Каргополь

Среди немногочисленных источников по истории Каргополя главное место занимают документы — «Столп Каргопольской о городовом деле», по-видимому, составленный в 1665 г. при описании дел Посольского и других приказов, которые позднее вошли в фонд 141 — «Приказные дела старых лет» Российского государственного архива древних актов (РГАДА, Москва).

На исключительное значение «столпа» впервые обратил внимание ленинградский археолог О.В. Овсянников. Он показал, что документы этого сборника отражают не только строительную историю крепости Каргополя, что уже само по себе немаловажно, но и двух острогов по реке Онеге, о которых до сих пор почти ничего не было известно. Однако тематика грамот и других документов, из которых состоит это дело, значительно шире, ибо связана с кругом историко-социальных проблем — с ролью центральной власти и деятельностью воевод, с распределением повинностей, организацией управления огромным уездом, осуществлением крепостного строительства, взаимоотношениями посадских и уездных жителей.
Это собрание каргопольских документов объемом 236 с. изначально представляло собой столбец, состоящий из 57 грамот и отписок, которые по хронологии можно разделить на три группы: 1) списки наказных грамот 1615 г. царя Михаила Федоровича каргопольскому воеводе М.М. Шаховскому, списки мировых счетных записей, заключенных в 1625 г. посадскими людьми Каргополя и крестьянами окологородных волостей Каргопольского уезда с крестьянами Турчасовского и Усть-Мошского станов Карпогольского уезда по поводу их участия в строительстве Каргопольского острога грамоты и челобитные 1657 г. о разрешении крестьянам поставить свои острожки в Турчасове и Усть-Моше и о неучастии крестьян этих волостей в каргопольском строительстве основной массив отписок и грамот, относящийся к 1630-1665 гг.: сметные росписи острога 1630 г., дающие ретроспективное представление о том укреплении, которое было возведено в 1612г., грамоты о посылке князя Дмитрия Сеитова для строительства крепости, о предоставлении в его распоряжение пушкарей-рассылыциков, об организации самого строительства, ценовые росписи на старый острожный лес, наказные памяти воеводам Д. Сеитову, Ф. Пацу, Ф. Пушкину, И. Баскакову и А. Боборыкину, а также 12 челобитных посадских людей Каргополя и Каргопольского уезда, поданных в каргопольскую приказную избу по поводу участия/неучастия крестьян Турчасова и Усть-Моши в строительстве Каргопольского острога и сначала деревянного, а потом каменного порохового погреба в нем.

Особое значение этого собрания понимали еще дьяки Новгородского приказа, которые формировали столбец, о чем свидетельствует удивительная сама по себе запись 1665 г. на обороте сотава 180: «Столп о каргопольском острожном деле всех годов, как зачася, а хто в него пойдет и ему б не издрать ничево, а где худо будет, и то поклеить и свертовать ранее, а не свертев, не покинуть ни часу».
Таким образом, перед нами редчайший для делопроизводства XVII в. случай — формирование тематического сборника документов, охватывающих половину столетия — начиная с 1615 и кончая 1665 г.
Представление о структуре, облике, состоянии и вооружении крtпости в конце XVII — начале XVIII вв. дают два росписных списка 1685 и 1714 гг., составленные при ее передаче первый — воеводе Василию Федоровичу Елчину, второй — коменданту Петру Васильевичу Коробки- ну. Наконец, последний документ — запись 1707 г. порядной плотников на ремонт деревянного храма Спаса Нерукотворного Образа, находившегося на территории крепости — предшественника того, который запечатлен на фотографиях начала прошлого века.
Все документы, за исключением расписного списка 1714 г., публикуются впервые. Последний же, напечатанный в 1842 г. с многочисленными неточностями и пропусками, воспроизводится здесь по недавно обнаруженному оригиналу.
Публикации названных документов в книге предшествует изложение строительной истории самой крепости, проиллюстрированное графическими реконструкциями на двух этапах ее развития, а таклсе основных внутрикрепостных построек — воеводского двора, приказной палаты и церкви Спаса. Вся реконструктивная графика Каргопольской крепости выполнена в масштабе на основе обмеров сохранившихся валов, тщательно проанализированных сведений в названных документах и с привлечением единственной панорамы Каргопольского «города» на известной иконе св. князей Бориса и Глеба начала XVIII в. Планы двух острогов на Онеге составлены на основе фиксации их остатков в натуре, проведенной автором совместно с А.Б. Бодэ, и данных археологического обследования Турчасовского городка под руководством А.В. Никитина в 1971 г- Усть-Моши — О.В. Овсянникова в 1977 г.
К ним нужно добавить два плана Каргополя второй половины XVIII в., на которых показаны валы уже исчезнувшей к этому времени крепости. Их совмещение с современной топоосновой позволяет точно определить местоположение воротных башен. Опираясь на эти источники, мы получаем возможность разработать достаточно точную графическую реконструкцию крепости на ее последнем этапе, а также представить и ряд внутрикрепостных построек.

Царь с этими доводами согласился и указал Федору Пушкину «…в турчасове и в Усть-Моше зделати острошки по старым осыпям, чтоб к осадному времени было крепко и надежно», т. е. того же типа, какой ставился и в Каргополе.
Сеитов разделил все острожные прясла между сохами («скольки меж башнями сажен стоячей стены и рубленой […] повытно […] и велел им всякой острожной лес […] расписать и […] тотчас поставить под острожную стену». Кроме того, потребовались и непредусмотренные ранее работы: расширить и углубить ров, «чтоб к осадному сиденью было надежно и крепко», а осадные дворы и амбары, что находятся внутри крепости, отнести дальше от стен и башен так, чтобы вдоль стен «учинить проезд».
Как и в прошлый раз, турчасовцы и Усть-Мошане отказались участвовать в строительстве Каргопольской крепости, ссылаясь на царскую грамоту 1631 г., освобождавшую их от этой повинности. Закончилась эта тяжба теперь тем, что все старосты Каргопольского уезда «полюбовно» подали воеводе «скаску», «что в Каргополе на посаде вново город ставить. И к той скаске руки приложили турчасовцы и Усть-Мошана».
Крепость являлась военно-административным центром Каргополя. Именно это обстоятельство определило основной состав ее внутрикрепостных построек. Опись 1714 г. называет казенный комендатский (воеводский) двор с тремя горницами, приказную палату, тюрьму — избу двойню, окруженную стоячим тыном, и перед ней караульню, каменный пороховой погреб, Комендантский двор, кроме горниц, как и обычно, имел комплекс хозяйственных строений — погреб, поварню, колодец, баню, два амбара, конюшню, хлевы и скотный двор. Кроме того, здесь находились дворы подьячих, стрельцов и других служивых людей.
Остановимся подробнее на этих постройках. Их состав традиционен для военно-административных центров уездов. Основное место в панораме па иконе занимают большие деревянные хоромы, из окон которых вырываются языки пламени. Как свидетельствует вышеприведенная надпись на иконе, «в 11 час дне […] во граде загорелася Приказная полата» (в прошлом съезжая изба), упомянутая в Росписи 1714 г. Это, несомненно, и есть та самая палата. Судя по изображению, она состояла из трех срубов, стоявших на высоком глухом подклете, в котором хранились казна и порох («…под приказом казенной анбар и зелейной…», — читаем в Росписиом списке 1685 г.). На основном этаже, согласно проектному чертежу 1751 г., по которому предполагалось восстановить канцелярию, сгоревшую в 1731 г. (ил. 23), находились три комнаты: судейская, подьяческая и «для подушного збору», а между последними обширные сени, где располагались чулан и нужник. К сеням и вело высокое крыльцо «на отлете», т. е. с верхним и нижним рундуками. К его нижнему рундуку, крытому бочкой, примыкали два всхода: иными словами, крыльцо было распашным. Любопытно, что и на иконе, как и на чертеже 1751 г., крыльцо располагалось асимметрично. Щипец палатной кровли украшал гребень, фронтон левого сруба и кровли нижнего рундука имели причелины. В верхнем этаже постройки- шесть колодных окон, что вместе с богатым крыльцом, гребнями и причелинами, высоким дымником, который можно разглядеть среди языков пламени (к стене сепей, судя по чертежу 1751 г., примыкала печь) — все это явно указывает на общественный характер постройки. Как раз перед приказным крыльцом иконописец и показал одну из трех групп людей, взволнованных пожаром и чудесным видением.
Если принять вполне вероятное допущение, что позднее, после пожара 1731 г., воеводская канцелярия располагалась там, где до этого стояла приказная палата, то мы, основываясь на плане Каргополя 1766 г. и упомянутом чертеже 1751 г., можем сказать, что последняя в плане представляла собой прямоугольник в 39 аршин (-28 м) х 9 аршин (-6,5 м), занимая юго-западный угол крепости (на плане литера В), совсем неподалеку от Троицкой башни. Следовательно, икона в общих чертах отражает не только реальную топографию крепости, но и некоторые черты облика Приказной палаты (ил. 24, 25).
Вторая узнаваемая на иконе постройка в крепости — одноглавая белокаменная церковь, по-видимому, Одигитриевская (или Владимирской Богоматери, на плане 1766 г. под литерой I), остатки которой были вскрыты во время археологических раскопок. Это был бесстолпный одноглавый храм, что не противоречит его изображению на иконе. За ним, несколько левее, виден еще один храм, деревянный, крытый бочкой и увенчанный главкой. Возможно, что именно эта церковь Спаса Нерукотворного (Спас на Валушках 1662 г.) обозначена на плане литерой К (на фрагменте иконы No 3. См. ил. 16). Судя по фотографиям начала XX в., действительно, похоже, что она к этому времени претерпела значительные перестройки: отдельные приемы и формы характерны для традиционного деревянного зодчества Поонежья, но в целом ее архитектура производит эклектичное впечатление. Это и не удивительно, если вспомнить, что названная фотография сделана уже после серьезной перестройки начала XX в.
Известна порядная запись на ремонт церкви Спаса от 31 марта 1707 г., согласно которой предполагалось разобрать старую трапезную с колокольней и на освободившемся месте «с тою трапезою в однех стенах строить вновь две церкви… и меж те церкви проход из трапезы в старую Спасову церковь». Подобное архитектурное решение имеет аналоги: Никольская церковь 1659 г. в с. Павловское недалеко от Каргополя (сгорела в 1930-х гг.) и Благовещенская церковь 1795 г. в с. Турчасово (Посадском) (сгорела в 1964 г.). Опираясь на эти памятники и текст порядной, можно с большой долей вероятности представить внешний облик Спасской церкви и ее план. Однако остается под вопросом, был ли реализован этот замысел, поскольку имеется еще одна порядная от 9 июля того же года, где предполагается разборка и восстановление только папертей «с летней и северной стороны» и лестниц.

Храм Спаса на Валушках относился к ныне исчезнувшему типу двойных церквей. Они состояли из теплой, с двумя приделами, располагавшимися в трапезной, и холодной, с одним престолом, конструктивно объединенными в единое целое через паперть холодной церкви. Надо полагать, что этот тип храмов был распространен именно в Каргополье. По крайней мере, в других местностях Севера он не зафиксирован.
Наконец, ниже, как бы впереди каменного храма, показана клетская церковь с тремя алтарными прирубами, имеющими бочкообразные завершения с полицами. С двух сторон видны торцы галерей под односкатными кровлями. Это строение соответствует местоположению деревянного храма Всех святых, обозначенному на плане литерой L, но в тоже время следует заметить, что три алтарных прируба указывают на наличие двух приделов, а таковым храмом в крепости была только рассмотренная церковь Спаса Нерукотворного Образа (южный придел — Всех скорбящих, северный — вкм. Антипы). Левее — деревянная шатровая колокольня (на плане отсутствует). Получается, что из четырех храмов крепости, имеющихся на плане, на панораме мы находим два деревянных и один каменный (не исключено, что второй каменный храм — Параскевы Пятницы — был построен в XVIII в. уже после написания иконы, но до пожара 1765 г.). Что касается большой постройки за каменной церковью Одигитрии, с колодными окнами, дымником и охлупнем на щипце кровли, то ее можно принять и за трапезную этого каменного храма или другого, деревянного Спаса на Валушках, расположенного за ним.
В правой части иконной панорамы за рубленой оградой показана высокая жилая постройка, в верхней части которой находились палаты с красными окнами, а подклет был глухим. В сени ведет крыльцо с двумя рундуками — нижним и верхним, крытыми бочками. Над кровлей палат, которая крыта по потокам и курицам, возвышается меньшая надстройка, скорее всего, чердак. Характерно, что здесь кровельный тес красный, то есть с пиками на концах, а желоб отсутствует, как это и бывало у сравнительно небольших построек. Края же кровельных скатов палаты, наоборот, имеют причельные доски с резными концами.

В изображении этой постройки есть далее весьма точная с конструктивной точки зрения деталь: конец желоба прорезает причельную доску. Около чердака — высокая дымовая труба, идущая от печи, стоявшей в самой палате (в чердаках, как правило, никакого отопления не было). Нельзя не обратить внимания на то, что стены этих палат, в отличие от чердака — показаны гладкими, без характерных штрихов, означающих венцы сруба, но имеют тот же охристый цвет, что и другие деревянные строения на иконе. Скорее всего, это означает, что палаты были срублены не из бревен, а из бруса, как в случае с Вологодскими горницами, или же были обшиты, как богатые дома на Холмогорских посадах, показанные в Атласе Архангельской губернии 1797 г. Гладкие стены и, конечно, размер, резко выделяли воеводские хоромы из окружавшей застройки и всегда были признаками наиболее представительных строений.
На торцовой стене изображенной постройки показана небольшая полица, что свидетельствует о поэтапном членении (как и в вологодских горницах). Такие же полицы можно заметить на рисунках Семена Ремизова у приказной избы Пелыма и воеводского двора Илимска.
О.В. Овсянников же, обратив внимание на отсутствие характерной для деревянных строений штриховки стен, необоснованно интерпретировал эту постройку как каменную, но при этом справедливо заметил, что перед нами двор «богатого, а может быть даже высокопоставленного человека — воеводы». И, действительно, нет сомнений, что это второй после Приказной палаты крупный комплекс на территории крепости — Воеводский (комендантский) двор (на плане 1766 г. под литерой С), занимавший, судя по планам XVIII в., почти четвертую часть всей крепостной территории и имеющей непосредственный выход к реке. Об этом дворе в описи 1714 г. сказано так: «…в городе комендантской двор о трех горницах на жилых подклетах, со всякими строении…». Кстати, его расположение в правой части панорамы, то есть ближе к берегу Онеги, в общих чертах соответствует реальному: достаточно иконное изображение сравнить с планом и вспомнить, что его точка зрения на город — со стороны посада.
В подклете воеводского дома отсутствуют лишь окна, которые, в действительности, должны были быть (конечно, волоковые), ибо там обычно располагалась прислуга.
Итак, перед нами трехэтажный дом. О нем, как и о Приказной палате, можно судить по проекту Воеводского дома, который спустя двадцать лет после пожара 1731 г. предполагалось возвести заново. Как это обычно бывало, проектируемый дом в общих чертах повторял сгоревший. В середине XVIII в. предполагалось выстроить двухэтажные хоромы (чердак отсутствует) на каменном фундаменте под единой двускатной кровлей с резным гребнем, длиной 25 аршин (18 м) с двумя крыльцами и соответственно с двумя соединенными друг с другом сенями. Внизу — два чулана (в одном из них — нужник) и несколько выступающий из прямоугольного сруба зал с печью. Верхний этаж- жилой — состоял из столовой, горницы, спальни, общей комнаты («для домашних»), располагавшейся над сенями, и обширной поварни. Около нее — нужник. Все помещения должны были иметь печи, а освещаться двадцатью семью окнами со слюдяными окончинами. На дворе же располагались еще конюшня с сараем над нею, людская изба, погреб, баня. Эти невысокие постройки не могли быть видны за оградой и поэтому не показаны и на иконной панораме.

Перед воротами Воеводского двора, за нижней, правой башней, видна тыновая ограда. Это, скорее всего, обозначение тюремного острога — третьего по значению административно-гражданского учреждения уездного города, о котором в Описи 1714 г. сказано кратко: «…тюрьма, стоячей тын, а в ней изба-двойня…». На самом деле тюрьма располагалась по диагонали от Воеводского двора, в северном углу крепости (на плане 1766 г. под литерой Е — см. ил. 17; на плане 1782 г. под No 9 — ил. 18). Судя по смете и проектному рисунку 1751 г., ее стены, квадратные в плане (каждая сторона в 25 саж. = 79 м), представляли собой тын, составленный из четырехсот бревен высотой 15 арш. 5 вершков (~ 11 м). За ним располагалась изба-двойня с кирпичными печами. В ней содержались арестованные. Для надежности вокруг самой избы была поставлена еще одна тыновая ограда, а у входа в тюремные ворота находилась караульня. Любопытно, что тюремный острог, в начале XX в. находившийся в кирпичном доме, был по-старинному обнесен тыновой оградой, запечатленной на фотографии 1918 г.
Скорее всего, перечисленные постройки действительно были возведены, но серьезно пострадали при пожаре 1765 г. На иконной панораме не показаны «государевы» житницы, пушечный амбар и зелейный (пороховой) погреб — первое гражданское сооружение Каргополя построенное в камне в 1666 г. (на плане 1766 г. под литерой D) выявленное во время раскопок 1972 г. (постройка размером 12 х 7,5 была частично врезана в вал). Здесь хранились порох, свинцовая дробь, пушечные ядра, пищали, мушкеты.

Каргополь

К середине XVII в. эти большие комплексы были окружены дворами. Рядовые дворы, а точнее избы, показаны на иконной панораме условно, но tипологически правдоподобно. Внизу, за городской стеной, видны четыре таких постройки, правее, между церковью и условным тюремным острогом — пятая. Все они четырех стенки, три из которых на торцовых фасадах имеют по два волоковых окна, расположенных высоко, чуть ли не под самой кровлей. Над одной избой возвышается дымник, на двух других — трубы. Эти различия отражаются и в документах. Например в приходо-расходных книгах великоустюжской таможни 1678-1679 гг. читаем: «…по верх кровли трубы выклвли…», за что расчет ведется с рпичниками, а когда «…дымник тесовой зделал», плата полагается отнику.
Фиксация остатков острога, осуществленная О.В. Овсянниковым во время археологической разведки в 1977 г., позволяет частично реконструировать его план.