Загадочный Маньяско
Искусство оригинального генуэзского мастера Алессандро Маньяско (1667— 1749) пользовалось успехом у современников. Однако во второй половине XVIII века его имя начинает забываться, а в течение XIX века о нем никто не вспоминает.
В 1914 году в Берлине была организована выставка произведений мастера, привлекшая большое внимание. Она увенчала многолетние поиски картин Маньяско, предпринятые немецким антикваром Бенно Гейгером. В этом же году Гейгер выпустил первую монографию о художнике.
В наше время интерес к творчеству замечательного художника не ослабевает. Его картины можно видеть в крупнейших музеях мира, находят его новые произведения.
На выставке итальянской живописи XVIII века, проходившей в 1974 году в Москве, наибольшее внимание зрителей привлекали картины Маньяско. Увлекала одухотворенная динамичность картин художника, драматизм его переживаний, романтическая взволнованность, таинственная атмосфера, в которой происходит действие, эффект присутствия художника в его произведениях. Картины Маньяско на редкость личностны. Они открывают зрителю самого художника.
Вот небольшая картина «Обучение сороки», хранящаяся в ГМИИ им. А.С.Пушкина.
Среди строений, поросших травой, сидя на деревянном настиле, бродяга учит человеческой речи сороку, другой наблюдает за этой сценой. Уже само название картины трагично: человек ищет контакта не с себе подобными, а с птицей, пытаясь найти человечность, утерянную в обществе. На первый взгляд это жанровая сцена. Все изображено очень достоверно: колпак старика, ветхий плащ из грубой шерсти, старая деревянная бочка, кирпичная стена… Но вытянутые пропорции изможденного тела старика, его костлявые руки сразу выводят образ за пределы натурализма.
Маньяско не случайно называли «Паганини кисти», восхищаясь виртуозностью и свободой его манеры. Он обладал способностью сразу схватывать основные особенности движения, группы, массы. Мазки нанесены смелыми ударами кисти, точными и стремительными. Они великолепно передают освещение, создают атмосферу особой взволнованности. Немалую роль играет и цвет. Картина решена в коричнево-бурой гамме, обладающей удивительной насыщенностью. Два-три синих и красных пятна, брошенных на холст, ярко вспыхивают. Художник добивается величайшей одухотворенности всей сцены, иллюстрирующей тему одиночества человека среди всеобщего запустения, что очень созвучно нашему времени.
Алессандро Маньяско, прозванный Лиссандрино, родился в Генуе, в семье художника Стефано Маньяско, у которого получил первые уроки живописи. В Генуе, олигархической республике, знать, находившаяся у кормила правления, состояла из банкиров. «Великолепные», как их называли, были в основном ростовщиками, дававшими ссуды иностранным государствам. Меценатство процветало. Этим во многом объясняется то, что в начале XVII века Генуя стала центром притяжения самых различных художественных течений. Сюда приезжали Рубенс, Ван Дейк, Веласкес. В Генуе складывается и местная живописная школа. Широко известны такие ее мастера, как Б.Строцци, Д.Кастильоне, А.Вассалло, В.Кастелло. В творчестве Маньяско отразились почти все основные течения генуэзской живописи.
В начале 1690-х годов он переезжает в Милан и становится учеником местного живописца Филиппо Аббиати, специализировавшегося в области портрета. Не только школа этого художника, но и общая обстановка в Милане, находившегося под владычеством Испании с ее инквизицией и застенками, оказала сильнейшее воздействие на молодого художника. Он становится выразителем реальной жизни тогдашней Италии, постепенно приходя к обостренной, гротесковой, личностной манере живописи. Он начинает изображать рыбаков, прачек, дровосеков, охотников, бродячих комедиантов.
В свою очередь испанская культура оказывает сильнейшее влияние на творчество Маньяско Недаром именно и Милане он пишет картину «Дон Кихот» (находится в Детройте), одним из первых в европейской живописи изобразив знаменитого героя романа Сервантеса. Он создает не только образ Дон Кихота, но и обобщенный образ обедневшего идальго — искателя приключений. Дон Кихот восседает на ветхом кресле, облокотившись на мешок с сеном. Перед ним на расшатанном табурете скудная еда. Обстановка крайне убогая. Но Дон Кихот не замечает ничего. Он весь во власти мечты. Левая рука его облокотилась на эфес шпаги, правая судорожно сжимает свиток.
Мечта начинает раскрывать перед ним заманчивые дали. Художник тонко показывает это с помощью нескольких мотивов: приоткрытого свитка, отогнутого угла картины, висящей над камином, обвалившейся кровли, безграничного пространства неба, в которое влечет мечта Дон Кихота. Его образ лишен всякого оттенка комизма. Это суровый, сумрачный рыцарь с резкими чертами благородного лица.
Одиночество человека, стремление уйти в мечту от жестокой действительности — тема, близкая мироощущению Маньяско, выражена в картине «Дон Кихот» с большой силой.
Это настроение заметно и в знаменитом цикле картин из монастырской жизни, в котором художник последовательно, шаг за шагом прослеживает жизнь и быт монахов. Картины эти завораживают ритмом, вызывая ощущение некоего видения. С помощью ритма художник показывает разобщенность, одиночество, состояние медитации героев. Это хорошо видно в картине «Выбривание тонзуры» (находится в Вене). Маньяско монументализирует жанровую сцену. Монах, вжатый в кресло, покорно склоняет голову под рукой цирюльника. Рука, согнутая в локте и судорожно опирающаяся на подлокотник, образует резкий острый угол, который повторен и усилен рукой цирюльника и углом окна. Жест левой руки монаха также повторяет наклон его головы. Этот мотив развивает змееподобная веревка — пояс монаха. Драматургическую напряженность всей сцене придает таинственная атмосфера мрака и сильные вспышки света. Сама живописная форма отражает сложную гамму настроений: экстатическую напряженность, драматизм и скепсис.
Эти качества дарования Алессандро Маньяско в полной мере проявились в его знаменитом «Автопортрете» (1690-е, собр. Кассирер, Берлин). Это как бы двойной портрет: художник представляет зрителю себя и свою модель. Саркастически улыбающийся художник держит в левой руке палитру, а в правой — кисть, которой он наносит последние мазки на придвинутом к нему вплотную портрете ухмыляющегося старого бродяги. Лицо последнего настолько выразительно и живо, что кажется, сходит с портрета. Художник акцентирует этот момент, сильно освещая его лицо, а свое пряча в тени.
А может, мастер изобразил своего двойника?
Тогда романтический мотив — тема «Двойник» — налицо.
