Росписи хохломского мастера С. П. Веселова
Более шестидесяти лет жизни отдал хохломской росписи замечательный народный мастер Степан Павлович Веселов.
Задушевные, лирические образы его произведений навеяны родной природой. Певучие линии, мягкий мазок выделяют манеру письма. Среди его произведений не найдешь одинаковых: один узор порождает новый и совсем неожиданный. И все они по своему содержанию глубоко фольклорны, неразрывно связаны с традицией края.
Художественная культура хохломского промысла поражает нас тонким чувством гармонии, безупречным пониманием формы украшаемого предмета, мастерством исполнения, лаконичностью и ясностью образов. Все это присуще подлинно народному пониманию красоты и восходит своими корнями к богатой художественной культуре Древней Руси. Бытование архаичных мотивов в хохломском орнаменте прежде всего определяется тем, что большинство мастеров промысла.
В настоящее время промысел объединяет сёминская фабрика «Хохломской художник». Здесь работают многие талантливые мастера: О. Н. Веселова, А. Т. Бусова, М. Е. Щукина, из старшего поколения — О. П. Лушина. Их произведения постоянно экспонируются на всесоюзных и международных выставках.
«Недели было мне мало,— вспоминает Степан Павлович.
— В воскресенье все отдыхают; а я прошусь у отца, чтоб пустил в красильню писать».
Талантливые работы Веселова были отмечены еще в детстве. На них обращали внимание местные знатоки. Нередко заходил в красильню Веселовых известный мастер Семен Степанович Юзиков. Посмотрел как-то он работы Степана, да и говорит:
«Ох, Павел Григорьевич, мальчонка у тебя молодец, хорошо работает.
Только ты, Степанка, пиши лучше травку пузастенькую, нажим в середке делай. Худая осочка не баско смотрится». Юзиков знал цену травной росписи, был одним из лучших мастеров. Совет старого мастера Степан Павлович запомнил на всю жизнь, тогда же и начал писать травы, как учил его Юзиков.
С. П. Веселову посчастливилось работать с замечательной плеядой талантливых хохломских мастеров-травщиков: А. М. Серовым, П. Ф. Распопиным, Я- О. Красильниковым. И эта старая школа запомнилась Веселову на всю жизнь.
Талантливым травником был А. С. Серов. Молодому Веселову он советовал:
—Ты, Степан, пишешь и чисто, и скоро, а корешок «травки» у тебя не тот.
— Дядя Архип, — отвечал Степан, — так писать-то долго.
— Ну, гляди, дело твое, поменьше напишешь, но чтоб лучше было.
С 1925 года Веселов работает в артели хохломской росписи.
Теперь хохломичи работают с заводской олифой, светлой и эластичной, покрывают ею чашу раз, другой, третий и ставят в печь сохнуть. Когда начнет она «вставать» — чашу лудят. До 1938 года брали для этого тонко намолотое олово, теперь применяют порошок алюминия.
Краски мастер готовит особо. Сухую киноварь тонко растирает на плите, подмешивает к ней масляного кадмия, добавляет олифы, скипидару. На одной лишь олифе кисть «не поедет», говорит Степан Павлович.
На своих произведениях Веселов часто делает шутливые надписи. На детской чашке: «Маша, кушай кашу!». На большой выведет: «Прошу за стол сесть и кушать, что в этой чашке есть». В назидание незадачливому мужу: «Муж, кушай, да добрых советов жены своей слушай!».
И не от того ль так строго соблюдалась здесь иконография, что когда-то нарядная чаша со стройной каноничной росписью была предназначена не для обыденного пользования, а для праздничных ритуальных угощений. Возможно, что предназначалась она для пива. Известно, например, что на Севере России, в Вологодской, Олонецкой, Архангельской губерниях, бытовали, правда, медные, но очень похожие на них ендовы и братины. Их форма с расходящимися от донышка лучами — ребрами отдаленно напоминает хохломские «рыжики».
Роспись закончена, и мастер ставит чаши в печь на «тушовку». «Калит тушовку» час или больше и уже после лакирует посуду.
Лакируют раз пять-шесть в зависимости от густоты олифы, после каждого раза ставя чашу на колосники, чтоб сохла быстрее олифа. И уже потом — в печь калить. От жара станет покрытие крепким и прочным, а цвет его — золотым.
Так в руках Веселова рождаются замечательные чудо-чаши. Расписывает также мастер поставки и тарелки, блюдца, кандейки и чайницы, супницы, половники, солоницы-утицы и ковши, шкатулки и скворечники, дверцы шкафов и настенные ковры, большие декоративные панно и стеклянную посуду.
Что же за образы пишет на своих произведениях Степан Павлович? Каковы их история и значение в народной жизни?
Птицы его необыкновенно величавы. Написанные красной киноварью, они царственно парят в золотом свете, занимая почти все донце чаши. И чтоб киноварь еще ясней читалась на золоте, мастер обмакнет кисть в черную краску, опишет гребень, крыло и хвост, оперение птицы, обведет клюв. Свою величавую птицу он изображает в десятках вариантов. Пишет и верит в нее, как в реально существующую, которую словно когда-то и сам видел. И говорит о ней, как о живой. До тонкости знает не только ее «конструкцию», но и норов. Хоть и не увидишь в жизни такой птицы, но чем-то, еще с детства, знакома она всем. Не про нее ли, жар-птицу, сложены сказки?
Не эту ли птицу делают по сей день из дерева мезенские мастера, не она ли изображена на рязанской набойке, костромской и олонецкой вышивке? Не она ли символизирует собой само Солнце? И не случайно в ряде композиций мастер пишет ее в ромбе, восседающей на языках пламени, в том самом ромбе, где часто изображается лучистое или витое солнышко — «шар вертлянский»: По зоре зорянской Катит шар вертлянский.
На своих панно Веселов пишет древо с плодами малины и черной смородины, рябины и колосьями спелой ржи, большими нарядными помидорами. На этом-то дереве и восседает птица — Солнце, словно обогревая его, как саму землю, светом и теплом.
