемь малых столпообразных храмов с причудливыми главами. Их строгая соподчиненность и взаимосвязанность, вся композиция здания в целом откликались на мысль о единстве Русского государства. Храм победы господствовал над древней Москвой, став главным зданием архитектурного ансамбля столицы.
Они неизменно сравнивали постройку Бармы с фантастическим растением или с нагромождением освещенных закатом облаков, или с естественными башнями сталагмитов и т. п. Это было нечто невиданное в Европе и, по-видимому, воспринималось иноземцами не как архитектура, а как некое удивительное подобие естественного мира природы.
Всмотритесь в высокий шатер храма и вы увидите, что по его ребрам зодчий положил настоящие „вьюнки“, а грани украсил крупными глазурованными цветными звездами. Правда, „вьюнки“ были из крученого полосового железа, но снизу казалось, что вьется по шатровой вышке полевая повилика и вторит ей своими спиралями подобная цветку главка, а звезды ловят своей стеклянной поверхностью солнце и поблескивают и мерцают, как настоящие. Да и все здание в целом как бы пронизано движением, замедленным внизу и усиливающимся кверху, где из рядов кокошников тянется ввысь стройное тело восьмигранника и шатра. Но в этом устремлении храма к небу нет ничего мистического, нет никакого ухода от „грешной земли». Ликующий и многосложный образ храма глубоко материалистичен. И не случайно, что позднейшая наружная и внутренняя роспись здания, в которой господствовали растительные мотивы, как бы развила и подчеркнула земное, растительное начало его образа.
Примечательно, что пскович Барма, уроженец города, прославленного мудрой и несколько скупой, но задушевной архитектурой, смог преодолеть свои областные вкусы и создать столь богато убранный, сказочно-причудливый храм. Он был подлинно народным художником, гениально воплотившим в камне с почти изобразительной силой народную радость и торжество, эстетические идеалы народной поэзии.
Но Барма был не только художником. Он был и выдающимся знатоком и новатором в области строительной техники. Без проектного чертежа, который появился лишь полутора веками позже, он блестяще разрешил при «размерении основания» (т. е. разбивке плана на земле) связь центрального „столпа“ с восемью диагональными и осевыми храмами, что было оценено современниками как проявление „дарованного богом“ разума. Одним из блестящих технических достижений Бармы являются изобретенные им плоские кирпичные перекрытия внутренних переходов храма.
Покровский собор Бармы — одна из вершин в истории русского зодчества. Как к горной вершине, к нему вел долгий путь исканий, подъемов и падений. Этот путь запечатлен в многочисленных памятниках древнерусского зодчества предшествующих столетий. Позднее, в XVII веке, когда народные восстания сотрясали устои крепостнического государства, художественное наследство Бармы стало как бы знаменем народных зодчих, стремившихся к „обмирщению» церковной архитектуры, к ее веселой нарядности и живописности, а дерзкий полет шатровых храмов был признан патриархом Никоном чуть ли не ересью. Памятников этой интереснейшей эпохи русской истории много в Москве, городах и селах России. В них мы найдем то усиливающиеся, то слабеющие отголоски великого творения Бармы.
