Японский сад
Согласно письменным и археологическим данным, первые сады появились в Японии в VII в. под влиянием Китая и Кореи. За два столетия, когда столицами Японии были Фудзивара и Нара, во дворце императора и в усадьбах сановников устроили немало садов. Однако настоящего расцвета это искусство достигло после того, как в 794 г. столицу перенесли в Хэйан (современный Киото). Именно тогда идея о возможности создания рукотворной модели Вселенной овладела умами аристократов и буддийских монахов. Сады стали повсеместно разбивать в усадьбах и на территориях храмов. Столичные жители редко покидали пределы города, потому они решили: чем самим отправляться на природу, лучше приблизить природу к себе.
Наиболее последовательно и упорно занимались возведением садов буддийские монахи и священники, воодушевлённые не столько пониманием прекрасного, сколько религиозно-философскими воззрениями о строении мира. При этом в японском варианте буддизма органично и нераздельно слились буддийские, даосские и синтоистские идеи, но буддийские сады считаются «лицом» японского садового искусства. «Безыдейное» садовод- э светского назначения (гулять и развлекаться) в традиционной Японии не получило особого развития.
В Японии сошлись многие учения и религии, поэтому камень воспринимался и как гора Сумеру— центр буддийского мироздания, и как расположенная в океане гора-остров Хорай (кит. Пэнлай) — вариант даосского рая, обитель бессмертных. В свою очередь, на эти религиозно-философские представления наслаивались верования синто, где камень — это и воплощение божества, и место, куда оно спускается с небес. Нередко в синтоистских святилищах природный необработанный камень был главным объектом поклонения. Священными почитались и многие горы, взбираться на которые мог только чистый сердцем подвижник.
S7 Практически в любой религиозной традиции обряд очищения совершается с помощью воды. Синто в этом смысле не исключение, и потому китайский обычай «искривлённой воды» (гокусуй) легко прижился в Японии. В третий день третьей луны император и его придворные собирались е пруда с проточной водой. Очертания пруда (или ручья) напоминали латинскую букву S, с символическим островом Хорай посередине. По воде пускали наполненную вином чарку. Пока она плыла к «водящему», стоявшему ниже по течению, он должен был сочинить стихотворение, а затем выпить чарку до дна. Считалось, что обряд отпугивал злых духов «тройным очищением»: водой, вином и словом (первоначально в Китае вино выливали в воду .для её очищения, но затем решили, что дезинфицировать собственный организм тоже полезно). Посредством этого ритуала японские придворные рассчитывали достичь статуса мудрецов и перенестись на Хорай Действо заканчивалось пиром, на котором император раздавал приближённым подарки.
Спокойная гладь воды уподоблялась зеркалу, без изъяна отражающему мир. Воду соотносили с незамутнённым разумом, постигающим и отображающим Вселенную и прежде всего — Небо. Японцы помнили слова великого древнекитайского философа Чжуан-цзы: «Когда вода в покое, в ней ясно виден каждый волосок бороды и бровей… Если вода в покое чистая, то тем более чист разум. Сердце мудрого в покое — это зеркало Неба и Земли, зеркало всей тьмы вещей».
При буддийских храмах устраивали пруды, выпускали в них живых рыб, сопровождая ритуал молитвой. И в настоящее время в каждом пруду возле храма можно увидеть степенных карпов, считающихся воплощением силы, упорства и мужества (согласно древним преданиям, карп способен плыть к истоку, преодолевая все пороги, а достигнув водопада, превратиться в дракона).
Рукотворные островки посреди пруда также имели символическое значение. Это мог быть остров Черепахи, олицетворяющей долголетие и мудрость. Кроме того, черепаха напоминала о мифе, согласно которому первые иероглифы люди увидели именно на её панцире. Речная черепаха, в особенности белая (альбинос), наиболее почитаемое в древней Японии животное. Находившийся при императорском дворе астрологический отдел рассматривал обнаружение такой черепахи как высочайший благоприятный знак. Император награждал нашедшего белую черепаху и нередко принимал решение о смене девиза правления («Чудесная черепаха», «Черепаха-сокровище» и т. п.).
В пруду мог располагаться и остров Журавля (эта птица считалась «транспортным средством» даосских святых, воспарявших к высотам мудрости и просветления), и Райский остров (буддийский рай). Если к островкам, как правило, вели горбатые мостики, то на Райский остров мост не перебрасывали, что указывало на трудность достижения рая. Формы прудов обычно повторяли силуэты черепахи, журавля или же начертание иероглифа «сердце» — средоточие добродетелей, жизненной энергии, мудрости.
В пруду сажали лотосы. Корни этого растения уходят глубоко в ил (метафора грязи и греховности нашего мира), но белоснежные цветы лотоса издавна являлись символом чистоты и добродетели. Недаром сам Будда часто изображается сидящим на пьедестале из лотоса. Соседство сада с храмом не случайно: храм (или пагода) — вертикальная модель Вселенной, а сад с прудом — горизонтальная.
Японцы не были бы японцами, если бы не составили тщательнейших классификаций объектов и предметов, находящихся на территории сада. Так, камни подразделялись на пять видов: «статуя» — высокая вертикаль, низкая вертикаль, плоский, лежачий и изогнутый. Мини-водопады (водопад — это место подвижничества) могли быть скользяще-падающими (вода стекает по поверхности прилегающих скал), падающими полотном, падающими нитями, неровно падающими (вода стекает с одной стороны больше, чем с другой), прямо падающими, падающими сбоку, падающими на расстоянии от скалы, каскадными.
Храмовый сад воспринимался как сакральное пространство, чистое от всего греховного, поэтому при входе обязательно устанавливали каменный умывальник (тёдзубати) с черпаком для мытья рук и споласкивания рта, а по саду расставляли светильники, чтобы отгонять злых духов и тьму невежества, кроме того, ночная темнота (инь) уравновешивалась светом (ян).
Растительный мир, представленный в садах, рассматривался с той же точки зрения, что и сад в целом; при этом идею изменчивости мира олицетворяли цветущие, листопадные деревья и кустарники (инь), а идею неизменности — вечнозелёные (ян). К наиболее популярным растениям относились слива, сакура и клён. Категория неизменного и вечного воплощалась в сосне и бамбуке. Искривлённая ветрами сосна и гнущийся, но никогда не ломающийся бамбук служили аллегорией упорства, терпения и мужества. Растения с более тёмной окраской листьев старались помещать на заднем плане, а с более светлой — на переднем; за счёт цветовоздушной перспективы это обеспечивало эффект глубины.
Стремление к символизму и лаконичности привело к возникновению сухих садов, где вода, а нередко и растения заменялись их символическими обозначениями. Такие сады (на Западе и в России их часто называют садами камней) создавались, как правило, дзэн-буддийскими монахами. Обычные сады предназначались не столько для прогулок (хотя там и разрешалось ходить по дорожкам, плавать на лодке), сколько для неспешных размышлений смотрящего на сад из храма пли из дома. Сухие же сады служили лишь для созерцания и медитации, и, кроме садовника, туда никто не входил. Нередко сухие сады располагались возле открытой веранды. Именно там, на некотором возвышении, рассаживались монахи и верующие, «читавшие» текст, «написанный» создателем сада с помощью камня, гальки и песка. Главное в таком саду — не идея изменчивости бренного мира, выраженная растениями, а идея неизменности. Поскольку в сухом саду любая деятельность, за исключением созерцания, была табуирована, и само понятие «сад» приобрело совсем иной смысл: изображение Вселенной, более всего соотносящееся с иконой или буддийской мандалой.
Для японской культуры созерцание имеет огромную значимость, ведь таинственная связь видимого и видящего позволяет проникнуть в суть вещей. Отсюда идёт древний обычай любования цветением сакуры: буйное цветение вишни наполняло человека энергией и силой. Знаменитый монах Мёэ (1173—1232) говорил: «Глядя на луну, я становлюсь луной. Луна, на которую я смотрю, становится мной». Всё сущее, включая сад и самого тебя, — это эманация космического Будды. Созерцая сад, нужно слиться с ним и ощутить себя частью тела Будды. Наполненный божественным смыслом, сад облегчает путь к достижению высшей цели. Пз этого же «магического корня» произрастает в конечном счёте и знаменитое на весь мир искусство аранжировки цветов — икэбана.
Сухой сад в Японии называется карэ сансуй — «сухие горы и воды», «обезвоженный пейзаж». Настоящей воды в нём нет, она только обозначается галькой или песком. Галька может прочитываться и как символ буддийской пустоты — шуньята (яп. «ку»). Согласно буддийскому пониманию, пустота вмещает в себя всё сущее, объемлет его, потому и задача совертенномудрого человека — уподобиться этой пустоте, впустить её в себя, раствориться в ней без остатка.
С буддистами были согласны и даосы: «Пустота всемогуща, ибо она содержит в себе всё. Только в пустоте возможно движение. Тот, кто сумеет создать в себе пустоту, в которую беспрепятственно входит другое, способен справиться с чем угодно».
Наиболее известным образцом сухого сада является Рёандзи в Киото. В нём практически отсутствуют растения. Прямоугольная площадка размером 31 X 14 м покрыта белым гравием (белый — цвет воды), «расчёсанным» специальными граблями гак, что создаётся впечатление ряби на воде. На гравии расположены пять групп камней, обсаженных по периметру мхом. Общее число камней — пятнадцать, но с открытой веранды видны только четырнадцать, и эта игра со зрением олицетворяет идею непознаваемости мира, намекая чересчур самонадеянным верующим об ограниченности человеческого познания.
Существует несколько вариантов прочтения смыслов сада Рёандзи, причём они не отвергают друг друга, а дополняют до целостности. Один мог считать, что камни — это острова бессмертных в океане, другой видел в них пики гор над облаками; у кого-то тёмные камни на белом фоне ассоциировались со знаменитой монохромной живописью дзэнских монахов, а иному казалось, будто это тигры с тигрятами переплывают море чувственного мира, стремясь разорвать бесконечную цепь перерождений.
Расположение камней в Рёандзи демонстрирует правила, тщательно прописанные в трактатах о садах. Предпочтительнее взять пять групп камней (тогда они будут символизировать пять первоэлементов: дерево, огонь, землю, металл и воду). Никакая из воображаемых линий между двумя любыми предметами не должна равняться другой; эти линии не могут быть параллельны; в композиции не должно быть объектов одного размера. Иными словами, авторы сочинений о садах сознательно избегали любого намёка на симметрию, отсутствующую в живой природе. Будучи творением рук человеческих и результатом строгих правил построения, японский сад призван производить впечатление максимальной естественности и непринужденности, несмотря на всю умозрительность и абстрактность запечатлённых в нём идей.
Создание сада почиталось делом не только «буддоугодным», но и опасным. В средневековом трактате «Сакутэйки» («Записки о разбивке садов»; предположительно относятся к XI в.) приведены запреты, несоблюдение которых может привести к очень тяжёлым последствиям как для хозяина сада, так и для всей его семьи. Ни в коем случае нельзя взять стоячий камень и установить его в саду в качестве лежачего. В свою очередь, лежачий камень также нельзя превращать в стоячий, потому что тогда им обязательно овладеет злой дух и нашлёт на хозяина проклятие. Не позволялось размещать небольшие камни в северо- восточной части сада (северо-восток считался самым неблагоприятным направлением), высокие (выше уровня открытой веранды) — близко к дому. Игнорирование этих и многих других правил приводит к болезням, несчастьям, а то и к гибели владельца сада.
Другой знаменитый сухой сад площадью около 120 км2 — Дайсэнъин входит в ансамбль храма Дайтокудзи, расположенного в Арасияма, пригороде Киото. На его территории находится тридцать камней, причём каждый из них имеет своё название. Сад представляет собой запечатлённый в камне «путеводитель» по святым местам. Преодолевая пороги и водопады, корабль с искателями Истины движется вверх против течения к горе Хорай (она обозначена вечнозелёными магнолиями). На пути его ожидают каменные воплощения всемило- сердной богини Каннон — одного из наиболее популярных божеств в японской буддийской мифологии. Есть и камень, предназначенный для сидячей медитации (дзадзэн) — главного средства достижения просветления (сатори).
Однако было бы неправильным думать, что сухой сад представляет собой полностью самостоятельное произведение искусства. В храмовом комплексе помимо сада камней почти всегда имеется и обычный сад с обычными растениями и настоящим прудом. И если сухой сад выражает идею неизменности, то растущие неподалёку деревья, кустарники, травы и цветы призваны показать, что покой и непостоянство, время и вечность, твёрдое и гибкое находятся совсем рядом и легко перетекают друг в друга.