Художественные прялки Руси
Пряха… Какие далекие картины встают перед нами при этом слове… В избе тихо. Все давно уже спят, и лишь шуршание вращающегося веретена нарушает тишину. Привычная работа не отвлекает от невеселых мыслей, и вся тяжелая жизнь встает перед ней.
В результате двух последних операций от стеблей отделялась и удалялась жесткая оболочка — «кострица» и они становились мягкими. Чтобы сделать их еще мягче, льняное волокно толкли пестами в деревянной ступе и чесали гребнями. После всех этих операций волокно становилось мягким, шелковистым, напоминая светлые волосы ребенка. Оно было готово к прядению — выделке из него ниток.
Поэтому умение прясть считалось одним из высоких достоинств крестьянки, а «непряху», или «неряху», клеймили позором.
Донце прялки ставилось на лавку — на него садилась пряха; к лопаске привязывалась кудель. Веретено — небольшая (сантиметров двадцать) точеная палочка, расширенная в средней части, с небольшой головкой наверху. Для лучшего вращения веретена на его нижнюю часть надевали металлическое колечко — «пряслице». Такие пряслица из глины археологи находят в раскопках, относящихся к глубокой древности (10 тысяч лет до нашей эры). Уже тогда люди умели прясть.
Прялка с глубокой древности и до недавних дней являлась одним из самых употребительных орудий труда в деревне. Вместе с тем прялка — это предмет народного художественного творчества. Много фантазии, выдумки сосредоточила она в себе, воплощая издавна присущую человеку любовь к прекрасному. Искусно вырезанная, она составляла гордость владелицы, выделяла ее среди подруг.
Конец 18 — начало .19 в. Архангельская область
Прялки вместе с другими предметами крестьянского быта начали собираться еще в прошлом веке, когда представители передовой интеллигенции заинтересовались памятниками народного искусства. Однако эти собиратели не задавались вопросом — кто и когда данный предмет сделал, где и как его употребляли. «Беспаспортными» называют сейчас такие предметы музейные работники и стараются их изучить, определить, «раскрыть», заставить их «заговорить» о себе.
В изучении прялок помогает традиционность, устойчивость их формы. Уже лет двести или больше назад женщина пряла на прялке той же формы, какую она употребляла и до недавних дней. Ни одна женщина не стала бы прясть на прялке, не похожей на остальные, — засмеют. Поэтому в каждом районе прялка долго сохраняла свою форму и орнамент.
Экспедиции музея в деревню — один из важных видов работы по изучению памятников крестьянского творчества. Собирая предметы крестьянского быта там, где они употреблялись, беседуя с местными старожилами, музейные работники получают много ценных сведений: о народных мастерах и их искусстве, местах изготовления тех или иных предметов, районах их распространения. Мы сейчас можем определить все виды прялок, а хранится их в музеях много, самых разнообразных. Так, только в Государственном Историческом музее художественных прялок насчитывается более пятисот пятидесяти штук, среди них почти каждая имеет свои отличия.
Для удобства ознакомления мы разделили все прялки по крупным территориям их распространения: прялки северные и поволжские.
К северным районам относится самая большая группа прялок Исторического музея. По современному административному делению — это Архангельская и Вологодская области, попрежнему делению северо-западная часть нынешней Вологодской области была выделена в Олонецкую губернию.
Север — страна больших лесов и полноводных рек. Этот богатый край издавна привлекал к себе древних новгородцев, которые к 17 веку почти полностью его заселили. Искусные ремесленники, они в обработке дерева достигли особенно высокого мастерства. Недаром новгородцев еще в 15 веке называли плотниками. До настоящего времени памятники деревянного зодчества Севера удивляют нас высоким искусством. Ряд деревянных построек вошел в золотой фонд мировой материальной культуры.
Особенно ярко плотничье искусство Севера проявилось в строительстве церквей. Выстроенные из круглых гладких бревен, они отличались суровой монументальностью, строгим декором. Характерным живописным отличием их являлось покрытие в виде «бочки» (луковицы) или шатра — восьмигранной пирамиды, увенчанных главками — маковками. Некоторые церкви имели до пятнадцати главок разной высоты, которые, подобно вершинам елей, сказочным лесом возвышались над кровлей храма, идеально вписывая его в окружающую природу. Затейливые крылечки с точеными фигурными столбиками, резные подзоры и свесы дополняли убранство, не нарушая монолитности и строгости постройки. В северных прялках легко увидеть отражение этого зодчества. Они отличаются крупным размером (около метра высотой), хорошими пропорциями, строгостью декора.
Характер орнамента был связан с определенной местностью, и это отразилось в названии прялок.
Вологодский тип — один из самых распространенных типов прялок Севера. Он встречается на всей его южной половине (от Череповца до Кирова на восток, от Никольска до Шенкурска на север). Украшались они чаще всего резными геометрическими фигурами. Такой узор вырезали острым концом ножа, отчего на поверхности дерева образовывались мелкие треугольные выемки. Отсюда другое название резьбы — «трехгранно-выемчатая». Из треугольных выемок резчик составлял разнообразные геометрические фигуры — круги, ромбы, квадраты, зубчатые линии, умело располагая их на поверхности предмета. Игра света и тени в резных углублениях узора, нарушая гладь доски, создавала большой орнаментальный эффект.
Геометрический узор — самый древний вид орнамента. Его находят на предметах, относящихся еще к каменному веку. В то отдаленное время каждая фигура имела определенный смысл: круг изображал солнце, зубчатая линия — движение воды. Техническая простота геометрического узора сделала его любимым народным орнаментом.
Круг в таком узоре занимает обычно центральное место: у наших предков солнце, как главный источник жизни, особенно почиталось. На некоторых прялках сходства круга с изображением солнца больше: он разделен радиальными линиями-лучами, окружающие его зубчики напоминают сияние. Чаще же круг является лишь частью орнамента: он дробится на сегменты, которые помещаются в углах лопаски, дополняя центральный узор. Такую же роль дополнительного узора играют квадраты, ромбы, треугольники. Резной узор отличается крупным масштабом, хорошо сочетающимся с большим размером прялки. Композиции резного узора бывают самыми различными. Простые и, в сущности, однообразные геометрические фигуры резчик умел так причудливо расположить на поверхности, что ни одна прялка не повторяет другую. На некоторых из них композиция напоминает даже какие-то сюжетные изображения: шатровые главы церкви, цепочки с подвесками, горшок с растением, где солнечный круг превратился в розетку цветка.
Среди геометрических фигур узора на вологодских прялках очень часто встречается крупная зубчатая линия. В древности, как мы говорили, такой линией изображали воду и ее движение. В жизни человека на Севере реки играли большую роль: они поили и кормили его, реки же служили средством сообщения. Поэтому и селились там люди чаще всего по берегам рек. Возможно, что именно в связи с этим зубчатая линия стала неизменным мотивом северных прялок. Вплетаясь в узор подобно припеву народных песен, она то подчеркивает его, то окаймляет рамкой, а иногда составляет основную часть орнамента.
Сравнивая геометрические украшения на различных предметах, можно сделать интересные наблюдения: на одних узор более крупный, четкий, с глубокими порезками, круг в нем занимает центральное место и не разбивается на части. На других резьба более мелкая, дробная, узор дополняется частями круга, а иногда и контурным сюжетным рисунком. Тенденция к измельчению узора и дополнение его сюжетными изображениями становится характерной для орнамента второй половины прошлого века. По-видимому, потерявшие свой первоначальный смысл геометрические фигуры не удовлетворяли крестьянского мастера и он в беспредметный орнамент стремился внести более близкие мотивы из окружающей его жизни.
Среди большого количества хранящихся в Историческом музее вологодских прялок с геометрическим узором некоторые выделяются значительно более высоким искусством резьбы. На одной из них невысоким рельефом вырезано кустистое растение с птицами на ветках. Набитые на глаза птиц медные пластиночки придают им большую живость. В другом случае резчик самой прялке придал вид растения, украсив ее наружные стороны выступами-завитками. Судя по мастерству исполнения, автор их — не рядовой плотник, а резчик. Хорошо владея искусством резьбы, такие резчики занимались преимущественно отделкой и украшением готовых зданий или изготовляли мелкие резные предметы. Так, узор на одной прялке напоминает рисунок ткани 17—18 веков. Возможно, что автор ее в числе других заказов вырезывал набойные доски для тканей и перенес с них на прялку узор и технику резьбы.
Часть вологодских прялок орнаментирована росписью: крупные букеты цветов свободного кистевого рисунка привлекают обычно своей яркой раскраской. Роспись технически более сложна, чем резьба, поэтому расписные прялки встречались реже, чем резные. Сравнивая отдельные прялки, мы можем проследить, как крестьянский мастер робко и неумело переходит от резца к кисти: вначале раскрашивается резьба, затем привычные геометрические узоры выполняются кистью, появляется цветочный орнамент. В некоторых росписях легко узнать симметричную композицию резного узора, только круги с лучами здесь превратились в розетки цветка. Эти росписи, без оттенков и теней, сохраняют плоскостной характер резного узора. Но среди расписных прялок есть и образцы высокого живописного мастерства, выполненные искусными народными художниками. Их имена в большинстве случаев остались нам неизвестными. В 1926 году исследователь искусства Заонежья К. А. Большева побывала в одном из районов распространения такой росписи, и ей удалось собрать сведения о двух народных живописцах. Один из них — Михей Абрамов, крестьянин из селения Космозерский погост, жил во второй половине прошлого века. Он учился живописному мастерству в Выгодском монастыре и наряду с росписью церквей, перепиской древних книг выполнял заказы односельчан по украшению самых разнообразных бытовых предметов: саней, дуг, прялок и даже домов. Хорошо знакомый ему орнамент древних рукописей он переносил и на крестьянские предметы. Поэтому, как отмечает К. А. Большева, в его росписи можно заметить мотивы и стиль северных («поморских») рукописей 17 века: пышные букеты тюльпанов, розанов, яблок-шаров с длинными изгибающимися листьями и стеблями, с птицами на ветвях. Роспись исполнялась яркими красками в малиновых и зеленовато-желтых тонах, с белыми оживками, на оранжевом или темно-синем фоне.
Свое ремесло Михей Абрамов передал сыну — Ивану Абрамову, который уже с двенадцати лет начал выполнять заказы крестьян, сохранив в росписи тот же стиль. Черты этого стиля мы можем заметить на всех вологодских прялках коллекции Исторического музея.
Очень любопытную группу составляют мезенские расписные прялки. На самом Крайнем Севере, среди дремучих лесов и болот протекает полноводная река Мезень. Редко по ее берегам можно встретить селения — в такую глушь трудно добраться. У этой реки, не так далеко от впадения в океан, на высоком берегу расположилось большое село Палащелье, основанное еще в 16 веке. Сурова и трудна была жизнь его обитателей.
Парусное судно, переданное очень точно, хотя исполненное несложными однообразными черточками. Изумителен по выразительности конь, хотя его изображение явно противоречит законам анатомии: у него волнисто-изогнутые ноги-метелки, прямой длинный хвост, короткая вертикальная грива. Вместе с тем художник передал впечатление стройного и сильного животного, которое, круто изогнув шею, мчится в галопе с лихим всадником на спине, хотя последний и изображен крестообразной фигурой.
Летом 1961 года сотрудница Загорского музея О. В. Круглова побывала в Палащелье и собрала интересные сведения о местных художниках. Росписью занималось там все мужское население деревни (около двадцати человек). Наряду с этим они часть времени посвящали охоте и рыбной ловле. Краски делали сами: для красной растирали сурик со смолой, для черной — сажу с серой. Плотничью работу по изготовлению прялки делали те же мастера, которые ее затем расписывали. Стоила одна прялка копеек двадцать пять —- пятьдесят (по ценам 1920-х годов). Интересно отметить, что вся деревня состояла из Новиковых и Аксеновых, очевидно, потомков первых поселенцев Палащелья. Среди художников искусством росписи выделялись Григорий Андреевич Новиков и Василий Дорофеевич Аксенов. Недаром первый из них на одной прялке оставил подробную подпись: «1880 года Григорей Новиковъ» (ГИМ -64212/К-1043). Прялки с подобным орнаментом широко расходились в районах, расположенных вдоль Мезени, Пинеги и Печоры.
Если мы теперь с Мезени, через Мезенскую губу и по реке Пинеге переправимся на Северную Двину, то сможем познакомиться с северодвинской росписью. Эта роспись — одна из наиболее красочных страниц крестьянского творчества.
Северодвинская прялка по форме и пропорциям очень близка к вологодской. Роспись покрывает обе стороны лопаски, ножку и даже донце. Яркие цвета красок, нарядность узоров, разнообразие композиций — все невольно привлекает взор и выделяет эти прялки среди других.
Северная Двина — самая большая река Северного края. Ее гористые берега с хвойными лесами и полями удобны для поселения. Но не только природа здесь более благоприятна: Северная Двина с давних времен стала главной торговой дорогой края. Вместе с притоками (Пинега, Сухона, Вычегда) она соединяла между собой все уголки Севера, а Северный край — с Центральной Россией, Поволжьем и далекой Сибирью. В устье Двины был расположен крупнейший порт — Архангельск, связывавший Русь с заморскими странами. На берегах Двины выросли крупные города: Холмогоры, Сольвычегодск, Великий Устюг, которые в 16—17 веках стали важными центрами ремесла и торговли. С разных сторон сюда стали съезжаться искусные мастера-ремесленники: кузнецы и медники, резчики по дереву и кости, живописцы. Благодаря
поощрению крупных промышленников Строгановых живописное мастерство в 17 веке получило здесь особое развитие: Строгановы собрали в своем городе лучших мастеров живописи, организовали мастерскую. Поэтому Сольвычегодск, а за ним Великий Устюг и Холмогоры стали крупными центрами живописного искусства. Здесь создались своя манера, особый стиль росписи, носящий название «Строгановской школы».
Река создавала удобную связь между городом и прибрежными селами: жители деревень приезжали в города продавать свои товары, покупали там изделия городских ремесленников. Резчики и живописцы, в свою очередь, выезжая в деревни для отделки церквей, охотно принимали заказы по украшению крестьянских бытовых предметов. По-видимому, таким путем искусство росписи широко проникло в северодвинскую деревню, сохранив характерные черты строгановской школы. Росписью украшали почти все, что окружало крестьянина: предметы обстановки, посуду, утварь и даже орудия труда. Лучшие из них собраны сейчас в музеях. Больше всего в этих коллекциях расписных прялок. Среди северодвинских прялок наблюдательный глаз может выделить два типа росписи. Чтобы познакомиться с ними, рассмотрим внимательно две прялки. На одной из них роспись ярче, узорнее, измельченнее. В нижней части лопаски —- изображение парусного трехмачтового судна с флюгерами. Весь рисунок обведен четким черным контуром и раскрашен зеленой и желтой красками. Узорочье растительного орнамента (почти точно повторяющего устюжскую роспись 17 века), светлый фон, тщательность выполнения деталей рисунка при его плоскостности говорят нам о традициях строгановской живописной школы 16—17 веков. Парусное судно близкого облика можно увидеть в изображениях и на бумаге и в рукописях 17—18 веков.
Другая прялка отличается от первой колоритом, композицией узора и его содержанием. Вся поверхность лопаски разделена на правильные прямоугольники, в которые как в рамки вписаны изображения и геометрические фигуры. В этих изображениях связь с древнерусской живописью прослеживается более наглядно: старец и юноша одеты в длинную одежду — подобие хитонов, попавших в наше искусство через византийские рукописи. Из тех же источников заимствованы фигурные колонки крыльца, сводчатые двери, высокие каменные здания, заполняющие орнамент прялки. Тона росписи менее яркие, красный цвет темнее и глубже, добавлена позолота.
Происхождение обеих росписей помогли определить надписи, имеющиеся на двух предметах из коллекции ГИМ. Один из них — описанная выше прялка с изображением крыльца. Надпись сделана золотой краской по нижнему краю лопаски и округлым выступам — «сережкам». Буквы стерлись и читаются с трудом. Первую букву разобрать не удалось. Надпись гласит: «. . . ургоменской волости сребреницы степаниды дмитровны чюраковых».
На одной из карт Севера 18 века удалось найти волость, очень близкую по названию, — «Кургаменская». Она была расположена на берегу Северной Двины, в среднем ее течении. Сейчас ее территория составляет часть Ви- ноградовского района. Поездка туда экспедиции Исторического музея подтвердила правильность наших предположений: по сведениям старожилов, здесь, в Борке, в центре бывшей Кургаменской волости, действительно жило много живописцев, украшавших росписью различные предметы.
Вторая надпись сделана на детской колыбели, украшенной росписью первого типа. Эта надпись более подробна и лучше сохранилась: «Сия колыбель Пер- могорской волости деревни Запустеньской крестьянина Николая Матфеева сына Смиренникова крашена 1867 года» (ГИМ—32604/2381).
Старые карты и работа экспедиции помогли музейным работникам открыть и другой центр росписи. Он находился тоже на Северной Двине, но выше по течению, ближе к Устюгу Великому. Деревни, где жили мастера-живописцы, входили в бывшую Пермогорскую волость (сейчас — Красноборский район). Занятие населения росписью отразилось в названиях некоторых деревень. Так, одна из них называется «Помазкино».
Познакомимся теперь ближе с образцами пермогорской росписи прялок. Роспись их интересна не только как украшение: всю жизнь крестьянина тех мест раскрывает нам художник своим искусством. Сохраняя древние живописные традиции, он изображал многое из того, что видел вокруг себя, перемежая сказочно-фантастические образы с реальными. Вот один из наиболее интересных образцов росписи прялок. В центральной части лопаски на скамье сидят две пряхи в сарафанах и кокошниках; рядом с ними — кудрявый парень с гармонией и швея. Это — посиделки. Окошки в клетку, воспроизводящие тип старых слюдяных оконниц, и скамья показывают нам, что действие происходит внутри помещения, по-видимому, в избе. В то же время рамку сценки венчает шатер, с древних рукописей перенесенный на прялку. На одной из иллюстраций «Свода Грозного» вокруг стола сидят князья, над ними шатер из яркой полосатой ткани. Верхушка этого шатра и раскраска очень похожи на шатер с прялки. Заимствовав из рукописи древнюю схему изображения, художник заполнил ее близким ему содержанием. Сценки прядения преобладают, но есть и много других. Сходство лиц в изображениях делает сценки как бы последовательным рассказом о жизни крестьянской семьи. В это же время женщины заняты домашними работами: прядут, нянчат детей, ухаживают за домашним скотом. Не забыл мастер и самого себя: на одном туеске мы видим его за росписью дуг. На ряде предметов в расписной орнамент включены надписи, сделанные славянской вязью. В шутливой или назидательной форме мастер как бы обращается к владельцу предмета. Так, например, на одном бураке (берестяном ведерке для напитков) мы читаем: «сей бурачекь очень крепокь и угожь для наливания квасу с перышкомь» … (т. е. с хмелем. —С. Ж).
Реальность изображений подтверждается множеством деталей, скрупулезно точно нарисованных живописцем: сарафаны и кокошники женщин, полочки со штофами на стенах, самовары и кареты — все соответствует формам одежды и предметов того времени и места. Мы можем проследить даже, как в росписи отражаются и изменения, происходящие со временем в бытовой обстановке крестьянина. Так, вместо сарафанов появляются городские модные платья, вместо кокошников — платочки, а на месте слюдяных клетчатых окошек — стекольчатые. Правдивое отображение жизни в произведениях народного мастера позволяет нам полнее познакомиться с крестьянским бытом Севера, а с другой стороны — датировать «беспаспортные» музейные предметы. Вместе с жанровыми сценками в пермогорской росписи часто встречаются сказочно-фантастические сюжеты: птица Сирин, лев, единорог. По всей вероятности, они были навеяны художнику местными сказаниями, сказками, легендами, песнями. Образы птицы Сирина, льва, единорога, пришли в русский эпос с Востока вместе с фантастическими легендами о чудесах этого далекого мира. Соединившись с местным устным творчеством, они приобрели новые черты и стали любимыми героями народного фольклора Севера. Каждый из этих образов характерен определенными чертами, с которыми он и изображался. Так, Сирин — легендарная райская птица, отличалась сладкозвучным пением и прекрасным женским ликом. Она изображалась в виде птицы с женской головой и ярким красочным оперением. Лев, очевидно, привлекал могуществом и силой. Как непобедимый царь зверей он вошел в русские народные сказки, утратив отрицательные качества; в сказках лев — не свирепый злой хищник, а доброе и благородное существо, друг человека. И в пермогорских росписях лев изображался добродушным, с очеловеченным ликом, его облик часто ближе к собаке, чем к своему грозному прообразу. Единорог — мифическое существо, изображение которого живописцы часто могли видеть на переплете старопечатных книг, так как лев и единорог входили в герб, с 16 века ставший фирменным знаком Московского печатного двора. Легенды наделили рог животного магической силой, способной поражать злых людей и еретиков. В росписи единорог изображался в виде коня с горизонтальным прямым отростком на лбу.
Несколько фантастический растительный орнамент прялок также приобрел у живописцев свой смысл; как мы уже говорили, — это «кустики», всегда окруженные круглыми красными ягодами. Как и в северных сказках, — это тот фон («кустики ракитовы ягодки изьюмовы»), который символически представляет окружающую природу.
Народные мастера, авторы этих замечательных произведений, остались нам неизвестными. Из большого количества предметов с пермогорской росписью, хранящихся в наших музеях, ни один не имеет подписи. Тем не менее, внимательно приглядевшись к росписи на прялках, мы можем различить «почерк» отдельных мастеров. Помимо живописной манеры их можно выделить по приверженности к определенным сюжетам и композиции рисунка. Так, среди пермогорских прялок коллекции нашего музея высокой художественностью росписи обращают на себя внимание работы живописца, любимые сюжеты которого посиделки, катание в карете и чаепитие. Эти сюжеты он с точностью в деталях повторяет на всех прялках, так что персонажи изображений кажутся благодаря их сходству одними и теми же действующими лицами какого-то бесконечного повествования. Уверенный четкий рисунок, тонкость выписанных деталей говорят нам о хорошем мастере миниатюрного письма.
В росписях этого мастера можно заметить больший архаизм в бытовых деталях: иконописные круглые шапочки на седоках, причудливые фигурные кареты, штофы на полочках. На некоторых прялках видно не совсем удачное подражание его росписям. Все это говорит о том, что его работы относятся к более раннему времени, чем остальные.
В росписях позднейших прялок заметно упрощение сюжетов и композиции. Много новых бытовых деталей: городская одежда вместо сарафанов на пряхах, сани вместо карет, картузы вместо круглых шапочек. Исчезают лев и единорог, расписное поле делится только на две части.
Сведения, собранные у старожилов Пермогорья экспедицией ГИМ, помогают нам датировать прялки и, что важнее, восстановить некоторые имена живописцев. В деревне Черепа ново в 1959 году жил один из мастеров росписи — Дмитрий Андреевич Хрипунов. Вся семья его — отец Андрей Игнатьевич и два брата Петр и Василий — до начала 1930-х годов занималась живописным мастерством: расписывали все, что ни приносили им крестьяне. Недалеко от этой деревни, в Помазкино, в конце прошлого века жили братья Александр и Василий Мишарины. Искусством росписи особенно славился старший — Александр; его рисунок отличается некоторой измельченностью и тщательностью, которая отдаленно напоминает роспись упоминавшегося лучшего мастера на самых старых наших прялках. Крестьяне любили его работы и называли их «аккуратными». Судя по сведениям старожилов, А. Мишарин учился живописному искусству у самого известного мастера Пермогорья — Якова Ивановича Ярыгина, жившего там в середине прошлого века. Сходство манеры росписи А. Мишарина и автора лучших росписей наших прялок, годы жизни Я. И. Ярыгина, совпадающие со временем создания этих произведений, позволяют предположить, что автором этих росписей и был прославленный Я. И. Ярыгин.
Приверженность к определенным сюжетам была характерной для всех мастеров. Так, Д. А. Хрипунов и его братья чаще всего рисовали «райскую птицу» и чаепитие, Мишарины — поездку в санях и коней, у каждого из них был свой излюбленный колорит. Любили крестьянки яркую и праздничную пермогорскую роспись. Бережно хранили они лучшие произведения народных мастеров. Благодаря им сейчас наши музеи располагают богатыми коллекциями расписной пермогорской утвари.
Мы познакомились с самыми интересными видами прялок Севера. Их украшения показали нам не только богатство творческой фантазии, мастерство их исполнителей. Они раскрыли нам многообразие окружающего их мира, богатство культуры. Наблюдательный народный художник с острым всевидящим глазом и умелой рукой как бы приоткрыл нам завесу прошлого и позволил увидеть яркие картины жизни того времени.
Теперь мы с Севера должны переместиться в южном направлении, к Волге, в верхнем течении которой расположены Ярославская и Костромская области.
Совсем непохожи на северные прялки этих районов, и если поставить рядом вологодскую прялку и прялку ярославскую, то трудно представить, каким путем такое большое различие могло возникнуть в соседних губерниях. Одна крупная, массивная, с большой лопаской на толстой ножке, другая—небольшая, легкая, и ножка у нее тонкая, ажурная. Все в ярославской прялке говорит о большом искусстве резчика. И если на Северной Двине мы познакомились с
высокими образцами живописного мастерства, здесь мы находим шедевры, сделанные не кистью, а резцом.
Искусство поволжской резьбы уходит в далекое прошлое. Еще в 16 веке местных плотников как самых искусных вызывали на работы в Москву. Такие вызовы стали массовыми, когда начали строить Петербург. С тех пор уход на заработки в столицы стал постоянным занятием ярославских и костромских крестьян. В середине 18 века отход на промыслы принял такие широкие размеры, что даже по официальным статистическим сведениям охватывал треть всего взрослого мужского населения деревни обеих губерний. Крестьяне-отходники не порывали с деревней. Обычно они уходили в октябре месяце, с тем чтобы весной вернуться домой на полевые работы. Большую часть года в деревне оставались только женщины, дети и старики. «Бабьей стороной» называли эти края раньше.
Хорошее знакомство со столицей, с ее бытом не проходило бесследно для местных плотников. У себя в деревне они старались подражать городской жизни: лепные потолки и обои, модную щеголеватую одежду, фарфоровую посуду, самовары можно было здесь увидеть чаще, чем в других местах России. Недаром и звали отходников «питерщиками».
По-видимому, в связи с этим в форме и украшениях прялки мы находим черты городской архитектуры. Ярославская прялка имеет четырехгранную пирамидальную ножку, которая переходит в маленькую плоскую головку — лопаску, слегка суженную вверху. Нижние края лопаски оттянуты вниз в виде выступов — «сережек», а верхний украшен зубчиками. Виртуоз-резчик придавал ножке прялки форму многоярусной башни. В каждом ярусе со всех четырех сторон прорезал сквозные окошки, что придает прялке удивительную легкость. Высокое мастерство резьбы, большая любовь к своему делу сквозят в каждой порезке. Вся высота ножки не больше полуметра, а на ней вырезано до тридцати ярусов, так что каждое окошко не более сантиметра. Вместе с тем и витые колонки его и арочный свод тщательно отделаны и украшены резьбой, а таких окошек в прялке не меньше ста. Одна из прялок собрания Исторического музея отличается особенно тонким искусством резьбы: на ножке в сорок шесть ярусов вырезано более пятисот окошек. К сожалению, имени этого мастера мы не знаем, он не оставил подписи ни на одном из своих произведений.
По форме лопаски и ножки все ярославские прялки близки между собой. Различаются они главным образом тщательностью художественной отделки. Особенно высоким, почти ювелирным искусством резьбы поражают многоярусные прялки-башни, имеющие более двадцати пяти ярусов. Лопаска этих прялок орнаментирована кругом-солнцем, окруженным сиянием лучей, которые тончайшей паутинкой расходятся по всей поверхности. Такие же части круга украшают углы лопаски и основание ножки.
В другой группе прялок с ажурной ножкой количество вырезанных окошек меньше, резной узор на лопаске более крупный и грубый; мелкие арочные окошки многоярусных прялок сменяются здесь прямоугольными прорезями большего размера. Создается впечатление, что вместе с уменьшением количества ярусов на ножке (до трех-четырех) снижается и художественное мастерство резьбы.
Попробуем теперь определить, к какому времени можно отнести эти группы прялок.
На одной из «малоэтажных» прялок на донце вырезана дата «1797» и подпись мастера «Никита Сидоров» (ГИМ—33640/2918). Резьба ее не отличается виртуозностью многоярусных прялок: ножка имеет всего семь этажей прямоугольных прорезей без тщательной отделки деталей. Однако, внимательно приглядевшись к лопаске, мы замечаем новую интересную деталь: ее выступам-«сережкам» придана отчетливая форма головы коня. В то же время на лопаске многоярусных прялок в этом же месте просто фигурный выступ. Конек в крестьянском орнаменте — один из частых и любимых мотивов украшений. Так, в Ярославской губернии головы коней вырезывались на причелинах крыши. То же изображение можно увидеть на многих предметах крестьянской посуды, утвари, обстановки, орудиях труда. На некоторых предметах изображение коня так прочно связалось с самой вещью, что перешло в ее название. Так, тверской ковш с ручкой в виде головы коня назывался «конюх». Спинка лавки в избе с такими же украшениями — «коник», охлупень на гребне крыши — «конь». Мотив этот идет из глубокой древности, когда в связи с культом коня изображение его головы помещали на крыше. С течением времени обычай этот забылся, изображения коньков исчезли, сохранившись нередко только в названии вещи. Поэтому прялки с коньками на лопаске можно считать более ранними, чем без них. Следовательно, поскольку прялка с коньками датирована концом 18 века, многоярусные прялки могут быть отнесены к началу —первой половине 19 века.
С середины прошлого века процесс прядения в Ярославской губернии механизируется, ручное ткачество сокращается, в связи с этим уменьшается и спрос на прялки. По-видимому, этим можно объяснить постепенное снижение художественности отделки прялок: они делаются проще, грубее, прорезная ножка заменяется сплошным стояком — резным или точеным. Костромская прялка по форме ножки несколько напоминает ярославскую; влияние городской архитектуры здесь еще заметнее: ножка прялки состоит из трех-четырех ярусов, каждый из них имеет вид классического портала в духе 18 века, со стройными колонками и капителями. Лопаска шире ярославской, на верхнем крае ее три остроконечных выступа — рога. Костромскую прялку отличает также роспись, которая в виде свободного цветочного орнамента нередко украшает лопаску. Дело в том, что в Костромской губернии наряду с плотничьим было широко распространено и малярное ремесло. Маляры-отходники, возвращаясь из Петербурга в деревню, охотно принимали заказы по украшению предметов росписью.
В нашей коллекции есть несколько прялок, представляющих собой оригинальные образцы костромских прялок. Ножки их также многоярусные, но сплошные и состоят из нескольких различных по форме многогранников, поставленных один на другой. В каждую грань многогранников под стекло подложены кусочки разноцветного ситца, обоев, осколков цветного стекла или зеркала. Все это делает прялку очень нарядной. О мастерах второй половины прошлого века удалось собрать сведения экспедиции ГИМ в Костромскую область в 1958 году.
Такие прялки делали отец и сын Отвагины, жившие в деревне Новографской бывшего Галичского уезда. Отвагина-сына, Захара Васильевича (1844—1914), еще хорошо помнили односельчане. Он был плотником высшей квалификации, то есть кроме обычной плотничьей работы умел вырезать сложные резные украшения на домах, предметах крестьянской обстановки и быта. Прялки он делал по заказу, его знали далеко за пределами родной деревни. Расписывать готовые прялки отдавали маляру этой деревни — В. В. Родионову.
«Прялки с фонарями» называли их крестьяне. И правда, разноцветные застекленные многогранники ножки напоминали китайские фонарики.
Материал для украшения «фонарей» приносила заказчица, собирая все, что находила подходящего: кусочки ткани от платьев, конфетные бумажки, осколки разбитого зеркала. Просиживая долгие вечера за работой, она любовалась нарядной прялкой и вспоминала события, связанные с той или иной картинкой, с тем или иным отрезком ткани. «Смотришь и вспоминаешь, рассказывала одна женщина, — когда в каком платье ходила». Поэтому и любили местные жительницы прялки с фонарями.
Между Ярославской и Костромской областями узкой полосой, простирающейся с юга на север, лежит территория, на которой был распространен вид прялок, непохожий по форме и украшениям ни на ярославский, ни на костромской. Их принято называть ярославско-костромскими. Эти прялки сделаны из одного куска дерева и имеют вид плоской доски, изогнутой под тупым углом в месте перехода донца в ножку. Поэтому ножка стоит не вертикально, а наклонена, «кланяется» в сторону пряхи. Ножка, широкая у основания, плавно сужается кверху, образуя что-то вроде сильно вытянутого треугольника, который из узкого перешейка переходит в ромбовидную островерхую лопаску. По-видимому, из-за сходства верхушки прялки с древними теремами их называли «терематыми», или ласково «тереманя».
Орнамент прялок также очень своеобразен и хорошо сочетается с их оригинальной формой: вершина лопаски украшена сквозной прорезью в виде растения, на симметричных веточках которого сидят птички-уточки, а у основания вырезаны коньки. В растении мы узнаем традиционный мотив «древа жизни», уже встречавшийся раньше на вологодских прялках. На поверхность ножки тонкой контурной линией нанесен резной рисунок. Он расположен ярусами, которые, сужаясь вместе с поверхностью ножки, заканчиваются островерхим сооружением со шпилем, переходящим на лопаску. Резчик удачно вписал вершину постройки в самую узкую часть ножки, и благодаря этому рисунок сливается с формой прялки в единое целое.
Резьба контуром на прялках нам почти не встречалась, в крестьянском творчестве это сравнительно редкий вид искусства. Техника этой резьбы позволила резчику перейти от простых геометрических фигур к более сложным сюжетным изображениям, не прибегая к кисти и краскам. Резец — не такое послушное орудие, как кисть. Проще всего провести прямые линии. Поэтому в резном рисунке ярославско-костромских прялок преобладают прямые линии, отчего изображения имеют упрощенно-схематический облик. Рассмотрим внимательно одну из ярославско-костромских прялок. В нижнем ярусе мы видим маленький столик с сосудом, а по сторонам его—по две фигуры в профиль, обращенные к столу. Все фигуры в одинаковых длинных одеждах, напоминающих кафтаны, у них круглые, несколько сплюснутые головы с прической, показанной короткими вертикальными черточками. Это — вино- питие, одна из традиционных сценок русского орнамента, известных еще в 17 веке. Если мы сравним это изображение с росписью на лубяном коробе 18 века, то увидим там такой же столик с сосудом и те же фигуры в длинных одеждах; только на прялке резчик не изобразил высоких головных уборов в виде боярских шапок, характерных для таких сцен и часто встречающихся на других прялках. Выше сценки винопития изображен такой же стол, но с самоваром и чайником; по сторонам художник также поместил две человеческие фигуры, точно повторяющие нижние. Еще выше — башня с высоким шпилем, нижний ярус ее целиком заполняют большие круглые часы. По тому, как тщательно они нарисованы, чувствуется, что на них главным образом направлено внимание резчика: по размеру часы больше башни, очень точно нарисован циферблат с римскими цифрами, большая и малая стрелки. Увидев впервые в городе башенные часы, мастер перенес «новинку» в орнамент прялки. В этом резном рисунке есть незаметные на первый взгляд, но очень важные для нас детали: над самоваром справа вырезана дата «1838», а на циферблате три буквы — «МФЧ».
Мы уже говорили о том, как редко крестьянские изделия подписывались мастером и как трудно сейчас нам восстанавливать имена народных умельцев, определять время создания предметов. Ярославско-костромские прялки являются в этом отношении приятным исключением: на многих из них вырезаны даты, буквы, цифры. Исключение это не случайно. Данная группа — самый массовый и устойчивый тип из всех прялок. Они употреблялись на территории, которая с 16 века являлась основной по выработке ручной пряжи, поэтому выработка прялок приобрела здесь массовый характер и профессионализм в отделке. Каждый мастер обслуживал, очевидно, свой район; подпись его являлась как бы клеймом изделия, и, хотя полного имени резчик не оставил, по повторяющимся инициалам мы можем выделить прялки одного автора.
По всей вероятности, массовостью выделки подобных прялок можно объяснить и встречающиеся на них номера, которые колеблются от второго до двухсот восемьдесят четвертого. Нередко одному мастеру приходилось вырезать очень много прялок, и чтобы учесть их количество, а главное, показать спрос на его изделия, он ставил на каждом из них номер. На ряде прялок нашей коллекции, выполненных одним резчиком, мы можем проследить, как вместе с датами последовательно увеличивается номер изделия. Вместе с тем погоня за славой или подражательство известным мастерам могло привести к вымышленной цифре. Так, например, на одной из прялок Русского музея имеется номер 1831 (ГРМ —1599).
Наличие номеров — интересный штрих, характеризующий группу ярославско-костромских прялок. Благодаря этим ценным данным мы имеем возможность не только безошибочно выделить в этой группе работы одного мастера, определить индивидуальные черты его творчества, но и проследить развитие этого творчества на протяжении сравнительно длительного отрезка времени. В нашей коллекции можно выделить прялки двух мастеров — «МФЧ» и «МИК»27. Прялок «МИК» — две, одна из них 1821 года, другая — 1828 года. Прялки мастера «МФЧ» датированы 1836 и 1882 годами. Сюжеты резьбы на них одни и те же — винопитие, чаепитие и башня. Различаются прялки преимущественно деталями резьбы и характером изображения башни. Так, у мастера «МИК» на головах участников сцен какие-то замысловатые уборы, самовар — конической формы, ножки стола — прямые. В его сценах чаепития интересна одна деталь: желая показать, что фигуры за чайным столом сидят, но не умея их посадить, резчик изобразил возле стоящих фигур стулья, как бы придвинув их к ним и срезав часть одежды. Особенно тщательно у мастера «МИК» прорисована башня, несколько напоминающая деревенскую колокольню: четко показан каждый ее ярус, лестница в верхних пролетах, колокол с веревкой; у входа в башню —часовой с ружьем «на плечо». Сравнивая эту прялку 1821 года с другой — 1828 года, его же работы, мы замечаем, как точно мастер повторил рисунок, даже детали: конический самовар, эллипсовидные головы в уборах, арка над столом. Его стремление точно повторить рисунок всех трех ярусов (который мы видели на предыдущей прялке) на прялке с более короткой ножкой привело к некоторому сплющиванию рисунка.
То же самое наблюдаем мы, сравнивая прялки работы «МФЧ», хотя их разделяет период не в семь, а в тридцать шесть лет. Индивидуальная манера резьбы легче всего прослеживается в относительно сложных элементах рисунка, как, например, человеческие фигуры, башня, часы. Как мы говорили, в резьбе «МФЧ» главное — не башня (как у «МИК»), а часы. При сохранении всех особенностей манеры и стиля резьбы рисунок повторен еще более точно. Трудно поверить даже, что обе прялки созданы не одновременно.
Отсюда можно сделать очень важный вывод: каждый мастер повторял свои рисунки почти без изменений. Такой вывод особенно интересен тем, что он подтверждается подобными же наблюдениями и в других областях народного творчества. На основании таких же признаков мы можем выделить в группе ярославско-костромских прялок работы еще нескольких резчиков. Даты, вырезанные на многих прялках, позволяют нам познакомиться с тем, как изменялись сюжеты резьбы с течением времени. Наиболее ранняя прялка
коллекции Исторического музея имеет дату 1798 год. Сюжет ее близок к описанным: в нижнем ярусе изображены три фигуры в высоких головных уборах, но без стола в центре; вместо чаепития — орнаментальная арка, а выше —башня с высоким шпилем и часами под куполом. Реальность изображения башни наводит на мысль, что автор старался передать какой-то конкретный объект, а не просто украшал прялку. Если допустить, что резчик был из числа «питерщиков» и работал в столице, то скорее всего он хотел воспроизвести башню Петропавловской крепости. Как известно, построена она была в 1733 году. Часы (первые башенные) на ней были установлены по специальному указу Петра I. Это здание в 18—19 веках было одной из знаменитых построек, особенно из-за часов и высокого шпиля (тридцать четыре метра). Оба этих характерных признака и передал резчик в башне на прялке. Удачно вписанная в контуры прялки, башня заняла прочное место в ее орнаменте, меняясь лишь в деталях, в зависимости от вкуса того или иного резчика. С течением времени изображение ее становится все более и более далеким от оригинала. В самых поздних прялках от башни остается один лишь схематический контур, заполненный рядами геометрического орнамента.
На одной из прялок в сцене чаепития привлекает такая деталь: на столе стоит не самовар, а чайник. Известно, что в ярославскую деревню самовар проник на рубеже 18 и 19 веков, когда он заменил чайник. Изображение чайника, таким образом, говорит нам о том, что прялка была сделана еще до появления самовара, то есть в 18 веке, а сам факт — о правдивом отображении резчиком современной ему действительности.
В стиле и технике резьбы на описываемых прялках коллекции Исторического музея можно заметить несколько вариантов. На большинстве прялок резной рисунок выполнен прямолинейным резковатым контуром, детали рисунка заполнены одинаковым орнаментом, будь то одежда, посуда или часть башни. Этот прием делает рисунок несколько схематичным, плоским и обобщенным. Некоторые прялки выделяются высокой техникой резьбы. Так, на одной из них традиционная сценка чаепития дана совсем по-другому: вместо обычных угловатых фигур, стоящих по сторонам чайного столика, мы видим изображения, выполненные плавными, округлыми линиями. Совершенное владение резцом позволило мастеру обогатить рисунок рядом конкретных деталей, сделать его объемным, передать в отдельных предметах черты, характерные для определенного времени: одежда военных, форма самовара и т. д.
На другой прялке эта же сценка выполнена рельефной резьбой и еще больше насыщена деталями. Фигуры, расположенные, как обычно, по сторонам стола с самоваром — в свободных, естественных позах: женщина сидит с чашкой в поднятой руке, мужчина стоит, галантно склонившись к ней. Оба —в городских костюмах, переданных до мельчайших складок. Своеобразно трактована башня: она изображена в виде классического портала с аркой, которая служит обрамлением «чаепития».
Работа музейных экспедиций позволила уточнить территорию распространения ярославско-костромских прялок. Они употреблялись преимущественно в Ярославской области, на границе с Костромской, там, где сейчас расположены Даниловский и Любимский районы. В Костромской они встречались только в Некрасовском районе (юго-западной части области). В каждом из них резной орнамент имел свои отличительные черты. Так, например, у даниловских прялок в нижнем ярусе чаще всего изображались петушки, а у любимских — «винопитие». В орнаменте костромской группы мы находим, с одной стороны, те же мотивы классической архитектуры; с другой стороны, здесь встречаются еще сюжеты известной судовой резьбы (растительные побеги, сирены). Высокий уровень техники резьбы и характер мотивов говорят, что авторами ее могли быть резчики-профессионалы, испокон веков украшавшие волжские суда.
В этом небольшом обзоре мы рассмотрели лишь небольшую часть крестьянских художественных произведений, хранящихся в Государственном Историческом музее. Много таких предметов, подлинных произведений народного искусства, бережно хранят, собирают и изучают музеи нашей страны. Хотя эти вещи — будь то ковш в виде птицы, рубанок в форме льва или резная деталь избы наподобие вышитого полотенца служили для самых обычных, повседневных нужд, в их украшения вложено столько выдумки, творческой фантазии и мастерства, что они являются не столько предметами быта, сколько памятниками искусства. Среди трудящихся масс города и деревни не было художников-профессионалов, которые могли бы заняться «чистым искусством» и в живописи или скульптуре отразить свои творческие способности. Поэтому украшение бытовых предметов для народного художника было единственной возможностью воплощения его художественных замыслов.
Умение украсить вещь резьбой, росписью или скульптурой, мастерство отделки предметов веками передавалось из поколения в поколение, непрерывно совершенствуясь. Поэтому, казалось бы, самые рядовые предметы быта или орудия труда поражают нас совершенством формы и орнамента, техникой изготовления и составляют золотой фонд русского прикладного искусства. Длительность художественной эволюции предметов народного творчества соединили в мотивах украшений самые разнообразные элементы. Одни из них дошли до нас из глубокой древности и наглядно свидетельствуют о том пути, который прошло это искусство в своем развитии. Другие — и они наиболее интересны — мастер вносил из современной ему жизни. Благодаря его тонкой наблюдательности и острому глазу, эта жизнь воплощалась в реальные конкретные образы, которые как бы приоткрывают завесу времени и позволяют заглянуть в окружающий художника мир. Так присущая человеку любовь к прекрасному помогала скрашивать тяжелый труд, вносила в него поэзию, свидетельствуя о жизнеспособности и силе народа.
