Архитектура Онежского края
Онего-Онега… Озеро и река. Земли вокруг озера зовутся Обонежьем или Заонежьем, а близ реки — Поонежьем. Так уж повелось. У истоков реки Онеги стоит город Каргополь. О его существовании известно уже в XIV веке. В 1380 году каргопольский князь Глеб вместе с князьями белозерскими явился по призыву Дмитрия Донского защищать от татар землю Русскую. Храбро бился он с недругами и пал на Куликовом поле.
В XVII веке в ведении карпогольских воевод находилось все Поонежье. Однако в XVIII веке значение города в административно-хозяйственной жизни России, как и многих ее северных городов, заметно угасает. Он теряет свою самостоятельность и попеременно принадлежит Ишерманландской, Санкт- Петербургской, Новгородской, а с 1801 года — Олонецкой губерниям. Но традиции поонежской земли чтил и оберегал народ. Долго сохранялись они и в строительстве.
Народное деревянное зодчество — не застывший в своем развитии слой русского искусства. Нет, этот слой, а точнее— могучий, животворный пласт, на протяжении многих веков своего существования оставался неизменным лишь в своей основе, подобно 1енетическому коду сохраняя и уверенно выдвигая вперед свою программу жизни, многоликую по форме, но целостно-единую по своему содержанию—часть всей русской культуры. Изменения архитектурных форм народного деревянною зодчества до определенною исторического рубежа не выходили за пределы традиций, развивая и совершенствуя их, поднимая уровень строительного мастерства на более высокую ступень. Вплоть до середины XIX века деревянное зодчество не выходило за пределы самобытных традиций и сохраняло отношение к дереву как к материалу искусства.
Всего в пяти километрах от Каргополя среди широких полей стоит на небольшой возвышенности шатровый храм Иоанна Златоуста. Ближайшее к нему село—Саунино. Но сам памятник разместился чуть поодаль от села, на старом кладбище, обнесенном прежде оградой из валунов.
Почти ровесница яндомо зерского памятника, Златоустовская церковь имеет с ним немало общею. Прежде всего наблюдается сходство архитектурно-пространственною решения, которое выступает особенно ярко, если рассматривать обе церкви бесколоколен, зная о периоде их первоначального строительства.
Характерная особенность Златоустовской церкви — асимметрия расположения ее помещений относительно про дольной оси. Так. обширная трапезная церкви и вход смещены к югу. Из-за сдвига осевой линии трапезной два ее фасада—южный н северный — выглядят по-разному. Северная стена трапезной срублена вровень со стеной храма, а южная заметно выступает вперед, создавая дополнительную игру объемов.
Внутри храм перекрыт подвесным потолком — небом. В центральном медальоне— поясное изображение Христа. Наклонные балки-тябла, разделяющие косяки, покрыты изящной росписью с растительным орнаментом. Подобного рода храмовые перекрытия и их живописное оформление типичны для многих культовых зданий XVII — XVIII веков.
К югу от трапезной церкви, на расстоянии около 10 метров от нее, стоит мощная приземистая колокольня с шатровым покрытием. Композиционно она подчинена центральному шатру, ее высота сравнительно с ним невелика. Шестигранная, идущая от земли колокольня рублена «в лапу», из-за чего в ее силуэте нет тех живых линий, которые обогащают архитектурно-художественный образ яндомозерской колокольни. Да и в пропорциях ее ощущается отход от традиций народной архитектуры: в них нет той спокойно-устойчивой внушительности, которой пронизаны образы древних колоколен. Но сама постановка колокольни. асимметричная по отношению к церкви, замечательна.
При поспешном взгляде она может показаться даже случайной. Однако никакой случайности, конечно, здесь нет. Тонкое чувство гармонии, веками выверенное, побудило зодчих поставить колокольню именно так. При взгляде на церковь с самых разных точек—вблизи и издали — создаются, благодаря свободной постановке колокольни, самые неожиданные ракурсы и композиционные сочетания, неповторимые и неожиданные.
В архитектурно-пространственной композиции северных поселений церквам и колокольням всегда принадлежала главенствующая роль. То же можно сказать и о большинстве часовен. О большинстве, но не обо всех.
Часовня из Кавгоры, к примеру, воспринимается не менее значительной, чем многие церкви. В типологическом ряду часовен она должна, пожалуй, быть завершающей.
В противоположном конце этого ряда можно поставить часовенки-«амбаронки», отличающиеся от простого амбара лишь крестом с главкой.
В маленькой часовне на реке Илексе нет даже главки: крест установлен прямо на крыше, на коньке. Фронтон часовни, рубленный из массивных, кругльв бревен, сильно выдается вперед, напоминая рундук или свес амбара. Его поддерживают четыре столба, образующие вместе с невысоким парапетом- ограждением некое подобие небольшой открытой галереи, служившей одновременно и папертью.
Снять крест с часовни — и она превратится сразу же в такой вот самый обыкновенный с виду амбар.
Часовня в Илексе — это еще одни пример единства не только архитектурно-конструктивных приемов построения памятников народного деревянного зодчества, но даже и объемно-планировочных схем их построения. «По старине», «как водится», «по образу и подобию»—дорогими были эти слова для старых мастеров, канонизированные не церковным уставом, а собственным сердцем и собственным разумом.
Часовня в деревне Нижний Падун напоминает не амбар, а скорее крестьянскую избу. Да и стоит она как простая изба в ряду деревенской застройки, выделяясь лишь невысокой звонницей и маленькой главкой с крестом. Часовня эта. судя по ее внешнему облику, сравнительно поздняя — построена, невидимому, в последней четверти XIX столетия. Вход-крыльцо часовни и звонница крыты простой тесовой кровлей слеговой конструкции на два ската. У нее большие окна, малые выпуски бревен сруба выведены почти «под линейку» и обработаны не топором,
а пилой Все это вкупе с обшей неслаженностью пропорционального строя памятника свидетельствует об изменениях всего народного деревянного зодчества, характерных для капиталистической России. Даже часовня на Илексе, построенная примерно в то же время, что и в Нижнем Падуне, не выглядит столь отчужденной по отношению к древним памятникам, как это явственно прослеживается в образе нижнепадунской часовни. Этот образ кажется каким-то случайным, лишенным внутренней, вдумчивой целостности,— именно той отличительной особенности всех памятников народного деревянного зодчества, которая и делает их целомудренными, одушевленными, насыщенными мыслями и чувствами их создателей. Осознание и видение целомудрия — целостной мудрости— всегда радостно для человека. Потому и произведения искусства, в том числе и памятники народного деревянного зодчества, являются для нас источником радости — радости глубинной, неслучайной, укрепленной корнями познания.
Планировочными центрами северо-русских селений являлись не только культовые сооружения- Им нередко отводилась и совсем незаметная роль в архитектурно-пространственной среде. Так. часовни ставили порой в ряду общей застройки, позади нее или вообще поодаль: у моста, близ погоста, на лесной дороге. А планировочными центрами служили торговые площади — развилки дорог, мысы, заливы рек и озер. Все зависело от природы. Частью природы становилась и архитектура, органически вплетаясь в ее пространственный строй.
Так рождался архитектурно- нриродный ансамбль. Человек сознавал себя как часть окружающей среды, как одушевленное сосредоточение естественных сил и культурно-исторических традиций. Каждое северное селение всегда представляло собой единый архитектурно-природный ансамбль, пространственно-целостное образование. И важное место в нем занимали гражданские постройки.
Изба Третьякова в деревне Гарь на Kapгополье… Она была приметна издалека. На светлом фоне неба четко вырисовывается силуэт массивною дымника. Его необычная форма завораживает. Это —курная, отапливаемая по-черному изба.
Интерьер избы — свидетель былой старины, не тронутый позднейшими архитектурными устремлениями. Таким он был и сотню лет назад: гладко выскобленные бревенчатые стены с их муаровыми переливами бесконечно разнообразного рисунка натурального дерева; широкие лавки вдоль стен и полки-воронцы для посуды; закопченный, черный, как смоль, потолок, поддерживаемый могучими балками-матицами; наконец, традиционная русская печь без трубы, уцелевшая в своем первозданном виде без малейших изменений.
Циклопические размеры деталей печи. мягкая пластика декора с выразительными кривыми линиями, крупными и упругими, нарисованными твердой рукой настоящего художника, ставят ее в один ряд с лучшими памятниками народного творчества. Ныне такая печь — редкость.
как и деревянные трубы-дымники. Кое- где еще можно найти полуразрушенные остатки этих архаичных частей избы. Да и этих старинных изб уже почти не осталось…
Одна-единстве иная деталь — ре зная деревянная решетка окна—сохранилась от стоявшей некогда в деревне Горка на Онеге большой избы. Год ее постройки— 1811—был вырезан на фигурной перемычке дверного проема…
Р. М. Габе,— ярче, нежели в каких-либо других хозяйственных сооружениях, выражены национальные черты крестьянской архитектуры, которые особенно ощущаешь, когда проходишь но деревенской улице мимо целого ряда амбаров и амбарчиков, чарующих своими прекрасными формами, отображающими глубокую старину».
Ответственная функция амбаров как хранилищ годового запаса зерна предъявляла к их внешнему облику особые требования.
Типичной двухэтажной постройкой такого рода предстает перед нами амбар в деревне Рудакове на реке Чурьеге. О его внутреннем устройстве можно судить по обмеру-реконструкции совершенно однотипною амбара в селе Поля. Что же касается наружного облика амбара в Рудакове, то самым замечательным его элементом можно считать дверь с рублеными дверными косяками и мастерски кованными железными деталями.
Тут еще раз убеждаешься, что в народных творениях эстетическое начало никогда не заменяло практически- утилитарное.
ы прогонов. Словом, издревле кенский мост являлся важным соединительным звеном в системе здешних путей- дорог. Его, несомненно, неоднократно обновляли, заменяя подгнившие бревна новыми. Правомерно предположить, что через каждые пол века мост строился заново на небольшом удалении от предыдущего.
По своему конструктивному устройству ряжевые мосты, сохранившиеся и поныне на Онежской земле, схожи со своим древним предком — «Великим мостом» через Волхов в Новюроде. рубленным также на городнях. заполненных камнями.
Их роль порой не менее ответственна. чем культовых зданий. Впрочем у каждой постройки свои, строго определенные пространственные задачи. Они настолько точно выверены, что изьятие одного сооружения влечет за собой нарушение архитектурно-пространственной целостности среды.
Так и случилось, когда часовню из деревни Федоровская перевезли под Архангельск. в музей деревянного зодчества. Она стояла на высоком берегу реки Кены и служила композиционным финалом долгой гориюнтали дороги, частью которой был деревянный мост. Здесь все было взаимосвязано и расставлено по своим местам.
В наш бурный век великих преобразований сохранение памятников деревянного зодчества на своих исконных местах— задача не из легких. От слишком многих случайностей зависит нередко их жизнь. И. главное, что никто их не охраняет, и они — бесхозные — спокойно разрушаются. Причиной их гибели бывают не только стихийные бедствия— пожары, но и само время, предопределяющее их физическое старение. Однако в музее, получив вторую жизнь, памятники теряют долю своего обаяния, так как теряют прежнее окружение.
Многое зависит и от качества реставрационных работ, от понимания реставратором поставленных перед ним задач, от умения проникнуть в суть, глубину архитектурного образа памятника.
Если внимательно посмотреть на «старую» часовню, стоявшую когда-то в Федоровской, и на «новую», стоящую ныне в «Малых Корелах», то нетрудно заметить различие их образов. И дело тут не в том. что полуразрушенная, стоящая в привычном для нее окружении часовня эмоционально естественно.
гораздо больше воздействует на зрителя. Но и в условиях музея памятник moi бы обладать не меньшей лиричностью и выразительностью. Мог бы… Однако не обладает. Почему? Да потому, что большая часть ею деталей выполнена сухо.
Искусство гам. где чуть-чуть».— гласит известная мудрость. Чуть-чуть сужены при реставрации пластичные, будто натужившиеся от тяжести столбы, поддерживающие свесы кровли,— и уже исчезает естественная слаженность их очертаний. Чуть-чуть упрощен рисунок причелин: чуть-чуть не гак уложен деревянный лемех на главке; чуть-чуть изменены. к тому же как-то совсем нетипично для народных построек — с уменьшением кверху — опоры-столбы звонницы: чуть-чуть… Плоские резные балясины ограждения галереи почему-то появились вместо сплошного дощатого парапета. новые ступени-полубревна заменили широкие старые доски лестницы, а в сочетании с полоской перил, лишенных ограждения, образовалось скорее стилизованное под старину. нежели таковым являющееся в действительности новое крыльцо.
Случайность в прорисовке деталей нетрудно заметить в целом ряде других памятников, стоящих ныне в музеях деревянною зодчества под открытым небом. Сохраняются их массы, их общая архитектурно-пространственная композиция. но исчезает живая трепетность линий, а вслед за ней упрощается, приобретая налет ремесленничества, и сам облик памятника, нарушается ею архитектурно-образный строй.
С трепетом и благоговением относился народ к мастерству древних зодчих, несмотря на новые веяния в архитектуре, несмотря на новые указания и диктаты. Так. при радикальной переделке Петропавловской церкви на Лычном острове в одной из ее стен между новой обшивкой и древним срубом был спрятан резной столб крыльца. Причем для него было сделано специальное углубление в стене.
Мы полагаем, что не случайно спрятали его под обшивку плотники, люди, великолепно понимающие художественную ценность этой детали. Спрятали, в глубине души веруя, что народные традиции, истинно народное искусство сильнее, глубже показного блеска и стандартизированного бездушного 6oгатства, каковым в конце XIX века обволакивалась церковь на Лычном острове.
Сохранность старого столба дала возможность реставраторам правильно определить уровень пола нижней площадки крыльца, определить место нижнего свеса кровли, не говоря уже о декоре других столбов крыльца, и т. д Словом, эта важнейшая часть памятника была восстановлена с максимальным приближением к первоначальному своему состоянию.
С тем же явлением — сохранностью старого столба крыльца под обшивкой — столкнулись реставраторы при исследовании часовни в деревне Авдотьино. Деревня стоит на левом берегу Онеги, а часовня в ней — на видном, возвышенном месте, отражаясь зыбкой рябью в онежском речном перекате.
Когда-го часовню с трех сторон обрамляла открытая 1 алерея, поддерживаемая выпусками бревен, а с западной ее с троны находилось крыльцо—похожее на то, что у Усть-Почской часовни. Но при всей традиционности архитектурно-композиционного построения часовня в Авдотьи не обладает и своими неповторимо-индивидуальными особенностями. Наиболее яркая из них — островерхая клинчатая кровля, в которую по бокам врубается крыша галереи. имеющая более пологие скаты. Образуются как бы широкие полицы. и вся кровля приобретает оригинальный силуэт, слагаемый из простых и привычных архитектурных элементов.
Силуэт всегда шрал решающую роль в построении культовых зданий и их ансамблей. Большое внимание уделялось строгой соразмерности и соподчиненности завершений церквей и колокольни, их взаимосвязи с окружающей застройкой.
Эмоциональноострый настрой ожидания, вызванный
уже виденным и вдруг исчезнувшим архитектурно-пространственным акцентом, нарастает по мере движения. Беспрерывная цепь художественных впечатлений от множества встречающихся на пути архитектурных образов и конструктивных приемов подготавливает зрителя к восприятию юсподствующею сооружения— закономерного завершения развития архитектурного ансамбля, зародившегося именно на этом месте, при первых постройках на деревенской околице.
