Памятники Киева

Памятник Богдану Хмельницкому, среди прочего, открыл ещё одну эпоху в Киеве — памятников-всадников. Их немного, и судьба их незавидна. В городе хорошо приживаются памятники гражданским лицам. Они сидят на лавочке (Михаил Булгаков, Олена Телига, Микола Яковченко, Михаил Грушевский, Максим Рыльский), на стуле (Лесь Курбас, Владислав Городецкий) или на камне (Олесь Гончар), стоят (Леся Украинка, Паниковский), иногда преклоняют колено, целуя даме ручку (Голохвастов), идут (Григорий Сковорода), но крайне редко едут верхом — традиция не та. Город камерный, уютный, «мещанский», без имперского пафоса. То есть вживую людей с лошадьми было полно — извозчики, конная полиция, цирковые наездники, но чтобы в виде статуй.

Первого конника Киев долго не хотел принимать и строил ему всяческие препятствия. То денег на памятник не было, то инфляция их «съела». В итоге у гетмана конь получился похожим на пони. Потом новая проблема: скульптуру привезли из Петербурга в Киев, а денег на постамент нет. Пару лет Хмельницкий пролежал во дворе полицейского ведомства, обрастая обидными анекдотами. Вроде того, что заявился в Киев без паспорта, вот его и арестовали. Наконец, вспомнили о граните, оставшемся от сооружения моста через Днепр, начали из него мастерить постамент. И опять незадача: куда должна указывать булава гетмана? И главное — как сделать так, чтобы никого не обижало созерцание лошадиного крупа? Нешуточные страсти сотрясали Киев.
Спустя 66 лет «прискакал» на бульвар Шевченко красный командир Николай Щорс. Поначалу планировался пеший вариант, но пока судили-рядили, приблизилась круглая дата — 300-летие воссоединения Украины с Россией. Явление Щорса киевлянам решили приурочить к этому юбилею и, соответственно, повысить статус начдива, усадив его на коня. Так у Богдана Хмельницкого появился шестиметровый бронзовый конкурент.
Щорс, браво вскинув правую руку, держит путь. Кстати, куда он скачет? Вопрос непростой. Смотрит он на вокзал — правда, как-то невесело. Первые три десятилетия этот поворот головы не привлекал внимания. Но с тех пор как в 1980-е гг. Центральная железнодорожная касса переехала с улицы Пушкинской аккурат к памятнику Щорсу, ситуация «заиграла». Шутили, что
начдив стал напоминать советского отпускника, которому не удалось достать билет на поезд, и он отправляется на отдых, оседлав верного скакуна. И тогда понятен тоскливый взгляд в сторону вокзала.
Кстати, по замыслу скульпторов Щорс должен был не просто сидеть на коне, но ещё и размахивать фуражкой. Цензура эту идею зарубила. В результате головной убор скромно переместился в левую руку героя. Иначе в 1990-е гг. непременно заявила бы о себе ещё одна интерпретация: Щорс едет на Евбаз торговать шапками. А ведь конь и впрямь направляется в сторону площади Победы. Там на протяжении более полувека располагалась легендарная толкучка, где можно было продать и купить что угодно.

Прошло ещё полстолетия, и город принял нового всадника — гетмана Сагайдачного. Булава, расположенная вертикально в правой руке, дала киевлянам повод прозвать монумент «чупа-чупсом». Пётр Коно- нович сурово смотрит на улицу своего имени. Когда он очутился здесь в мае 2001 г., такого количества транспорта ещё не было. А нынче — сплошные пробки, нервные переливы клаксонов, рёв моторов, скрип тормозов. Складывается впечатление, что гетман держит в руке не чупа-чупс, а милицейский жезл, пытаясь регулировать движение.
Не пофартило и конному пограничнику на углу Золотоворотской и Рейтарской. Застыл, бедняга, в нелепой позе — во весь рост, без стремян, зажав между колен тощего коня.
Нет, всадникам в Киеве определённо не везёт. Если в Питере народ так и норовит запечатлеть себя на фоне Медного всадника или коней на Аничковом мосту, то в «матери городов русских» стиль совсем другой: здесь запросто подсаживаются к Яковченко или Булгакову, пьют кофе с Городецким, обнимаются с Голохвастовым и позируют возле Паниковско- го. Сказываются несколько столетий магдебургского права — эпохи вольности и предприимчивости.
Человек с котомкой
Эпоху Просвещения представляет в Киеве поэт и странствующий философ Григорий Сковорода. Скульптор Иван Кавалеридзе задумал его босым, с Библией под мышкой и крестиком на шее. Это огорчило тогдашних партийных идеологов. Если поэт босоног, рассудили они, значит, у него элементарно нет денег на башмаки. Уж не скрытый ли это намёк на то, что компартия гнобит советских мастеров пера? А Библия и нательный крестик — вовсе крамола. Комсомол борется с крестиками у молодёжи, а памятник какой подаст пример? Тем более, стоять ему напротив Высшего военно-морского политического училища. Значит так: Сковороду обуть, крестик снять, Библию заменить сумкой. Кавалеридзе сопротивлялся как мог, но в итоге вынужден был подчиниться. Памятник открыли в 1977 г.
И что же? Тех идеологов давно нет, Высшее военно-морское политическое училище закрыли, в его стенах возобновила работу Киево-Могилянская академия. И Григорий Саввич неожиданно выступил в роли покровителя её студентов. Тем паче, сам когда-то здесь учился и преподавал. Ежегодно 14 октября, когда празднуется день академии, проводится акция «чистый Сковорода»: памятник моют. А 28 июня, в день вручения дипломов, выпускники водружают на голову Сковороде чёрный бонет. Словом, памятник стал для могилянцев «своим парнем». Более того: перед сессией к нему ломятся толпы студентов. Они уверены, что достаточно несколько мгновений подержаться за обувь философа, и преподаватель обязательно поставит хорошую оценку.

Охота к перемене мест
Стоял себе Чкалов в сквере имени себя на улице своего имени. С необъяснимой решительностью смотрел на Сенной рынок, словно, тоже хотел сходить за покупками, но не счёл возможным оставить свой наблюдательный пост. Потом улицу переименовали в честь писателя Олеся Гончара, а рынок снесли. Теперь знаменитый покоритель межконтинентальных пространств стоит в том же сквере на улице имени не себя. После сноса рынка решительности в его позе поубавилось, хотя ни фигуру, ни постамент никто не менял. Просто появилась некая задумчивость.
По логике, сюда бы памятник Олесю Гончару. И такой есть! Но он — по необъяснимой логике — тоже коротает век на улице имени не себя. А именно, на улице другого классика, Михаила Коцюбинского. Это рядом, с другой стороны Чкаловского скверика. Поменять, что ли, местами писателя и лётчика? Ничего кощунственного в этом нет — в Киеве подобное случалось. Например, там, где нынче присел на камень Олесь Гончар, прежде стояла партизанка Зоя Космодемьянская — хрупкая стройная девушка в тонком платьице, развевавшемся на ветру и подчёркивавшем её формы. Эротичный был памятник, прямо скажем. Вовсе не типичный для советской монументалистики.
Однажды киевляне пришли в скверик отдохнуть, а партизанка исчезла. Как оказалось, не по своей воле. Зою «попросили» отсюда ради Олеся Терентьевича. Какое-то время она отдыхала во дворе соседней школы по Чеховскому переулку. Потом ей доверили радовать собой посетителей другого сквера, на пересечении улиц Хмельницкого, Гончара и Гоголевской. Место, конечно, шумное, зато надёжное — памятники и Хмельницкому, и Гончару, и Гоголю в городе уже есть, а значит, шансы быть вытесненной кем-то из них минимальны. Теперь Зоя рассматривает не спину авиатора, а шикарный отель «Опера». И, наверное, удивляется новой жизни.
Пережил переезд и Нос Гоголя. Вначале он располагался по адресу Андреевский спуск, 34 — обнюхивал публику, заходящую в галерею «Триптих». И придуманная легенда о том, что однажды именно на этом месте Гоголь простыл, у него появился насморк и родился сюжет повести «Нос», выглядела вполне убедительно: писатель действительно однажды летом заснул в тени на паперти соседней Андреевской церкви — кто знает, может и простудился, пролежав на каменном полу несколько часов. Словом, в те пространственные координаты и Нос, и легенда вписывались идеально. Потом Нос таинственно исчез. Ходили слухи, что он никогда уже не вернётся, ибо увезён к кому-то на дачу. Но он вернулся. Новый адрес: Десятинная, 13, куда перебралась галерея «Триптих». Теперь прежняя легенда требует корректировки. До паперти отсюда далековато, зато «чёртово-дюжинный» номер дома открывает любопытные возможности — ведь Гоголь известен как мистический писатель.

Исчезающие смыслы
Бывает, смысл удирает от своего хозяина-памятника. Например, в 1997 г. справа от Золотых ворот возник бронзовый Ярослав Мудрый, держащий в руках макет построенного им Софийского собора. Можно спорить о художественных достоинствах монумента, но с содержательной точки зрения он казался безупречным. Однако недавно учёные заявили, что собор, скорее всего, основал не Ярослав, а его отец князь Владимир. Если эта версия вступит в свои права как основная и войдёт в школьные учебники, что прикажете делать с памятником?
Есть вопросы и с бронзовой скульптурой коту Пантагрюэлю (Пантюше), притаившейся в углу того же сквера. Драматическая история о сгоревшем во время пожара в соседнем заведении общественного питания коте, конечно, берёт за душу, но, видимо, не является исчерпывающей, поскольку люди подыскивают новые смыслы пушистому симпатяге. Для одних это кот Бегемот (замечу в скобках, что здесь же в роковой для себя момент пробегал и булгаковский Алексей Турбин), для других — тот самый кот учёный из сказки Пушкина. Кстати, не мешало бы рядом посадить дуб зелёный со златой цепью.
Наводят на размышления и два кота, забравшиеся на деревья неподалёку от Пантагрюэля. Почему именно здесь образовалось «кошачье» место, ещё предстоит понять. Нет данных о том, что Ярослав был кошатником. Нет также преданий, что Киев спасли коты подобно тому, как гуси Рим. Для проявления глубинного смысла взаимоотношений котов с Ярославом Мудрым и Золотыми воротами пока не хватает каких-то звеньев. Очевидно, дальнейшие события помогут найти ответ.

На наших глазах поменяла назначение колонна перед Почтамтом. Изначально на ней стоял Архангел Михаил — патрон Киева. Однако мэр А. Омельченко, убиравший с глаз долой всё, сотворённое предшественником, отправил Михаила в Донецк с заданием представлять там столицу. На колонне же установили голубой глобус, а от её подножия протянули лучи к символическим областным центрам страны с указанием расстояния до них. У возникшей композиции образовался новый смысл — «глобус Украины».
Иногда к утрате смыслов приводит демонтаж памятника. Например, напротив стадиона «Динамо» стоял памятник Григорию Петровскому, «все- украинскому старосте». Место казалось случайным: спортсменом Петровский не был, фанатом «Динамо» тоже. Посматривал с постамента на Национальный художественный музей, но особых смыслов это не высекало. В 2006-м напротив Петровского поставили бронзового Вячеслава Черновола. Человека, долгие годы являвшегося «совестью народа» (то есть тоже как бы народным старостой), но с другой судьбой — диссидент, «отсидент», а потом один из реальных претендентов на пост президента независимой Украины. Черновол в развевающемся плаще проламывает каменную стену, символизирующую тоталитарное прошлое Украины. И что ему открывается за стеной? Смотрящий на него в упор один из представителей этого прошлого Г. Петровский, являвшийся формальным главой УССР в 1918-1938 гг. Человек, подписавший от Украины договор об образовании СССР. И очень интересная возникла перекличка двух людей, своеобразный диалог лидеров двух Украин — советской и независимой. Григорий Иванович посматривал на Вячеслава Максимовича, Вячеслав Максимович изучал Григория Ивановича. Любопытнейший был сюжет.
Увы, этот городской контекст не был прочитан, верх взяли конъюнктурные политические соображения, мол, не место руководящему большевику в центре Киева. Памятник периодически обливали краской, калечили, сбивали буквы на постаменте. В конце концов в ноябре 2009-го демонтировали. Итог? Черноволу стало сиротливо. Посмотрим, кого (или что) впишут на опустевшую площадку вместо Петровского и какие это сообщит смыслы. Многие киевские памятники ищут себя в новом контексте.